— Попадья?
— Это ничего не доказывает, — сказал дьякон угрюмо.
— Не доказывает? — спросил земский. — А за обедней у мужа к ручке прикладывается.
Захар спрятал улыбку в усах, сделал строгое лицо и сказал наставительно:
— Что ж, это — ничего!.. Это… подобает.
— К чему ты говоришь? — с сердцем сказал дьякон. — Разве я про неё? К чему?.. — Он закашлял, плюнул, потом покопал палочкой головёшки и сказал тише: — Были… народы… И люди!.. И есть!.. Должны быть… Зачем тогда жить?..
— Дьякон, — сказал земский, — гляди сюда! Видишь? Нет, ты не видишь… И я не вижу — туман! Ну, всё равно. Видел ты Млечный Путь? Тянется через небо дорожка, сыплет звёздами… Мелкими, мелкими… Их и не разберёшь — так себе, дым!.. Вот как найдёт на тебя эта блажь, задери бороду кверху, погляди и… подумай! Там, наверху, чёрт знает где, миллионы миров и на них… существа! Понимаешь? Живут!.. Читал в «Ниве»-то? А? Ну вот… Что перед ними люди, народы? Да знаем ли мы с тобой, можем ли мы ещё представить, что такое настоящие люди?!
Земский потряс головой и похлопал дьякона по коленке.
Захар смотрел с любопытством земскому в рот, потом наклонил голову набок и сказал недоверчиво:
— О!.. Скажи пожалуйста!..
Дьякон долго молчал, рылся хворостиной в углях, двигал бородкой, потом дёрнул шеей и поглядел на земского:
— Что ж это доказывает?
— То и доказывает… Ты — человек! — помещик погрозил пальцем. — Ну и… сапожник знай свои колодки… Каких тебе ещё людей надо? На земле все, брат, люди, все человеки! А впрочем, чёрт с тобой! Хочешь блажить и блажи… Блажи!.. Сделай милость! Не маленький. Захар! Дай-ка мне саквояж.
Земский завернул пузырёк и сердито стал уминать в саквояже полотенце.
— Правильно! — сказал Захар одобрительно. — Вот правильно. Какая тебе планида обозначена — так и живи… Вот и барин тебе… Так? Ай нет?..
— Х-хорошо!.. — сказал дьякон, и в голосе его заворочалась тупая, тяжёлая злоба. — Так-с… Объяснили!.. Миры!.. Хватит без нас? А зачем?.. Мы… нам зачем? Это… зачем?
Дьякон сунул костлявую руку в туман, и нельзя было понять, показал он на что-нибудь или с угрозой погрозил кулаком.
— Будет, отец дьякон, — устало сказал помещик. — Поблажил, и будет… Чего там?.. Вот мы сейчас чайку… У попа.
У берега, в камышах, сочно бултыхнуло. Из-под тумана на отмель полезли мелкие водяные морщинки. Захар встрепенулся.
— Сазан! Ишь ты, играет!..
— Теперь бы… с кашей! — вздохнул мечтательно земский.
— Сазан теперь не пойдёт, — сказал Захар. — Ни за какие тыщи! Сазан любит, чтобы его летом ловили… на горох… Погоди-ка — рожь зацветёт… Он те покажет!..
— Миша! — сказал дьякон жалобным голосом. — Миша!.. Нельзя!.. Понимаешь? Нельзя… Ежели без рассуждения…
На горе, за горбатой спиною амбара, кто-то чихнул, потом закашлял, и в тумане скрипнул простуженный голос:
— Дья-ка-ан!..
Захар втянул голову в плечи и зашептал испуганно:
— Кличет… дьяконица…
Дьякон завозился на песке, подобрал колени, потом вскочил и заковылял, сгорбившись, к берегу.
— Куда? Погоди! — крикнул земский. — Вместе пойдём!..
— Дья-кан!.. Ужи-ны!.. — Голос поперхнулся, замолк, потом сердито прокашлял: — Нак-казание Бо- жецкое!..
Дьякон переломил пополам своё длинное туловище и раскачал лодку.
— Дьякон?! Куда ж ты!.. Домой зовут…
Дьякон сдвинул с отмели лодку, разогнал её, купая в воде сапоги, вскочил на корму коленом, и лодка торопливо, сердито зашипела носом.
— Дья-ка-ан! — скрипел голос, и слышно было, что у женщины не хватает передних зубов. — Дзя-дзя- кан! Ужи-ны-ныть!..
Дьякон вырос в тумане гигантскою тенью, загремел вёслами. Кто-то, в мантии, взмахнул над лодкой длинным мечом, и, вздрогнув, с оттяжкой — в два такта — застучали уключины.
— Нехорошо? — сказал Захар вопросительно. — Вот нехорошо!.. Страм!..
На амбаре закувякал сыч.
По горе гремела телега. Ехали по сухой, убитой дороге, за церковной оградой, а колёса стучали в тумане над озером, и так же, минуту спустя, над водой заскрипела ось.
Высоко, в небе должно быть, родился ветер. Туманные тени над озером колыхнулись, дрогнули, заметались, и туман стал уползать, обнажая плоскую спину залива, словно кто-то скатывал с озера валиком серый пушистый войлок.
Земский поднялся на ноги, ёжась от сырости, обдёрнул жилет и взялся за саквояжик.
— Барин!.. — сказал Захар нерешительно.
Земский обернулся.
— Барин!.. — повторил Захар чужим трусливым плачущим голосом. — Ваше благородие!.. Господин земыскай!..
— Чего тебе?
— Господин земыскай!.. Явите Божеск… милость! — Захар снял шапку и, сидя, поклонился в землю. — Не ради меня… ради Бога!.. Дозвольте спросить… Дровец бы?.. А?.. самую малость… Хворосту…
Земский посмотрел на Захара, поморгал и ответил:
— Что ж?.. Пожалуй… Почисть!..
— Дай тебе Бог, Царица Небесная! — Захар опять поклонился в песок. — Не даст лесник-то… Записочку бы?.. Я… Марью Федотьевну-то вот этакой знал… — Захар показал на вершок от земли.
— Гм?.. Ладно, — сказал помещик. — Я скажу… Я у батюшки записку оставлю.
Захар опять поклонился. Потом надел шапку, шмыгнул носом и сказал прежним степенным голосом:
— Кошелёчек-то тебе отнести? Ай даром?..
— Не надо, — сказал земский. — Я сам.
Он щёлкнул портсигаром, чиркнул спичкой и зашуршал лопухами.
Захар потоптал головёшки, засыпал песком, потом пошёл к удочкам.
Он подтянул лески, высморкался в воду, долго ёрзал по песку задом, отыскал старое место с насиженной ямкой, свесил брови и бороду и опять словно уснул над водой, обхватив руками колени.
Валик тумана уползал к горизонту.
Вот из-под него вынырнула лодка.
Дьякон далеко в озере…
Вот задрожал под туманом, в воде, мерцающий ломтик. Дьякон размазал ломтик веслом, и у лодки выросли серебристые крылья и сзади зазмеилась янтарная дорожка.
Туман ушёл, и на смену ему с неба сползла на озеро разноголосая тишина.
Тина шепталась в камышах. Где-то высоко висели немые звенящие звуки. Тонким ножичком резала воду узкая отмель — там невидимкой копошились кулички и тихонько посвистывали, словно кто-то водил под сурдинку бородкой смычка по тоненьким струнам.
Лодки почти не видать…
У самого горизонта, в серебристой дорожке месяца, перебирает лапками чёрный паучок.
Исчез и он.
