Ярославна ни на шаг не отходит от Грушкова, до простых смертных не снисходит, знакомиться ни к кому не идет и ставить бутылку за «прописку» явно не собирается? Больше всех возмущалась Борина секретарша Софочка. Она вытаращивала глаза и нервозно тряся своими кулачками и пучочком, негодовала:
— Ну мне не понятно, почему я должна мыть чашки за этой… женщиной?! Вот за Борисом Игоревичем — это да, за посетителями его — тоже согласна. Но где это написано, чтобы я — секретарь-референт с высшим образованием — мыла посуду за ней?! А вы знаете, сколько она выдувает иногда? Это же какое-то национальное бедствие!
Софочку все понимали: она была человеком добрым, отзывчивым и общественно полезным. А понимание коллег только подогревало ее протест.
Тут как раз из Валиных уст стало известно, что альянсовский ловелас номер один Лешка Кобец получил от Ярославны от ворот поворот. Народ моментально решил, что за гордость и высокомерие она заслуживает всеобщей нелюбви, а Леха — самого, что ни наесть, теплого сочувствия. В результате этого сотрудники время от времени заходили в Лехин кабинет вроде как по служебным делам, а потом как бы невзначай вставляли: «Ну, ничего, и на старуху бывает проруха». И весьма довольные собой удалялись.
Сравнение со старухой было само по себе неприятным, и вообще Леха полагал, что в такое время уместнее сочувствовать покойнику, а не ему, но общественность считала иначе. Поэтому когда в его кабинет заявился корректор Ямин, Леха был готов сорваться.
Но Ямин, как ни странно, не предпринял попытки утешить его в «горе».
— Леш, — позвал он, нервно ерзая на стуле. — У тебя есть рубликов триста до зарплаты?
Давать Ямину деньги считалось плохим тоном, так как он имел привычку занимать и не отдавать. Стрясти же с него старые долги редко кто решался: вид у корректора был все время такой несчастный и замученный, что добавлять к его бедам еще одну, становилось как-то неудобно.
— Я и сам без копейки сижу, — сердито буркнул Леха. (Это было вранье, но Ямин и так был должен уже тысячу пятьдесят).
Корректор тяжко вздохнул.
— Все кругом бедные… Это все из-за Измайлова! — с неожиданной страстью выкрикнул он. — Это его Бог покарал за нас!
— Почему? — удивился Леха.
— А потому! Любой другой директор хотя бы интересовался, чем живут его сотрудники! Хотя бы пытался понять, какие у них нужды!
— А у тебя есть нужды?
Ямин тяжело посмотрел на Леху.
— По-твоему, их у меня не может быть? Да?
— Нет, но…
— Все так считают! — горестно махнул рукавом тот, и вдруг на его глаза набежали слезы. Он вскочил и, нагнувшись над столом, прошептал:
— Есть на земле высшая справедливость! У Измайлова были деньги! Я знаю! Но он не дал! А когда я попросил, то вообще пригрозил уволить меня. Представляешь?
— Представляю… — кивнул Леха, а сам подумал, что давно бы погнал его в три шеи, если бы мог.
— Только ты никому не говори, — попросил Ямин, уходя.
— Чего не говорить?
Но корректор уже исчез.
«Странный тип», — подумал Леха и набрал по внутреннему телефону Топ.
Она не сразу взяла трубку.
— Что у вас там происходит? — проворчал Леха. — До обеда еще полдня, а вы уже где-то шляетесь.
Топ хихикнула.
— Знаешь, кто у нас сейчас в гостях?
— Кто?
— Твой приятель Полонин. Следователь. Он нас допрашивает на предмет Измайлова. Вся редакция сбежалась посмотреть на этого субчика. Такие корки мочит!
— Погоди! — отмахнулся Леха. — У меня только что был Ямин. По-моему, он совсем не в себе… Сказал, что Бог покарал Измайлова. У них там какой-то конфликт вышел из-за денег… Кстати, помнишь, он же ушел от костра сразу после Измайлова? Может, это он был в радиорубке?
— Брось… — перебила его Топ. — Ямин ничего слаще морковки в жизни не видел. Сигары ему абсолютно не по карману. А уж тем более он не посмел бы курить в присутствии Сереги. Измайлов же строил его только так.
— Все равно, может, стоит выяснить, что между ними произошло?
— Хочешь, я твоему Полонину это посоветую? Глядишь, он до чего-нибудь и докопается.
Топ дурачилась. Ей, видите ли, было прикольно. Леха, ей-богу, не понимал ее: то ей интересно копаться в этом деле, то вдруг все по-фигу становится… Совсем баба без башни.
В этот момент в дверь постучали, и в комнату вошла Настя.
— Леш, тебя следователь зовет. Он в бывшем измайловском кабинете.
— Сейчас иду.
Леха быстренько раскидал свои бумаги по ящикам и вышел в приемную. Стажерки его бессовестно ленились и резались в компьютерного «Минера». Лехе захотелось на ком-нибудь сорвать зло.
— Девки! — прикрикнул он сердито.
— А? — отозвались они хором, но от компьютера не оторвались.
— У вас работы мало?
Танька отпустила мышку.
— До фига. Но вся контора балду пинает, и мы пинаем.
— Уволю обоих к едрене-фене!
С вялыми выражениями лиц стажерки принялись листать папки с делами.
— Смотрите у меня! — грозно прикрикнул Леха на прощание.
Как только дверь за ним закрылась, девки переглянулись и прыснули со смеху.
— Он нас не уволит! — констатировала Настя. — Он нас любит.
Полонин сидел в кожаном кресле Измайлова и тихонько раскачивался. Время от времени он поглядывал в большое зеркало напротив, проверяя, как он там смотрится. Лехе показалось, что смотрится он плохо: все тот же замызганный свитерок, пластмассовые очки на лбу, на губе за вчерашний день выскочила «простуда».
— Садись, — сказал ему Колька, показывая царственным жестом на простенький стульчик рядом с собой. — Как твоя статья?
— Нормально, — осторожно ответил Леха.
— Это хорошо, что нормально. А я вот что хотел у тебя спросить: ты ведь некую Огурцову Светлану Аркадьевну знаешь?
Леха призадумался. Он, конечно, знал многих Светлан, и наверняка среди них были и Аркадьевны, но чтобы Светлана при этом была еще и Огурцова…
— Не было вроде такой…
Полонин подпер подбородок ладонями.
— Вот, Лех, мы с тобой в одном классе учились, — укоризненно сказал он, — двойки вместе по русскому получали… А ты мне врешь, как последний гад!
«Сам ты двойки получал! — раздраженно подумал Леха. — У меня если и были, так только за поведение!» Но вслух спросил:
— С чего ты взял?
— А вот твои сослуживцы говорят, что в ночь убийства видели тебя с этой гражданкой Огурцовой неоднократно! — торжествующе объявил Полонин.
