его разобрал. Лопнула спусковая пружина. Я показал её Таласару.
— Могу сделать другую, но это довольно долго. Если у вас ещё ружья…
Слуга — он даже шею вытянул, глядя на мои руки — куда-то сбегал и приволок останки другого ружья. Полный утиль — но пружина была цела, я добыл её, повозился с подгонкой, но всё-таки вставил на место. Собрал ружьё, зарядил, и, не целясь, выстрелил в угол двери. Слуга с неожиданной прытью кинулся поглядеть, потыкал пальцем в дыру и вернулся с ухмылкой.
— Вот и все, биил Таласар.
Он бережно провёл рукой по стволу, отдал ружьё слуге и отослал его.
— Думаю, мы это устроим. Оружие нынче в цене. Ваши условия?
— Ну, что вы, биил Таласар! Я полагаюсь на вас. Единственное… я хотел бы получать товар ночью. Скажем, у часовни святого Эбра, что за Ирагскими воротами.
— Хорошо. Через три дня?
— Ну и отлично. Вы чем-то озабочены, дорогой хозяин?
— Признаюсь, — ответил он смущённо, — удивляет такое умение в муже столь много знающем. Только не сочтите мои слова обидными…
— Не сочту. Знание не исключает умения, биил Таласар, но я не всегда был ремесленником. Простите, но я вынужден вас покинуть…
— Разве? — отозвался он со свой мимолётной улыбкой. — Рад вам напомнить, что городские ворота уже заперты!
Пришлось ночевать у Таласара, и только утром я вернулся в Ираг. Так старательно путал следы, что и сам запутался среди задворок. Солнце уже подкатывалось к полудню, когда я добрался до старухиного крыльца. Потоптался, сбивая снег, ступил в сени и сказал — для себя, а не для неё:
— Вот и я, матушка.
И вдруг старуха прервала бессмысленное движение и замерла, вглядываясь в полумрак сеней. Смотрела, смотрела; страх, тревога, боязливая радость тенями протекли по её лицу. Медленно, непривычно тяжёлыми шагами Синар подошла ко мне и робко погладила по щеке.
А к вечеру, конечно, явился Ирсал. Присел, обшарил глазами избу, справился, не надо ли мне чего. Ничего мне не надо. Ирсал кивнул, но уходит не спешил. Сидел себе молча, поглядывал на меня, ожидая, что я скажу. А я ничего не скажу — пусть начинает сам. Мне очень удобно молчать, потому что я занят делом. Выстругиваю из чурки модель спускового гнёзда, бессмысленное занятие, но почему бы и нет?
— Где это ты ночью шлялся?
— Я уже взрослый, Ирсал, — ответил я коротко.
Он хмыкнул и сказал — как будто бы без угрозы:
— Смотри, наведёшь…
— Вот и позаботься, раз уж следите.
— Ты б потише, парень, — посоветовал он. — Просили тебя беречь, так ведь и понадёжнее можно местечко сыскать.
— А если я не боюсь? Не стоит меня пугать, Ирсал.
— А то?
— Ну, чего бы я стал грозить? Да, кстати. Дня через три я опять гулять пойду. Присмотри. Заодно и поможете — чего зря мёрзнуть?
— П-пошёл ты! — выдавил Ирсал сквозь зубы. Выскочил, не прощаясь, ещё и дверью хлопнул.
Мне стало куда веселее жить. Устроил себе мастерскую у окошка: полочки для инструментов, рабочий столик, собрал тиски, приладил зажимы.
Старуха ходила за мной. Она оживала на глазах — и это было немного жутко. Случайно сказанное слово — и вдруг открылась заветная дверь и выпустила в мир человека. Одно только плохо: она считала меня одним из умерших сыновей, сама не очень знала которым и называла то Равлом, то Таргом. Сначала мне было не по себе, я чувствовал себя самозванцем, но это довольно быстро прошло. Пусть хоть по ошибке она получит немного радости, ну, а я — немного тепла.
Потом я получил в условном месте ружья и жадно набросился на работу. В деньгах я не нуждался — Баруф мне оставил, да и — просто я кое-что задумал. Мы ведь очень нуждались в ружьях. Их почти невозможно купить: система ограничительных пошлин делает для мастеров невыгодной свободную продажу, выгодней беспошлинно сдавать их в казну. А вот старые раздобыть, пожалуй, несложно. Стоит потолковать с Таласаром. К весне у меня будет небольшой арсенал…
За работой время сдвинулось с места и побежало вперёд. Старуха уже твёрдо звала меня Равлом.
Как-то вечером, когда мы заперли дверь, и Синар дошептывала молитвы, кто-то тихо стукнул в окно. Я встрепенулся. Попросил Синар отворит, а сам прижался к стене у двери.
Стукнул запор, старуха пошаркала мимо, а за ней… Я просто глазам не верил, стоял истуканом и глядел, как Суил (Суил!) озирается в незнакомом доме.
— Суил! — почти не слышимый хриплый шёпот, но она услышала и обернулась ко мне. Она плакала у меня на груди, плакала горько и облегчённо, а я не мог ничего сказать; и одного мне хотелось, лишь одного: пусть это не кончится никогда!
Но Суил уже перестала рыдать, отодвинулась, обтёрла ладонью лицо и доверчиво улыбнулась мне:
— Ой, Тилар! Слава богу!
— Как ты меня нашла, птичка?
Она не ответила; по-детски шмыгнула носом и стала расстёгивать сатар. Сердце сжалось, когда я увидел, как она осунулась и побледнела.
— Голодала?
— Всяко было.
— А Зиран?
— Не знаю, — тихо сказала она. — Я десять дней, как из дому.
— Матушка, — попросил я, — принеси водицы.
Старуха хитренько усмехнулась и прошаркала в сени.
— Беда, Тилар! — быстро сказала Суил. — Взяли-то Дигила, он не выдержал!
Дигил? Я его не сразу, но вспомнил: связник. Здоровенный малый, весельчак из тех, что смеются собственным шуткам. Думал, что он сильней… Мне стало стыдно за эту мысль — ведь
— Я не привела.
Я не стал отвечать, и она вдруг вспыхнула и опустила глаза.
— А потом?
Она на меня не смотрела.
— Многих похватали, а к другим следок. Я сперва у Ваоры жила. А вчера иду — а у ней знак на воротах.
— Так и бродишь со вчерашнего дня?
Суил кивнула.
— Тогда поживи тут. Место тихое.
— А старуха?
— Она сама будет рада. Только… — я замялся: а вдруг Суил испугается и уйдёт, ведь в Квайре безумие считают заразным? — только она забывается от старости. Вздумала, что я — её сын… покойный. Ладно, пусть потешится.
Суил вскинула на меня глаза и сразу опять опустила. Никогда прежде я не видел её смущённой.
Старуха, ворча, принесла из сеней котелок, я подхватил его и поставил на печь. Раздул огонь, подкинул дров и взял Синар за руку.
— Матушка, будь так добра, приюти Суил! Беда у неё, и деться ей некуда.
— Господь знает, что ты порешь, Равл! — в сердцах сказала моя приёмная мать. — А то я девку в ночь из дома выгоню! Живи сколько хочешь, милая, места не пролежит. Только гляди, девка, чтоб без греха! Я этого не люблю!
