только волю дай… Да и упыри-вурдалаки на местах того гляди распоясаются. Кто может быть уверен, что нас с вами они станут слушаться так же, как князя Григория?
Собрание примолкло — умом каждый понимал правоту слов барона, хотя и согласиться с ними было нелегко. Тем более что если не все, то многие были бы не прочь занять место покойного князя, но получалось, что барон уже всех обскакал.
— Для того чтобы удержать власть, мы должны быть заедино, — будто прочитав их мысли, примирительно продолжал Альберт. — Все наши разномыслия не должны выходить за стены кремля. Вы согласны?
— Согласны! Заодно держаться надо! — раздались несколько голосов. Возможно, не очень искренних, но барону пока и этого было довольно. И за выкриками никто не услышал, как Анна Сергеевна тихо, но презрительно процедила:
— Бараны…
— Для того чтобы сохранить главное, иногда приходится поступиться малым, — уже вполне уверенно продолжал Альберт. — Мне кажется, покойный князь Григорий очень уж пережимал в некоторых вопросах, где следовало бы действовать более гибко. Знаю, что многие со мною не согласятся, но я считаю, что со временем нужно будет вновь разрешить службы в православных храмах…
Последние слова барона потонули в возмущенных выкриках:
— Как же это!.. Сколько мы с этой заразой боролись!.. Может, еще и кресты на куполах поставить?!.. Не бывать тому!..
Выждав, пока эмоции улеглись, Альберт терпеливо заговорил вновь:
— А мне, вы думаете, легко такое предлагать? Я такой же упырь как все вы, вид крестов и запах ладана мне так же ненавистны. Но даже Григорий за двести лет не смог искоренить их дурацкую веру. Мне уж сколько раз доносили, что многие наши подданные тайно собираются и отправляют православные обряды, во время которых предают анафеме князя Григория. Ну а если мы разрешим богослужения, разумеется, в строго очерченных пределах… — Поняв, что его аргументы не очень-то убеждают господ упырей и вурдалаков, барон обратился за помощью к Каширскому: — Давайте послушаем, что об этом говорит наука.
Каширский встал, откашлялся и с важностью заговорил:
— Христианство как религиозная идея весьма способствует сохранению в обществе душевного здоровья и препятствует распространению антиправительственных взглядов. Если бы вы мне доверили процесс подготовки священнослужителей, то я дал бы им соответствующие установки, каковые они бы и доносили до своей паствы — установки на лояльность существующему порядку и восприятию его как некоей богоданности…
— Ну хорошо, — перебил Альберт, почувствовав, что Каширский может разглагольствовать до утра, — все это мы обговорим позже. А пока что, господин Каширский, вам через несколько дней предстоит отправиться в Мухоморье. И вам, дорогая Анна Сергеевна, тоже.
— Прекрасно, — плотоядно прошипела Глухарева. — Уж тогда я рассчитаюсь за все с этими негодяями Беовульфом и Гренделем.
— Именно для того мы вас туда и посылаем, — удовлетворенно кивнул Альберт. — И хотелось бы надеяться, что теперь вы доведете дело до конца, а не так, как это было с боярином Василием.
— Уж не беспокойтесь, доведу непременно, — презрительно выдавила из себя Анна Сергеевна.
— И еще один вопрос, весьма болезненный, — уже вполне уверенно и деловито продолжал Альберт, — но решать его все равно придется, раньше или позже. Поскольку князь Григорий скончался, не оставив наследника, то опять может подняться вопрос о законной власти.
— Выберем достойнейшего, — выкрикнул кто-то из упырей. — Али мы не вправе?!
— Вправе-то может и вправе, — с сомнением почесал плешь барон Альберт, да не все так просто. Григорий стал главой Белой Пущи как супруг покойной княжны Ольги, дочери Ивана Шушка, да и то его поначалу соседи не больно-то жаловали. А мы кто? Просто упыри и вурдалаки. Зато моя тайная служба многократно доносила, что в народе до сих пор бытуют зловредные слухи, якобы княжна Марфа, ближайшая сродственница последних Шушков, была не убиенна, а заколдована, и с тех пор живет на болотах Новой Ютландии в облике лягушки, и что вот-вот расколдуется и прогонит Григория и его вурдалаков. То есть нас с вами.
— Брехня! Пустые слухи! — загомонило почтенное собрание.
— Совершенно согласен, — устало кивнул Альберт, — но на всякий роток не накинешь платок. И дабы положить конец сией крамоле, нужно будет отыскать кости Марфы и погрести их со всеми княжескими почестями.
— Да где ж мы их возьмем, кости-то? — удивился воевода.
— Было бы желание, а кости найдутся, — ухмыльнулся Альберт. — Ну ладно, друзья мои, все эти вопросы мы обговорим завтра, на свежую голову. А теперь — спать, спать…
Многие расходились недовольные и даже бурча что-то себе под нос, но, по крайней мере пока, открыто спорить с бароном не отваживались. А тому и этого было довольно. Тоже — пока. И когда княжеский кабинет почти опустел и в нем остались только Альберт и Селифан, то воевода, придвинувшись поближе к главе тайного приказа, тихо сказал:
— Я все понимаю, Альберт. Что-то делать нужно. Одного не пойму — почему ты самых толковых людей решил отправить в Мухоморье — и Длиннорукого, и Анну Сергеевну, и Каширского…
— И еще лиходея Соловья, — подхватил Альберт, — и еще тех наемников, что в походе на Царь-Город так осрамились, а теперь зазря наш хлеб едят. У меня на них особые виды. Если они провернут то, что мы с покойником задумали, то вся польза нам. А ежели нет — так мы и не при чем, ведь среди них ни одного Белопущенского подданного. — Это была правда, но не вся. И барон не собирался говорить туповатому воеводе, что отсылает самых хитрых и ушлых подручных покойного князя еще и для того чтобы они не плели козней против самого Альберта. — Ну ладно, воевода, пора на боковую. А завтра — снова в бой.
— Ну что же, фройляйн, — барон Херклафф глянул в окно, где уже начала рассеиваться ночная мгла, — я так думаю, что нашу приятную беседу пора заканчивать.
— Увы, — печально вздохнула Надя.
— К тому же, — Херклафф искоса глянул на свою собеседницу, — пленка на кассете давно закрутилась… то есть открутилась.
— Какая пленка? — деланно удивилась Чаликова. — Что за кассета?
— На вашем диктофоне, дорогая фройляйн Надя. — Херклафф сделал небрежный жест левой рукой. — Все, теперь информация стерта. Так что приступимте. Людоед поправил салфетку и взял вилку.
— Погодите, Эдуард Фридрихович, у меня последний вопрос, — остановила его Чаликова. — Не для протокола, а единственно любопытства ради.
— Ну? — Херклафф с явным неудовольствием отложил вилку.
— Скажите, как вам удалось съесть донну Клару и оставить ее в комнате с закрытыми окнами и запертой изнутри дверью?
Барон плотоядно рассмеялся:
— O, это есть очень хороший вопрос! Но он просит долгого объяснения, а времени больше нет. Все, хватит пустые разговоры, пора завтракать.
Людоед неспеша поднялся с табуретки и, взяв вилку и нож, двинулся в Надину сторону. Чаликова, обхватив голову руками, продолжала сидеть на кровати. Она понимала, что сопротивление бесполезно, а помощи ждать неоткуда. Оставалось уповать только на чудо.
И чудо не замедлило свершиться. Едва Херклафф занес над Чаликовой столовые предметы, как в коридоре заслышались тяжелые шаги, а следом за ними настойчивый стук в дверь.
— Ну что там такое? — недовольно пробурчал людоед и обернулся к двери, которая уже сотрясалась от сильных ударов, грозя в любой момент сорваться с петель.
Поняв, что спасение близко и нужно только еще немного продержаться, Надя щелкнула пальцами, и небольшой огненный шар полетел в Херклаффа — это было единственное колдовство, коему ее сумел обучить Чумичка. Людоед ловко увернулся, и молния угодила в дверной косяк. И как раз в этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился сам Чумичка. Отбив молнию ладонью, словно теннисный мячик,
