успевает их унюхать и убивает вместе с людьми. Все равно она до меня доберётся, и стоит вовремя нанести контрудар.
Я помню ночные дни ирагского подземелья, их промозглую сырость, их мутный угарный дух и угарную муть в душе.
Что бы я ни задумал — всему помешает Она. То, что я сделал в Касе, я мог бы создать и в Квайре. Это было бы проще: не бездорожье и нищета, а торговля, ресурсы и много толковых людей. Она. Я мог бы почти без крови выиграть ту войну. Орудия и гранаты, и сотни надёжных людей. Она. Всюду встаёт Она, зачёркивая всё, что хочется сделать.
Если против веры бессилен, стоит пустить против веры веру.
Истинная вера, думаю я и невесело улыбаюсь. Истинного в ней — только Ларг, который её придумал. Усечённая вера Братства, развитая до надлежащих высот. Лучшее в этой вере то, что она отрицает Церковь. Есть бог — и есть человек, им не нужен посредник. Нужен только Наставник — толкователь священных книг. Что же, если она приживётся…
— Карт, — говорю я, — вышли разведку. Что-то птицы орут.
Ещё один эпизод, из тех, что я не люблю. Рановато я был уверен в победе. Талаи сообразили, что неплохо бы захватить Бэрсара.
Нас не застали врасплох, потому что Тилир — мой начальник конвоя — прошёл со мной Приграничье. И противнику было хуже, чем нам, потому что я нужен был им живой.
Драка как драка, как много десятков других. К счастью, моя лихорадка труслива — только засвищут пули, её уже след простыл. Немного приятней, когда ты способен драться.
Приятно или не очень, но мы с Картом и Онаром в доме Собраний под защитой бревенчатых стен. Я приличный стрелок, но совсем не силён в рукопашной, мне подходит такой расклад. Я не знаю, что затевает Тилир — наверняка любимый фокус Эргиса: отвлекающие удары по флангам и прорыв в тылу. Моя задача проста — только держаться.
Держаться и убивать. Это не Приграничье, здесь слишком мало людей, чтобы они превратились в числа. И когда моя пуля находит цель, я знаю, что она обрывает жизнь. Но пока не до этого: нас только трое, а враги не жалеют себя — где это черти носят Тилира? — кажется, мы не удержим проклятый сарай. Карт поглядывает с тревогой, ведь вчера я лежал пластом, но моя лихорадка труслива, и ружьё не дрожит в руках, не один остался лежать на земле, но — где же Тилир? — он проскочили в мёртвую зону и уже вышибают дверь. Конечно, мы встретили их залпом, но нас только трое, трое упали, а остальные прошли по ним, кислая вонь и запах псины, Карт и Онар закрыли меня, но это последнее, все плывёт, сабля в руке, но это сквозь темноту, я ещё на ногах но меня достали, и я сейчас упаду, но бой все длится, и я ещё понимаю, что это Тилир, наконец явился, думаю я, и больше не думаю ничего.
А назавтра мы хоронили своих врагов. Своих в земле, а врагов в огне, как требует их обычай, и грязная кучка жителей Пиртлы с изумлением смотрит на нас. Ещё одна легенда, думаю я. Меня хорошо достали, я еле стою на ногах, и Тилир осторожненько держит меня под руку.
Неужели это я накликал беду? Думал я о Дарне, и Карт лежит на земле, но что я знаю о нем? Брат Суил, мой брат, приёмный сын Баруфа. Неужели я вырвал его у смерти, чтобы он умер вместо меня?
Где я, там смерть.
Сколько людей умерло вместо меня, закрывая меня собой? Я устал от вины перед ними. Я устал приносить смерть. Я устал ждать, когда же убьют меня. Я устал…
Я возвращаюсь в Кас. Вернее, меня увозят в Кас, Тилир все решил за меня, и я ему благодарен.
То бред, то беспокойство, то просветы, полные боли, и неотвязная мысль, будто муха на ране: победителей судят. Победителей должно судить.
— Победителей судят, — говорю я Суил, но она исчезла, и морщины тёрна Ирона висят надо мной. Паутина морщин, паутина, а в ней Зелор, он с печальной улыбкой дёргает нить, и кто-то лежит на земле, ещё одна погасшая жизнь, о чём ты думаешь? Говорит Баруф, всё равно не может быть хуже того, что будет, но машина птицей летит по шоссе, мне надо успеть, пока взрыв не разнёс весь мир, ты опоздал, говорит Баяс, все умерли, ты убил нас давным-давно, но машина птицей летит по шоссе, и стены Исога надвинулись на меня, но это не крепость, это столичный стадион, я один посреди огромного поля, подсудимый прибыл, объявляет отец, и судьи встают, полтора миллиарда судей…
Приятно очнуться от бреда в своей постели и увидеть незыблемость мира. Знакомые стены и знакомые лица…
— Прости, — говорю я Суил, — я виноват…
— Мы — не игрушки, Тилар, — говорит она резко, — а ты — не господь бог. Карт сделал, как должно, и никто про него худого не скажет.
— Он меня заслонил…
— Знаю! В том честь его была, чтоб командира своего уберечь. Не марай своим стыдом нашу боль, Тилар, нет в ней стыда — одно только горе.
— Суил…
— Оставь! Наслушалась я, чего ты нёс! Мы — не игрушки, Тилар, — опять говорит она. — Может, тебе и дано судьбу повернуть, да во всякой судьбе мы своей волей живём и своим умом выбираем.
И я с трудом поднимаю руку и благодарно целую ладонь Суил.
Интересно, где теперь кораблик Лаэгу? Может быть, он уже открыл Острова. Я не знаю, кто в нашей истории открыл Острова. Наверное, все же не он.
Когда чуть отпускает боль, лучше думать о ненасущном. Настоящее мне не под силу, а будущее — подождёт.
Скучно чувствовать себя обречённым. В самом деле, не страх, а скука: все опять решено за тебя. Остаётся инерция цели — поделать, успеть, дотянуть, прожить последние годы в несвободе и суёте тех, кого любишь, в несвободе и суёте.
Что-то поломалось во мне, разделив то, что было единым. Не «цель жизни», а «жизнь» и «цель». Отдать жизнь, что добиться цели? Что же, это в порядке вещей. Но вот сделать цель своей жизнью — это больше подходит Баруфу, мне не нравится эта подмена.
Я не очень боюсь умереть и почти не надеюсь выжить, просто все впереди решено, и проклятая определённость раздражает и бесит меня. Если я смогу убежать… Как же я могу убежать!
Его величество правит в постели. Едва я слегка отошёл, навалились дела. Пришлось мне, как Тибайену, завести парадное ложе и возлежать одетым.
С утра — гонец от Эргиса. Все идёт почти хорошо. Потери великоваты — у Сибла! — но талаи уходят, и можно заново строит Ирдис. Надеюсь, что к осени мы сделаем первую плавку.
Потом Асаг — новости Братства и новости торга. Я на пять лет выкупил касский торг и теперь монополист во внешней торговле. Всего за десять кассалов — для местных правителей невероятная сумма, но я окупил свой вклад меньше чем за год, и надеюсь ещё на сотню кассалов дохода. Очень трудно вдолбить Асагу, что умеренность выгоднее, чем жадность: лучше десять раз взять понемногу, чем — много но только раз.
Сегодня у нас другая забота — мы с Асагом упёрлись в закон. Или в то, что у Каса нет писанного закона. Есть племенные обычаи и есть житейский порядок, а в остальном — кто богат, тот и прав. Мне надоело платить за свою правоту.
Драка на постоялом дворе. Местный князёк натравил свою челядь на тарданских купцов. Раньше они откупались, а теперь они требуют возмещенья убытков — не у князька, конечно, а у меня, раз именно я выступаю гарантом торговли. Сегодня драка, завтра — разбой, послезавтра — торговля живым товаром: тарданцы скупают пленников для продажи за море, хоть я и не разрешаю торговлю людьми.
— Все, — говорю я Асагу, — хватит! К вечеру я подготовлю список, и чтобы завтра в полдень все собирались у меня.
— Это кто же? — спрашивает Асаг.
— Наши законники и местные лихоимцы. Пора заводить законы, Асаг! Есть квайрский кодекс, созданный Огилом, возьмём его за основу. Полгода работы — а потом локих его утвердит, вот тогда мы им всем покажем!
Асаг уходит, и является Ларг, и это сейчас самое главное дело. Я откладываю все другие дела и отбрасываю все другие мысли. Мы с ним всерьёз толкуем о вере — что же, если теперь мы возьмём веру,
