Итак, Фулкарис, избранный вождем герулов, недолго обладал этим званием, но, на короткое время воспользовавшись счастьем, как мимолетной радостью во сне, быстро закончил как свое командование, так и жизнь. Это поражение, нанесенное римлянам, придало франкам много бодрости и силы. Ибо готы, населяющие Эмилию и Лигурию и ближайшие места, раньше заключившие непрочный и неискренний мир и военный союз с римлянами, скорее устрашенные, чем добровольно теперь немедленно перешли к варварам, будучи связаны с ними общностью нравов и быта. Войска же римлян, которыми, как мной уже было сказано, управляли Иоанн, сын Виталиана, и Артабан, и те, что спаслись бегством из герульского ополчения, тотчас отступили к городу Фавенции.[22] Стратиги полагали, что у них уже нет возможности задерживаться у Пармы, куда собрались неприятельские ополчения, и что неожиданно осчастливленные, они еще не пользовались счастьем умеренно. Ибо города готов открывались для врага и, получая сильные гарнизоны, намеревались, как можно было предполагать, всеми силами напасть на них. Поэтому стратиги решили подойти как можно ближе к Равенне и там отбиваться от врагов, так как они считали себя уже неспособными сражаться с ними в открытом поле. Когда об этом был поставлен в известность Нарзес, он скорбел и тяжело переносил заносчивость варваров, и то, что Фулкарис так внезапно погиб, человек недюжинный и выдающийся, необычайно храбрый, прославленный многими победами, который никогда не был бы побежден врагами, если бы соединял благоразумие с храбростью. Поэтому он чрезвычайно скорбел и жаловался, но не падал духом и не страшился, как многие. Увидав свое войско подавленным неожиданным поражением, он решил выступить перед ними с ободрительной речью на общем собрании, чтобы призвать к мужеству и устранить страх.
16. Нарзес был чрезвычайно благоразумен и деятелен и удивительно легко приспособлялся к любой обстановке. Он не очень отличался образованием и не гордился красноречием, но славился прямотой натуры и был в состоянии словом выражать свои мысли, и это — евнух, воспитанный в изнеженности в императорском дворце. Он был низкого роста, сухощав, но выработал такое мужество и ловкость в делах, которые кажутся невероятными. Отсюда ясно, что кому присущ свободный и благородный дух, тому ничто и ни в каком деле не может помешать достичь первенства и стать наилучшим. Поэтому Нарзес, выступив в середину войска, сказал следующее:
«У привыкших постоянно побеждать врагов и всегда добиваться успеха если случайно и на короткое время выпадает неудача, то тотчас отнимается радость и погасают надежды. Я же полагаю, что благоразумные люди в благоприятных обстоятельствах никак не должны превозноситься, и так как очень возможна всегда перемена обстоятельств, то и мы должны быть готовы ко всяким случайностям. Для тех, которые придерживаются такого образа действий, счастье является, конечно, приятным, но не очень огорчает их, если они и потерпят что-либо неожиданное. Я вижу, что вы, мужи, более огорчены, чем требует этого случай, и это происходит только по тому одному, что вы сверх меры хвалились привычкой побеждать и думали, что вы никогда не можете потерпеть неудачу. А если, отбросив это, разберете случившееся само по себе, то оно покажется не таким ужасным и важным, как вы почему-то считаете. Если стратиг Фулкарис, к тому же варвар, безрассудно пренебрегая всяким порядком, бросился против такого множества врагов, то он и получил по справедливости соответствующее своему безрассудству. Но вам, о мужи, не подобает ни так падать духом в настоящем, ни откладывать ранее решенное. Стыдно, что остатки готов, когда почти весь народ уничтожен, приобретают себе союзников, создают нам большие трудности и еще не отчаялись в спасении, мы же только потому считаем себя побежденными, что не всегда побеждаем, теряем славу предшествующих деяний, отбрасываем усердие, хотя нам больше подобает радоваться случившемуся. Ибо этим устранена чрезмерная благосклонность судьбы, и мы избегаем чрезмерной зависти, которой подвержены, и поэтому нам подобает вступать в сражение с бодростью и уверенностью, что мы снова начнем побеждать. Ибо если враги кичатся и хвастаются численностью, то воинским благоустройством, если будем благоразумны, мы их далеко превосходим. Мы сражаемся против людей пришлых, естественно нуждающихся в самом необходимом, тогда как мы всем хорошо снабжаемся. Многие укрепления и города доставят нам безопасность, если понадобится. Они же этого лишены. Будет помогать нам и божество, так как мы справедливейшим образом защищаем свое; они же грабят чужое. Поэтому не иметь прочных и радостных надежд или бояться чего-либо противоречило бы рассудку. Этим же лукканцам мы не дадим никакой передышки в осаде, и каждый из вас с величайшей заботливостью и усердием должен приготовиться к ожесточенной битве».
17. Сказав это, Нарзес быстро ободрил войско и стал более упорно теснить лукканцев. Но он гневался на прочих стратигов за то, что они, оставив удобные для обороны места, собрались в Фавенции и совершенно нарушили его планы. Он ведь полагал, что войска, которыми он командовал, должны быть расположены около города Пармы для защиты в качестве стены и тем помешать неприятелям продвигаться дальше. Сам же он, устроив наилучшим образом все дела в Тоскане, затем присоединился бы к ним. Но так как они далеко отступили оттуда, получалось, что войско, бывшее с Нарзесом, первое подвергалось ударам врага. Считая это совершенно недопустимым, он немедленно послал к стратигам одного из близких к себе людей, которому было имя Стефан, отечество же Эпидамн, город Иллирика, чтобы он упрекнул их в трусости и объявил бы их предателями государства, если они не вернутся на прежние места. Стефан, взяв с собою двести храбрейших всадников, хорошо вооруженных, двинулся в путь быстрыми переходами, но совершал его с большими трудностями и бессонными ночами. Некоторая часть франков бродила по этой местности частью ради фуража, частью из-за добычи, похищаемой из деревень. Итак, в большинстве случаев римляне совершали путь ночью сомкнутым строем и по очереди сменяясь в арьергарде, чтобы их не застали неготовыми, если придется сражаться. Слышались вопли земледельцев, мычание угоняемых быков, треск при рубке леса. В их ушах еще непрерывно раздавались эти зловещие звуки, когда они с трудом, наконец, добрались до Фавенции и до войска. Представ перед стратигами, Стефан сказал: «Что за несчастие постигло вас, о мужи? Где же слава прежних деяний и гордость столькими победами? Каким же образом Нарзес мог и Лукку взять и подчинить все по ту сторону Альп, а вы не только как бы по договору дали проход врагам, но и предоставили им возможность идти, куда пожелают. Я ничего не скажу вам оскорбительного. Но всякий другой ваши поступки истолкует как трусость и пренебрежение общественным благом. Если вы не поспешите как можно скорее возвратиться в Парму, Нарзес не перестанет гневаться на вас в будущем, если с ним случится какое-нибудь несчастье. Остерегайтесь также, добрые люди, чтобы и император не прогневался на вас».
18. Услышав это, стратиги, зная, что он послан Нарзесом, не могли сказать, что он несправедливо их обвиняет, но представили разные извинения и причины, по которым, вынужденные необходимостью, они оставили свою стоянку, а именно, что на прилегающих к Парме местностях не могли добыть достаточно провианта воинам, и не было там Антиоха спаржа, который должен был об этом заботиться, и даже обычное жалованье им не выплатили. Поэтому Стефан, с величайшей быстротой прибыв в Равенну, препроводил оттуда к воинам и стратигам епарха и, устранив, насколько возможно, все трудности, убедил всех возвратиться прежним путем и раскинуть лагерь у Пармы. Совершив это, он возвратился в Лукку и сообщил Нарзесу, чтобы он был спокоен и энергично брался за дело, — что враги его не потревожат и их набеги будут задержаны, так как римские полки снова будут подстерегать их там, где должно.
Итак, Нарзес, полагая, что отнюдь нельзя терпеть намерения лукканцев, сравнительно слабо осажденных, держаться еще долго, бесстрашно подходит к стенам, придвигая к ним боевые башни,[23] а на вражеские башни бросая огненосные стрелы. Появившихся же на брустверах поражали камнями и стрелами. Стены были уже частично разрушены, и различные виды бедствия постигали город. Прежние заложники много делали в пользу римлян, и если бы дело зависело от них, то скоро весь город был бы склонен к сдаче. Но коменданты Франков, которые находились внутри города для его охраны, настойчиво требовали от них продолжения войны и попыток оружием заставить врага снять осаду. Поэтому быстро открывались ворота, делались внезапные нападения на римлян с расчетом победить их таким образом. Но, как оказалось, они причиняли ничтожный вред врагам, а сами несли большие потери. Очень многие лукканцы, уже убежденные действующими внутри агентами Нарзеса, намеренно сражались вяло. Из многих попыток [вылазок] поэтому ничего не вышло. Потеряв множество своих, они вынуждались к позорным и постыдным отступлениям и, снова загнанные в стены, еще строже держались взаперти, как бы лишенные уже возможности выхода. Тогда только, так как у них не было уже другой надежды на спасение, они по необходимости изменили свои взгляды на мир и пожелали правильно поступить в настоящем. И, получив обещание, что Нарзес не будет питать никакого гнева на них за
