браток. А судя по тому, что рядом такие богатые на информацию места, — наблюдатель.
«Стратегию работы и структуру организации они явно у светозарных позаимствовали, — отметил Гюнтер. — Но сработали по сравнению с орденом топорно. Любительщина местечковая, дилетанты махровые… Однако откуда они вообще узнали об орденских методах организации? Неужели среди рыцарей были перебежчики в братство?»
Догадка одновременно и возмущала, и привлекала. С одной стороны, для рыцаря оскорбительно опуститься со своих светозарных высот в какое-то там убогое братство. Если и предавать орден, то хотя бы ради достойного противника, тех же координаторов, например. С другой стороны, никому, кроме братств, не дано переплести свой путь с Избранным.
Ватагин тронул Гюнтера за плечо.
— Собирайся, пойдём в обход.
«За эти дни он почти не оставлял меня без присмотра, — думал Гюнтер. — Послезавтра Пришествие, а с таким надзирателем мне с участка не удрать. И уволиться нельзя, по контракту я обязан предупреждать об уходе за неделю. Что же делать, как отсюда вырваться?»
Гюнтер глянул в сторону дозаправочной станции. С участка она не видна, как не видно ни малейшей надежды хоть что-то изменить в своей никчёмной жизни. Если бы только встретиться с Избранником…. Не зря ведь рыцари считали Гюнтера одним из самых перспективных адептов. Он может быть полезен Избранному.
Гюнтер опять глянул в сторону станции. А ведь всё не так безнадёжно, как казалось. На посиделках надо спровоцировать народ на разговор о братствах и Пришествии. Это не сложно, тема для бенолийцев самая актуальная. Ватагин целиком сосредоточится на прослушке, и ему станет не до Гюнтера. Тогда можно будет незаметно выйти из кафе и улететь с первым попавшимся аэрсом или дальнерейсовым лётмаршем. Всё равно куда, хоть в Гирреанскую пустошь. Не самая плохая точка, кстати. В Плимейру оттуда дважды в сутки отправляются прямые экспрессы. Расписание всех транспортных линий, ведущих в Каннаулит, Гюнтер выучил наизусть.
Николай бросил на подопечного настороженный взгляд. Ишь, как в сторону станции зыкает. Опять об отъезде думает.
«Почему он так хочет попасть в Каннаулит? Ведь сейчас все стараются держаться от посёлка подальше. Охранку и коллегианцев боятся даже самые верные приверженцы Избавителя. Так что же так тянет в Каннаулит Гюнтера — чрезмерность досужего любопытства или… судьба Избранного? Нет-нет, этого не может быть, ведь Избранный должен отличаться от обычных людей, а мы с Гюнтером во многом похожи. Будто две ветки одного трелгового куста. Никак не пойму, кто этот парень. Он не братианин, не коллегианец и, тем более, не агент охранки, потому что никому из них нет нужды добираться в Каннаулит самостоятельно. Тогда кто он?»
…Они шли по мосткам между залитыми водой полями.
Гюнтер глянул на небо, затянутое низкими свинцово-серыми тучами.
— Опять дождь будет.
— Для трелга это хорошо, — ответил Николай.
— Комары зажрали, — пришлёпнул Гюнтер очередного кровососа.
— Что поделаешь, здесь плантация, не город. — Николай краем глаза посмотрел на Гюнтера и спросил: — Ты парень вроде не жадный, а нелюбимым делом ради денег занялся. Я об универе твоём говорю. Или не для себя деньги были нужны?
— Не для себя.
— А для кого?
— Для сестры. Того, что осталось после продажи ресторана, не хватило бы, чтобы дать ей хорошее образование. А без него, сами понимаете, в люди не выбиться. Я хотел, чтобы она закончила през… императорскую школу и Центральный университет. Это не только хорошие знания, но и престиж, солидные преимущества в устройстве на работу.
— Женщине работать совсем не обязательно. Девочке лучше учиться в каком-нибудь хорошем столичном пансионе. Там и манерам высоким научат, и мужа богатого да родовитого подыщут.
— Всё верно, — быстро согласился Гюнтер. — Но если есть собственная работа, это надёжнее.
— Ну да, ну да, — покивал Николай. — Особенно, если работать в окружном департаменте, там деньга всегда будет немалая. Так что же ты тогда универ бросил? Уже не хочешь сестру на хорошую должность пристроить?
— Она умерла.
— Ох, прости, — Николай пожал Гюнтеру плечо. Тот кивнул.
— Как её звали? — спросил Николай.
— Илона. Если позволите, почтенный, я не хочу об этом говорить.
Лицо у мальчишки закаменело, а глаза… Такой пустоты и боли Николай не видел ещё никогда.
— Зря молчишь, — мягко сказал ему Николай. — Выговорился бы, поплакал. О мёртвых плакать для мужчины не зазорно, а на душе легче станет.
— Нет.
— Но почему? Думаешь, я смеяться буду над твоим горем?
— Нет, — качнул головой Гюнтер. — Вы не похожи на того, кто способен смеяться над чужой болью. Просто… — Он прикусил губу, отвернулся. — Я поставил себе психоблок, почтенный. Я знаю, что делать это без крайней необходимости нельзя, а самому себе ставить психоблок нельзя вообще никогда, но я не смог выдержать… Нужно было отгородиться от всего этого, не чувствовать, не думать… Иначе я бы сошёл с ума. Есть боль, которую выдержать невозможно. Я поставил психоблок.
— Что это? — не понял Николай.
Гюнтер посмотрел на него с удивлением.
— А разве у вас не было ментальных тренингов?
— Нет. — От растерянности Николай даже забыл спросить, у кого это «у вас».
— Тогда и говорить не о чем.
Гюнтер резко отвернулся, зашагал по мосткам. Поскользнулся на мокром пластике, Николай едва успел подхватить его под руку, чтобы не упал в воду.
Крепко обнял Гюнтера, прижал к себе.
— А ты всё же поплачь. Давай, парень, не зажимай себя. Отпусти боль, пусть уходит хоть слезами, хоть криком.
Гюнтер задрожал. Дыхание стало хриплым, прерывистым, глаза закатились, как в приступе падучей.
— Ты чего? — испугался Николай. Гюнтер не слышал, а спустя мгновение обмяк, выскользнул из рук Николая, свалился на мостки.
— Да ты же… — Николай наклонился, прикоснулся к щеке Гюнтера. Горячая как огонь. — Ой, как скверно, — прошептал Николай. И закричал батракам: — Брезент давайте, быстро!
Батраки положили Гюнтера на брезентовое полотнище, понесли к вагончику старшин.
— Подождите. — Николай взял у Гюнтера мобильник. — Теперь несите. И быстро!
Николай открыл список номеров. Где-то тут был телефон дяди. Судя по всему, это единственный родственник Гюнтера.
Трубку дядя взял после второго гудка.
— Я знакомый вашего племянника, — сказал Николай. — Он заболел. Серьёзно.
— Что с ним? — Голос у дяди твёрдый и властный. Николай оробел.
— Я не знаю, досточтимый, как это в городе по-научному называется. У нас говорят — нервная горячка.
— Поясни, — потребовал дядя.
— Ну это когда от большого горя лихорадкой заболевают. У него ж сестра недавно померла.
— В какой он больнице? — спросил дядя.
— Что вы, досточтимый, в больницу ни в коем случае нельзя! Это же не ноги переломанные, а душа. Из больницы его сразу в дурку отправят и так наширяют всякой дрянью, что Гюнтер на зомби станет похож. По-деревенски, отваром да молитвой лечить надёжнее. Так и сами врачи говорят. Я сейчас доктора из
