хилым дядечкой со вспотевшими волосами. А окно открывать ему не разрешила вредная медсестра с видом продавщицы мяса. Колька ее боялся. В результате он с трудом выбирался в коридор, втыкал в уши наушники плеера и целый день рассматривал проходивших мимо. От головной боли, скуки и однообразия его тошнило. А может не только от этого. Люди здесь разговаривали только о тяжелых заболеваниях, несчастных случаях и смертельных исходах. Мерзкие грязно-желтые стены навевали мысли о суициде. Древний линолеум на полах махрился и рвался, тапочки за него цеплялись… А на потолке сидели и жмурились жирные тараканы. Их здесь то и дело морили, но несмотря на это они плодились и процветали.
В довершение всех бед местная столовая производила на свет такую страшную еду, что ее отказались бы есть даже уважающие себя поросята. И переносить это несчастье было труднее всего. Окружающих больных подпитывали друзья и родственники. Тумбочка его соседа, например, ломилась от колбасы и апельсинов. А к Кольке приходить было некому, и ему пришлось питаться печеньем и шоколадками из киоска снизу.
Был уже вечер. Колька сидел на своей кушетке в коридоре, думал о бренности бытия и горевал о лучшем друге. Опасная медсестра только что отругала его за то, что он слушал музыку: она считала, что это вредно для его головы. Он тогда опустил эту самую голову и начал рассматривать освещенные белым больничным светом ноги и костыли прогуливающихся. И вдруг глаза его остановились на стройных ножках в модных сапожках. Колька поднял голову. Перед ним стояла Машуня.
— Привет! — воскликнула она радостно. — А я вот к тебе в гости решила забежать после работы. Как ты?
Лицо Кольки моментально просветлело. Блин, он просто глазам своим не верил!
— Уже лучше, — наврал он. — Намного-намного!
— Это тебе! — выдала ему большой пакет Машуня. — Там фруктики всякие.
— Да зачем же? — как всегда захлопотал Колька. — Ты присаживайся… У тебя-то как дела?
Но Машуня не успела ответить.
— Добрый вечер, Николай! — торжественно произнес Иван Федорчук, выруливая в коридор с лестничной площадки.
Следом за ним появился понурый Миндия Гегемоншвили. Оба были облачены в белую и струящуюся одежду медперсонала, причем Федорчуковский халат смотрелся на нем как платье-мини, отчего следователь выглядел несколько комично.
— Здрасте! — изумленно проговорил Колька.
Ох, принесли же черти этих следователей именно тогда, когда к Кольке пришла Машуня!
— И ты тут? — удивился Федорчук, завидев Иголину, но тут же перестроился на деловой лад и вежливо поинтересовался: — Как чувствует себя больной?
Однако глаза его при этом все равно скосились на Машуню.
Колька вздохнул и снова наврал:
— Я чувствую себя нормально.
— Ему, скорее всего, лежать положено, — предположила она. — Может, мы в палату пойдем?
Колька при это поморщился, а все остальные заботливо согласились.
В палате пахло кисло и противно. Забинтованный как мумия сосед с задранной на каком-то агрегате ногой ел суп из баночки.
— Слюшай, как вы тут живетэ? — подал голос Миндия, решив проявить участие и другие положительные качества человека. — Провэтрить надо!
— Здесь нельзя, — печально произнес Колька.
— Почему это? — рассердилась Машуня. — Вы не против? — спросила она соседа с гипсовой ногой.
— Чувствуйте себя как дома! — расплылся тот в милостивой улыбке и вкусно слизнул что-то с ложки.
… Машуню просто всю колотило нервной дрожью. Она явилась к Кольке назло Федорчуку, а он вдруг сам тут материализовался. Тоже пришел назло ей? Но во взгляде Ивана читалось что-то совсем другое: не было ни агрессии, ни насмешки…
И Машуня решила поскорей проверить все свои предположения. Для этого надлежало по- быстренькому применить все свое очарование и посмотреть: очаруется ли им Федорчук или не очаруется. До Кольки ей уже не было никакого дела.
Не дожидаясь, пока мужчины сами догадаются услужить больному, Машуня подставила стул к окну, наполовину занавешенному синими шторами, медленно и красиво сняла сапоги и, шагнув на подоконник, потянулась к форточке. Ее короткая юбка тут же нескромно и как-то мучительно для всех присутствующих поползла вверх.
— Кажется, здесь все забито гвоздями! — пожаловалась она мужчинам.
— Я сэйчас все отдэру! — ринулся ей на помощь Миндия.
— Я сам! — гневно одернул его Федорчук и тут же вскарабкался на подоконник. — А ты сиди и заново допрашивай потерпевшего! И учти, я все слышу.
Как-то само собой получилось, что штора колыхнулась за спиной Ивана и совершенно скрыла его и Машуню от глаз посторонних…
Очутившись вместе с ним в темном проеме окна, она окончательно разволновалась… Тем более, что он смотрел на нее как-то совсем умопомрачительно…
— Вы кого-ныбуд падазрэваетэ? — раздался из-за занавески удрученный голос Миндии.
Колька недовольно что-то забубнил.
Очень напуганная и очень смелая Машуня подняла ладонь и легкими пальцами коснулась губ Федорчука.
… Злая медсестра затаскивала «домой» больного, который под прикрытием темноты без спросу вышел на крылечко покурить. И тут она вскинула глаза на освещенные окна второго этажа. А там — о, мама мия! — на фоне подсвеченных электричеством штор чернели силуэты какой-то бессовестной парочки, нагло целующейся на глазах у всей почтеннейшей публики!
Машуня с Федорчуком вбежали в его квартиру и, не включая света, продолжили целоваться. Это происходило долго и насыщенно. Осмелевший Федорчук поднял Машуню на руки, и целование продолжилось с новой силой. Когда он, дрожа от страсти, все-таки поставил ее на пол, раздался оглушительный рев Фисы — Машунины каблуки приземлились прямо на кошачий хвост.
— Тебе что, всей остальной квартиры было мало? — вскричал Федорчук, щелкая наконец включателем.
Машуня поморщилась от резкого света и присела, ища глазами травмированное животное.
Кот перепугано и ненавистно взирал из-за угла.
— Фисочка, я тебя придавила… — признала свою вину Машуня.
— Сам виноват, — констатировал Федорчук, эгоистично улыбаясь. — Ты раздевайся, проходи…
Иван был безмерно счастлив. Он и не ожидал, что любимая девушка может так скоро оказаться в его страстных объятьях… Вот что происходит, когда действуешь в союзе с мамами!
… Машуня прошествовала в комнату и упала на диван в ожидании демонического появления Федорчука из прихожей. И тут ей на глаза попалось странное сооружение на столе, несколько отвлекшее ее от предвкушения любовных утех. Там лежал большой лист картона, на котором располагались упаковка из- под чая, коробок спичек и множество пластилиновых столбиков.
— Иван! — позвала она, приподнимаясь на локте. — А что это такое?
— Да это я моделирую, — объяснил Федорчук, протопав в комнату. — Не узнаешь? Это же панорама убийства.
— А-а, — поняла Машуня. — Пачка чая — это дом. А коробок — это бассейн, что ли?
— Ага. А вот это ты! — с гордостью представил Федорчук малиновую пластилиновую пимпочку.
Машуня вгляделась и обнаружила, что у «нее» в отличие от всех остальных «гостей» весьма старательно вылеплены все женские формы.
— Не похожа, — засмеялась она. — Хотя для макета я очень даже ничего.
