— Извините... Мы не знали, что вы там. Иначе... — пролепетал он.
— Иначе что бы ты сделал, сопляк?
— Иначе я бы не стал. Клянусь! Пожалуйста, извините.
— Ладно. — Данило придал лицу удовлетворенное выражение. — Дай мне свою куртку. Завтра верну.
— Мою куртку? Это ж родной 'Авирекс'... Мне его пода... — Парень явно дорожил своей кошмарной косухой.
— Я что, по-арабски говорю? Давай куртку! Без разговоров. Или мне наведаться к твоему папе?
— Но...
— Никаких 'но'. И штаны с сапогами тоже давай сюда.
Донаццан колебался.
— Ладно, дай ему их. Ты что, не видишь, в каком он состоянии? Он не в себе, сейчас возьмет и устроит бойню, — вмешалась девица вполне спокойным тоном. Она отошла от испуга и теперь курила сигарету.
— Она права. Не видишь, в каком я состоянии? Лучше делай, как говорит твоя подружка.
Она поправила его, пустив облачко дыма:
— Я ему не подружка.
Парень тем временем стянул сапоги и штаны.
— Давай сюда. Быстро. — Данило высунул из окна руку и взял одежду. — А теперь вы должны подтолкнуть машину. У меня аккумулятор сел.
Никколо Донаццан кивнул лисенку:
— Давай помоги. У него аккумулятор сел.
Та нехотя подошла к багажнику:
— Делать мне больше нечего!
И они принялись толкать машину к выходу.
Данило подождал, чтобы они как следует разогнались, отжал сцепление и включил вторую. Мотор три раза чихнул и, выплюнув облачко белого дыма, завелся.
Эти двое были ниспосланными свыше ангелами, сказал себе Данило, выезжая из гаража.
Муравьи двигали его рукой, от усилий они тысячами погибали, их выносили из туннеля и сменяли в строю другие, поступавшие из отдаленных уголков его тела.
Рино Дзена не понимал, почему они жертвуют собой, помогая ему.
Те, что были внутри руки, двигались так слаженно, что пальцы смогли согнуться и достать сотовый из кармана штанов.
'Молодцы... Молодцы, малыши. А теперь позвоните Кристиано. Я прошу вас...'
Рино попытался представить, как его большой палец два раза нажимает зеленую кнопку.
В доме Рино Дзены телефон звонил нечасто.
А позже определенного часа — никогда.
Пару раз Данило Апреа, в очередном приступе ностальгии по Терезе, позвонил после одиннадцати вечера, чтобы услышать дружеский голос. Рино его выслушал, а потом объяснил, что, если тот еще раз осмелится позвонить в такое время, он ему пересчитает зубы.
Но этой ночью, после месяцев молчания, телефон вдруг ожил.
Звонок только через три минуты разбудил Кристиано, который спал на втором этаже.
Ему снился дурной сон. Он весь раскраснелся, а простыни были влажные от пота, словно его лихорадило. Кристиано поднял голову и увидел, что ураган и не думает стихать. Сломанная ставня хлопала по окну, а на улице постанывала на ветру калитка.
Он умирал от жажды.
'Это из-за ветчины'.
Он протянул руку, взял с пола бутылку и, пока пил, услышал, как звонит внизу телефон.
Почему папа не берет трубку?
Он отогнул одеяло, чтобы немного остудить постель и, поскольку телефон не умолкал, зевая, пару раз стукнул кулаком по тонкой стенке, разделявшей его и отцовскую комнаты, и глухим голосом крикнул:
— Папа! Папа! Телефон! Ты слышишь?
Тишина.
Наверное, опять напился, а когда отец был пьян, у него по комнате мог проскакать табун диких гну, он бы все равно не проснулся.
Кристиано сунул голову под подушку, и меньше чем через минуту телефон умолк.
После того как банан превратил кемпер в кабриолет, ураган поднял подушки, тарелки, китайскую еду и прочее и расшвырял все это по площадке.
Голые и дрожащие, Беппе Трекка и Ида Ло Вино прижались друг к другу на руинах алькова, словно были единым существом. Над их головами с завываниями корчилось небо, и огромные, как горы, тучи полыхали тысячами электрических разрядов.
От сарая взлетела надувная лодка и, описывая круги, шлепнулась в раздувшуюся от воды реку.
— Беппе, что происходит? — крикнула Ида, стараясь перекрыть шум бури.
— Не знаю. Надо нам выбираться отсюда. Давай спускаться, — ответил он. Кое-как, взявшись за руки, они вылезли из раскореженного кемпера и собрали разбросанную по площадке одежду.
Потом они забрались в 'пуму'.
К счастью, у Беппе в машине была сумка, с которой он ходил в спортзал. Он надел спортивный костюм, а она футболку и банный халат.
Беппе хотел сказать ей, что любит ее, как никогда еще никого не любил, и что чувствует себя заново родившимся, и что готов на все, лишь бы не потерять ее, но вместо этого он крепко прижал ее к себе, и, сидя так, они смотрели, как буря вконец разносит кемпинг.
Потом Ида нежно коснулась его шеи:
— Беппе, мне потребовалось время, чтобы понять, но теперь я уверена: я тебя люблю. И не чувствую себя виноватой за то, что мы делали этой ночью.
У Беппе само собой вырвалось:
— Что же нам теперь делать? А твой муж?
Она покачала головой:
— Не знаю... Я совсем запуталась. Знаю только, что я тебя люблю. До смерти люблю.
— И я тебя, Ида.
— Течет река-а-а. Смотрю впере-е-ед. Машина мчится, оставляя позади серый дымок и меня. А этот мир, такой зеленый и такой равнодушный, потому-у-у-у что... — напевал Данило Апреа, рассекая за рулем своей 'альфа-ромео'
Какое фантастическое ощущение — снова вести машину.
Как здорово держать в руках руль, чувствовать, как ноги греет теплый воздух отопления. Стрелка бензобака — на середине. В плеере — кассета с хитами Бруно Лауци [42] .
'И чего я перестал водить машину?'
Он больше не мерз, голова прояснилась, печаль внезапно прошла, а вместо нее наступила пьяная эйфория.
Данило прибавил громкости: '...давным-давно, очень давно не раскрывает этот мир объятия ни для кого, как для меня, но мне же нужно, что-то большее нужно...'
'Орел' всегда был его любимой песней.
Он поймал себя на том, что вспоминает о путешествии, в которое они с Терезой ездили осенью 1995 года. Сколько раз они ставили эту кассету! И напевали вместе.
Тогда у него была 'А-112' с белой крышей.
