так что оклад будет более чем приличный. А позвонить Урманису можно прямо сейчас.
— Мой отец в опале, — тихо сказал Фейлор. — Сослан по личному распоряжению покойного государя. Родственников опальника на работу никто не примет.
— Да кого это сейчас волнует? — пренебрежительно отмахнулся хвостом Кандайс. — Всем гораздо интереснее обсуждать предстоящие выборы, чем придворные дела. Тем более, что почти все надзорные коды отменили. Спецнадзор оставили только уголовникам, да и то не всем. Но если ты не хочешь связываться с аристократией, я могу подыскать работу у кого-нибудь из богатых простокровок. Кстати, — сообразил Кандайс, — если твой отец служил при дворе, значит и у тебя есть титул?
— Я диирн империи.
— Я тоже, — хихикнул Кандайс. — И мой батя в опале был. Семь лет в Гирреане отмотал. Опалу чуть больше трёх месяцев назад сняли. Но ко двору батя возвращаться не захотел.
— А я плебей, — сказал Матвей. — Алмазный Город только через ограду видел.
— Не велика потеря, — ответил Кандайс. — Батя говорит, что за оградой и смотреть-то не на что. — И спросил Фейлора: — А кем твой батя при дворе был?
— Внешнеблюстителем. После имел счастье занимать Зелёную комнату в Императорской башне. Дальше была ссылка…
— Так, — по-бойцовски подобрался Кандайс, — а его случайно не Варкедом Панимером зовут?
— Диирн Варкед Панимер, — высокомерно ответил референт. — Совсем недавно это имя…
— Вот значит какая сука заварила гнилую кашу с Погибельником! — перебил Кандайс. — Дейка из-за него в коллегии покалечили, Винса чуть не сожгли. И всё из-за одного паскуды, которому не терпелось императорский зад облизать вне очереди.
Кандайс посмотрел на Матвея.
— И ты пускаешь в дом такую мразь? Прости, но мы не можем здесь оставаться. Устроимся где-нибудь в гостинице. А вещи… Да хрен с ним, с тряпьём! Скажи своему… Панимеру, чтобы выкинул.
Кандайс пошёл к родительской комнате, сказать матери, чтобы собирала Лайонну.
Матвей схватил Кандайса за плечо.
— Ты знаешь, что такое жрать крыс и выпрашивать по дешёвым закусочным хлебные обрезки? Родню опальника не брали на работу даже портовыми уборщиками.
Кандайс криво усмехнулся.
— Крыса — это ещё лакомство. Во время блокад в Гирреане ели дождевых червей. У карателей был такой метод усмирения — взять район в плотное кольцо и ждать, когда люди с голода друг друга жрать начнут.
— И что, было людоедство? — спросил враз побледневшей Матвей.
— Ни я, ни мои родители и сестра людей не ели ни разу, — ледяным тоном проговорил Кандайс. — Тебя ведь именно это интересует?
Матвей опустил взгляд.
— Прости.
— Блокады всегда быстро снимались, — ответил Кандайс. — повстанцы из других районов собирали вооружённые отряды и уничтожали карателей с тыла. Да блокады и устраивались редко. Я только в одной настоящей блокаде был. Обычно мятежные районы перекрывали виброгенераторами и выпускали какое- нибудь отравляющее вещество. Но против этого у нас были очень действенные средства! В Гирреане жилось не так плохо, как сейчас в газетах пишут. Не фонтан, конечно, была житуха, но и не такой конец света, как можно по газетам подумать.
Матвей смотрел в пол.
— Тогда ты должен понимать… — сказал он тихо. — Это ведь ваш закон, гирреанский, что сын за отца не ответчик.
— При условии, что сын не продолжает папашиных делишек.
— Не продолжает, — твёрдо сказал Матвей. — Если хочешь, я дам за Вилейду и Фейлора Панимеров поручительство в церкви.
— Людь ручается только сам за себя, — наставительно сказал Кандайс, — и только лох за соседа. Это тоже гирреанский закон.
К Кандайсу подошёл Фейлор. Встал на колени.
— Если Авдей Северцев или Винсент Фенг пожелают отдать предназначенное для Варкеда Панимера возмездие мне, его сыну и наследнику рода, я приму всё, что им будет угодно определить в качестве воздаяния. — Фейлор склонился в чельном поклоне, покорно вытянул перед собой руки.
Кандайс сел на пол, положил руку Фейлору на плечо.
— Будь здесь Авдей, он бы так определил мне по морде, что мало никому бы не показалось. Это только кажется, что руки у него хрупкие, музыкальные. Нет, музыкальные, конечно, тут никто не спорит, но звездануть он ими может так, что в башке безо всякого оркестра неделю концерт звучать будет. И по нервным узлам с такой точностью попадет, что мне, профессиональному бойцу, завидно становится.
Матвей тоже сел на пол.
— Я видел запись циркового боя. Как поединщик твой Авдей не ахти, но точность ударов по нервным узлам какая-то запредельная.
— Отработай три года в прозекторской, и у тебя такая же будет. Мы знаем лишь область, где у противника проходит нерв. Ведь точное расположение всегда индивидуально. А хорошему анатому достаточно беглого взгляда, чтобы определить место нервного узла с точностью до микрона. Они это чувствуют, как мы даже с завязанными глазами чувствуем все передвижения противника.
Фейлор сел на пятки, руки сложил на коленях.
Смотрел в пол.
— Я никогда не бывал в Алмазном Городе, — сказал он тихо. — Отец стыдился выводить меня в свет. Ведь я кареглазый. Да ещё и шипы коричневые. Для придворного это не комильфо. А краситься и носить контактные линзы я не хотел. Я никогда не был в Алмазном Городе. И мама тоже.
— Возможно, это и к лучшему, — сказал Матвей. Он взял Фейлора под руку, помог подняться.
И спросил:
— Ты учиться никогда не думал?
— Чему учиться? — испугался Фейлор.
— Вступительные экзамены начинаются с июля, так что ещё успеешь определиться чему. Нельзя же всю жизнь в референтах просидеть. А императорскую стипендию всем дают, даже настоящим поселенцам, не то что родне опальника. Тем более, что квоту на стипендиатов обещали увеличить.
Фейлор смотрел в пол.
— Я… — Он поднял глаза. — Я обязательно буду учиться.
Императрица Луиза, невысокая изящная дама тридцати трёх лет, голубоглазая, улыбчивая, шла по дворцовой галерее, опираясь на руку Михаила Севрецева.
— Так вам правда понравилась моя оранжерея? — спросила Луиза.
— Да. Особенно тот участок, где вьющиеся цветы оплетают объёмные решётки в форме дамы и кавалера, танцующих старинный танец.
— Я сама рисовала эскиз композиции, — похвасталась Луиза.
Михаил остановился у окна, распахнул створки.
— Вы пугаете меня, — сказала императрица. — Вы узнаёте о моих мыслях прежде, чем я сама успеваю осознать их. Откуда вы знали, что я хочу открыть окно?
— Движение руки, глаз. Микрожесты говорят о многом, если уметь их читать. Я часто водил слепых, ваше величество. Причём таких, которые были ещё и глухими, и немыми. Так что была возможность обучиться пониманию.
— Слепота, глухота и немота сразу? — поразилась императрица. — Но как же такие люди живут?
— По всякому. Кто-то весел, кто-то печален. Автор вашего любимого поэтического сборника «Музыка ветра» — слепоглухонемой. Жил в Западном Гирреане.
— Вы его знали?
— Нет, — качнул головой Михаил.
