шутками юмора:
— Теперь у нас стесь путет банъя, фоттка и метт-фетти.
— И не гофорите, герр Мюллер… — поддержал невеселую сентенцию мельника пастор. — Хотя… чем польше фоттка, тем меньше пудет соффать сфой нос кута не натто.
— Коффорят, оркские не умеют считат теньги… — невинно глядя в вечереющее небо, мечтательно пробормотал смотрящий за цвайбирским общаком Ватерхаузе-Куперс. Словно решившись на что-то, повернулся было к группе отцов Цвайбире, начав: — Дело прошлое, фюрст, но… — и все же прервал движение и заткнулся — новый фюрст фон Цвайбире приближался к подданным.
Разглядывая на ходу толпу своих… — … вот именно, кого? Не семейники, не черти, не братва-босота, хотя че я парюсь! Мужики, вот кто. Блин, а кто же еще, мужики и есть… — Марат подошел к толпе и остановился, серьезно разглядывая гражданское население и выбирая стратегию взаимоотношений. Легкий путь с маханием аджну-бахой не годился однозначно; все эти штучки с хватанием за живое в Орднунгии не прокатят — сожгут, к едрени фене. Тому, что орднунгом не есть положено — происходить нельзя, дер точка… Ладно, обойдемся человеческим, по варианту «Чисто конкретно». Надо для затравки им че-нибудь с ихним акцентом ляпнуть… — подумал Марат и грозно-приветливо поприветствовал массы:
— Гутен морген.
— «Абенд», фюрст… — нерешительно поправил женский голос.
— Х… ябенд. — вывернулся Марат, начиная выстраивать новую внутреннюю политику фюрстства. — «Абенд» будет, когда я увижу стол, яволь? И услышу благодарственные, а равно приветственные речи моих подданных, отдающих должное фюрсту за чудесное избавление от неминуемой смерти!
— «Смерти»? — посмел типа недоверчиво вякнуть пастор, тут же взятый на карандаш.
— А как вы думали?! Сякаев собирался сегодня вечером сжечь Цвайбире! Вон, и фюрст слышал! Так, Шнобель?! — Марат жестко уставился в глаза фюрста, подписывая его на классовую солидарность.
— Я-я, так оно и быль… — не посмел в открытую бесогонить Шнобель.
— Поняли, кам-молыя?! Вас тут из-под молотков, понимаешь, с риском для жизни вытаскивают, а вы?! Все, разбежались! Шнель, мать вашу! Полчаса вам — чтоб поляна, пиво там, Цвайбире мы или насрано? Закусь, горячего, чтоб все как полагается — разберетесь, короче. Вот тогда и будет абенд! — сделав небольшую паузу, Марат обвел василисковым взором подтянувшихся подданных. — А пока объявляю морген! Ррразой-диссь!!!
Толпа, потихоньку начавшая было приобретать некоторое сходство с батальонной коробкой, шустро порскнула в стороны. Отцы деревни тотчас и думать забыли о речах, хитро переводящих стрелки за недостачи в общаке, и резво неслись к своим кукольным домикам, на ходу соображая, что столы лучше взять в пивной, а козлы от штукатурившейся кирхи прекрасно подойдут для возвышения, где будет стоять стол фюрстов; окорока возьмем у Генриха, а кислую капусту — у фрау Айсбайн; хватило бы еще шнапса, давно не подвозили… Странно, но подсчет пффеннигов никому в голову не приходил; хотя почему «странно», орднунгеры оказались в самой комфортной для своего менталитета среде — в состоянии выполнения приказа; кроме того, просматривалась перспектива побухать в конце рабочей недели…
— А вас, фюрст Шнобель, я попрошу остаться.
Инстинктивно куда-то рванувший со всеми фюрст, отдуваясь, вернулся к Марату.
— Эй, пастор! А ну, вернитесь! Па-сто-о-ор! Как его, фюрст? Э, пастор Шланг! Хальт, суч-ч-чара! Цурюк!!!
Дождавшись, когда глаза охваченного всеобщим порывом обретут осмысленное выражение, Марат с угрожающим холодом в голосе поинтересовался у попа:
— Герр Шланг, мне кажется, что вы здесь не просто так живете, да? Хлеб кушаете, воздухом дышите, а? Ходите спокойно…
Пастор в немом изумлении таращился на Марата, хватая ртом воздух.
— Я ответа не слышу. — с жутковатой улыбочкой, от которой сфинктер патера угрожающе ослаб, напомнил новый фюрст.
— Ко мне обращаются не «герр», а «патер»… — не найдя ничего лучшего, проблеял Шланг, живо напоминая при этом жесте отчаяния лабораторную мышь, залупившуюся на ухмыляющегося бегемота.
Тотчас его рвануло вперед, и, как ему показалось, немного приподняло над грунтом.
— Я с тобой не обращался еще. Или ты работаешь, как тебе положено, или я тебя удавлю на твоих же кишках. В полном соответствии с рекомендациями товарища Руссо, изобретателя идеи гуманизма. Я внятен?
— Д-да… — почему-то сразу поверил новому фюрсту пастор Шланг.
— Опять не понял. Ты корешку в пивной отвечаешь?!
— Д-да, ф-фюрст…
— Прекрасно, патер. Значит, гуманизм пока отложим. — улыбнулся фюрст, отпуская полуоторванный воротничок.
— Я… мне можно идти?
— Куда? — снова удивился новый фюрст.
— Г-готовить п-празд-дник…
— Вы что, дорогой патер? Зачем? Уж с этим-то крестьяне превосходно управятся и без пастырского попечения. У вас другое положение в обществе, дорогой Шланг. Вы такая же власть, как и я — только духовная, не правда ли? И потом, вы же еще не узнали, зачем я вас пригласил.
— Я весь внимание, мой фюрст.
Марат приобнял пастора за плечо и повлек в сторону, доверительно втолковывая:
— Патер, ваша должность предполагает помощь населению, не так ли? Отлично. Значит, вы не можете оставаться в стороне от борьбы с заблуждениями относительно как властей земных, так и их представителей. Я читал в бумагах на фюрстсткую должность, что в особо тяжелых случаях здесь принято вешать — за шею и за ребро; еще как-то колесовать, я еще не знаю, как это дел…
Пастор торопливо перебил Марата, активно не желая развития столь неприятной темы:
— О майн фюрст! Эта норма формально существует, да; но фактически ее применяли последний раз еще…
— Кто сказал, что в последний? — ответно перебил пастора Марат. — Насколько я понимаю, это уже моя компетенция, дорогой патер. Но. Мне не очень хочется быть столь щепетильным в исполнении Хода. Наша с вами задача — не наказывать, но предупреждать! Уберегать склоняющихся ко греху, вовремя информируя соответствующие инстанции, вовремя поправлять встающих на скользкую дорожку, профилактика и еще раз профилактика, дорогой патер! Вы согласны, что это ваш долг как перед Кул-Тху, так и предо мной лично?
Отчетливо расслышав в теплом тоне фюрста возможность немедленного сеанса гуманизма, патер торопливо подтвердил — да, конечно же долг, а как же. Пяток золотых, подкрепляя рефлекс, перекочевал из кармана фюрста в рукав стихаря, и повеселевший Шланг величаво зашагал в массы, исполнять пастырские обязанности. Фюрсты же, сохраняя приличествующее достоиство, направились в Администрацию — подписывать бумаги.
— Как вам наш пастор? — въедливо поинтересовался у нового фюрста старый, набивая трубочку Маратовским исфаганским; у него не особо выходило контачить с малость приборзевшим священнослужителем.
— Посмотрим, на показатели… — уклончиво ответил новый, и в свою очередь, задал вопрос, что называется — на засыпку:
— А че у нас с резиденцией?
— Ну-у, замок в опись перетаваемой недфижимости не входил, и я не знаю, каким…
— Не, погоди. Я на замок не претендую, но жить-то мне где-то надо. Ты где жил, когда сюда руководить приезжал?
Не особо утруждавшийся менеджментом барон приезжал в Цвайбире исключительно «на охоту» — так он называл секретные пьянки с цвайбирскими молодками, когда еще жива была его жена и приходилось шифроваться. Для пущего удобства неподалеку от села он выстроил «охотничий домик», который, впрочем, давненько уже не навещал — годы… Фюрст тут же закрутил задом — не мешало бы сперва вывезти оттуда
