его, но покупателя не нашлось'
Некоторое время Кристиано ходил в гараж и пытался освоить инструмент. Но у него со слухом было еще хуже, чем у отца.
Порывшись в сложенных штабелями коробках, Кристиано отыскал старую одежду. Сняв ветровку, он натянул изъеденный молью свитер и джинсы. Затем умылся в мойке и привел в порядок волосы. Хотел поглядеть, в каком состоянии его физиономия, но зеркала в гараже не было.
Кристиано запер гараж и направился в дом.
Проблемой была распухшая губа. Имелась еще и ободранная спина, руки в ссадинах, ушибленная нога, но это не так бросалось в глаза.
Вторая проблема, которая на самом деле была не проблема, а трагедия, — где взять тысячу евро. Ну, об этом лучше будет подумать потом, в спокойной обстановке, потому что он все равно не имел ни малейшего понятия, как ее решать.
Сейчас он должен был, моля Бога, что отец спит или залил глаза, войти в дом, неслышно, как кошка, подняться по лестнице и юркнуть в свою комнату.
Он сделал глубокий вдох. Еще раз поправил одежду, открыл дверь и тихонько прикрыл ее за собой.
В гостиной горела только лампа у телевизора. Все остальное растворено в полутьме.
Отец, как обычно, валялся в шезлонге. Кристиано был виден его бритый череп. На диване спиной к нему сидел Четыресыра. Спят? Он подождал, чтобы понять, разговаривают они или нет. Тишина.
Хорошо.
Он на цыпочках направился к лестнице. Затаив дыхание, поставил ногу на первую ступеньку, затем на вторую, но не заметил лежащих на ступенях молотка и клещей, и те с шумом грохнулись вниз.
Кристиано стиснул зубы, обернулся и в это же мгновение услышал с трудом ворочающего языком отца:
— Кто там? Это ты, Кристиано?
Ругнувшись про себя, Кристиано ответил, вовсю пытаясь изобразить спокойный тон:
— Да, я.
— Привет! — махнул рукой Четыресыра.
— Привет.
Отец медленно повернул голову — застывшая маска в синих бликах от телеэкрана.
— Ты дома, что ли, был?
Кристиано, застыв как статуя, впился в поручень:
— Да.
— Свет в твоей комнате вроде не горел.
— Я спал, — выдал он наудачу.
— А.
Пронесло. Набрался достаточно, чтобы не интересоваться тем, что делает сын. Кристиано поднялся еще на одну ступеньку.
— Там мортаделла еще оставалась. Сделаешь мне бутерброд? — попросил Рино.
— А сам не можешь сходить?
— Нет.
— Да ну, чего тебе стоит?
— Давай я схожу, — вызвался Четыресыра.
— Нет, ты сиди, где сидишь. Если отец просит сына принести мортаделлу, сын идет и приносит ему мортаделлу. Такой порядок. А то на кой тогда сыновья? — Отец повысил голос. Ara, либо он не в духе, либо у него болит голова.
Кристиано, фыркая, спустился обратно и пошел за мортаделлой. В пустом холодильнике одиноко лежал последний кусочек.
Кристиано положил колбасу на хлеб. Стараясь держаться в тени, подошел к отцу.
Но в то самое мгновение, когда Кристиано протягивал ему бутерброд, судьба опять ополчилась на него. По телевизору какой-то тип ответил на вопрос на двадцать тысяч евро, и на экране одновременно вспыхнули две тысячи миллионвольтных лампочек, залив комнату светом.
От вспышки Кристиано зажмурился, а когда снова открыл глаза, выражение отцовского лица переменилось.
— Что у тебя с губой?
— Ничего. А что такое? — Он прикрыл рот ладонью.
— А с руками?
— Я упал.
— Где?
Кристиано выдал первую пришедшую в опустелую голову нелепость:
— На лестнице. — И поспешил заверить: — Так, ерунда.
Отец недоверчиво:
— На лестнице? И так убился? Скатился, что ли, кубарем с самого верха?
— Да... В шнурках запутался...
— И как это ты умудрился? Похоже на фингал...
— Нет... Я просто упал...
— Хорош гнать.
Врать отцу было невозможно. У него был особый нюх на вранье. Он говорил, что брехня смердит и он чует эту вонь за сотню метров. Он всегда тебя вычислял. Как у него это получалось, Кристиано не знал, но подозревал, что все дело было в нижней челюсти, которая вечно дрожала, когда он пытался врать.
Странно, вообще-то в том, что касается вранья, Кристиано был настоящим асом. Самую несусветную туфту он выдавал с такой уверенностью, что никто и не думал сомневаться. Но с отцом не прокатывало, его было не провести, Кристиано всякий раз чувствовал на себе буравящий взгляд высматривающих правду черных глаз.
И потом, сейчас Кристиано был не в том состоянии, чтобы выдержать отцовский допрос.
Ноги дрожали, в желудке началась революция. Слабый голосок разума подсказывал ему, что единственный человек, который поможет выпутаться с этой тысячей евро, — его отец.
С тяжелым предчувствием он опустил голову и тихо-тихо произнес:
— Я соврал. Не падал я. Я подрался...
Рино замолк на бесконечно долгое время. Слышно было только, как он громко сопит носом. Потом он выключил телевизор, сглотнул и сказал:
— И что-то мне подсказывает, что тебе досталось.
Кристиано молча кивнул головой.
Он не мог говорить, потому что чувствовал: усилия, прилагаемые им, чтобы не расплакаться, на исходе. Казалось, трахея обмотана в несколько оборотов колючей проволокой.
Он задрал толстовку и показал ободранную спину.
Отец посмотрел на нее безо всякого выражения, потом обхватил ладонями лицо, как человек, которому только что сообщили, что вся его семья погибла в автомобильной катастрофе.
Кристиано пожалел, что сказал правду.
Рино Дзена задрал голову и, глядя в потолок, вежливо попросил:
— Четыресыра, ты не мог бы, пожалуйста, уйти? — Он тяжело вздохнул. — Мне нужно побыть с сыном наедине.
'Сейчас он меня поколотит...' — подумал Кристиано.
Четыресыра, немой как рыба, поднялся, нацепил старое пальто, состроил Кристиано невнятную мину и удалился.
Когда дверь за ним захлопнулась, Рино встал, зажег весь свет и дотошно, как у коняги, осмотрел у Кристиано ссадины и рот.
— Спина болит?
— Немного...
