мой отец — мне друг…
На него смотрели пристально и внимательно, наверно, с минуту.
— Ну и кто наболтал тебе про Мустафар?
— Лея…
От неожиданности Люк не успел подумать.
— И ты меня сразу пожалел.
— Нет, — ответил Люк честно. И покраснел. — Я пожалел себя. Если бы не Мустафар, нас бы не разлучили.
— Вот оно что…
Тон, которым были произнесены эти слова, был более чем серьёзен. Вейдер внимательно смотрел на Люка.
— Я понимаю.
— Правда?
Тёмный лорд спокойно кивнул.
— Конечно, — произнёс он. — Самое сильное воздействие производит не боль за другого. Наиболее сильно действует осознание собственной потери.
Он задумался.
— Ещё мы хорошо сошлись с Исард, — сказал он внезапно. — За последние месяцы. Впрочем, я всегда испытывал к ней симпатию.
— Исард? Йсанне Исард, директор разведки?!
— А что тебя так пугает?
— Но она же… маньячка.
— Да? То же самое можно сказать про многих героев Альянса. С точки зрения Империи.
— Но это не точка зрения Альянса, — ответил Люк. — Так думают об Исард в самой империи.
— И что о ней думают?
— Её называют Снежная королева, — сказал Люк.
— Знаю, — усмешка.
— Она очень жестока, — продолжил Люк. — Одна из самых жестоких людей на этом посту за всё время существования Империи, — Люк смотрел отцу в линзы. — В её заведении люди исчезают бесследно. Говорят об особом психологическом воздействии, которое она применяет к задержанным. Говорят, что она находит удовольствие в допросе. Говорят, она нетерпима и беспощадна. Говорят…
— Да, знаю, — Вейдер снова кивнул. — Она старательно создавала этот имидж.
— Имидж?
— Да. Она вступила в должность как раз в то время, когда центральная власть ослабла. И тогда она заполнила силовым воздействием лакуны слабости центральной власти.
— И для этого надо было… применять…
— Необходим бы сильный страх, — отрешённо ответил Вейдер. — Страх, который у девяноста процентов перекрывал в зародыше любые мысли о том, что можно воспользоваться ситуацией.
— Но в её заведении убивают и, что хуже, калечат людей. Вот здесь, — он приложил ладонь ко лбу, — калечат.
— Это война.
— А ты, похоже, до сих пор со своей не вернулся! — в сердцах высказал Люк. И тут же пожалел об этом. Но Вейдер принял этот вскрик удивительно спокойно. Он промолчал. Так молчат люди, которые не видят надобности подтверждать очевидные факты.
— Прости, — сказал Люк.
— А я и не скрывал, что живу в жестоком мире, — ответил Вейдер. — Ты, кстати, тоже. Не думаю, что для тебя что-то новое во всём этом. Ты тоже воевал. И война была не игрушечной. Убить тебя могли. Это вполне вероятно…
— Пап, а там, у первой Звезды…
— Что?
— Ты… меня почувствовал?
На него долго смотрели тёмные слепые линзы. Люк вздрогнул и отвернулся.
— Люк, — сказал Вейдер, — эта история началась не со Звезды. И ты ничего не поймёшь, если не поймёшь сначала, что такое был давний Орден.
— Как я могу понять, если…
— Джедаи стали сейчас такой же сказкой и легендой, как ситхи когда-то?
— То, что рассказывал Бен, было действительно больше похоже на сказку, — печально ответил Люк. Он не хотел притворяться. — Но то, что он умел, было похоже на сказку гораздо больше, — он криво улыбнулся. — Я впервые видел, как человек творит чудеса. И он сказал, что я смогу то же… Хана тогда аж передёрнуло. Джедаи ведь под запретом, — Люк неожиданно заливисто хохотнул. — Но Бен ему очень понятно объяснил, что может сделать один старый джедай, запертый в гиперпространстве с одним обвешанным оружием контрабандистом. Хан такой, — Люк смущённо улыбнулся. — Он совсем неплохой человек. Но сначала ему надо доказать, что ты не сопляк, и с тобой можно иметь дело. Кажется, — улыбка снова стала печальной, — Хан к концу полёта уже размышлял, как бы заполучить старого джедая в долю. Сам понимаешь, неучтённый одарённый…
Он опомнился и взглянул на отца. Вейдер кивнул.
— Тебе нравился Бен?
— Да. Очень, — Люк не опускал взгляда. — Он был первый… и пока единственный, который увидел во мне меня… настоящего. Который чего-то такого коснулся, о чём никто раньше не подозревал. Он был… очень печальный. Мне кажется, он стал таким только со мной. Я хочу сказать… печаль — это ведь лёгкое чувство? А раньше была только тяжесть. И темнота. Понял, что когда согласился с ним уехать, я… я ему как будто ещё кусочек полноценной жизни подарил. Извини, пап. Для тебя он, конечно, враг и сволочь, но…
— Оби-Ван был воином и умер, как воин, — сказал Вейдер. — В каждый из определённых моментов я могу его ненавидеть. Лично. Но в общем и целом — я ему салютую мечом. Как и магистру Йоде. Как и всем, кто сражался до конца.
Пара вылупленных глаз.
— Но они… тебя искалечили! И чуть не убили…
— И отобрали детей, — кивнул Вейдер. — И чуть не сделали так, что я убил императора и покончил тем самым с собой. Это война, Люк. Я же говорил. Разве ты не понял?
Император
Стыло одиночество холодной льдинкой между губ. Застывала душа. Тонкой струйкой в неё просачивался холод.
Император беспокойно шевельнулся. Это что ещё такое? Он осознал, что стоит посреди пустой каюты и смотрит в стену перед собой пропущенный им промежуток времени.
Что случилось? Опять?..
Твой мальчик с тобой, и ничего не случилось. Ага, язвительно ответил он сам себе. А теперь попытайся в этом убедить подсознание. Которое решило свалиться в бездну алогичных связей именно потому, что уж слишком устало болеть. Ты, конечно, сам и позволил. Но тебе это тоже надоело.
Любой шаг Вейдера от него, особенно шаг к сыну воспринимался однозначно. Пустота. Обрыв. Вакуум от с хлопком вычмокнувшего воздуха из пространства. Как будто время на мгновенье застывает. И в это мгновение, которое может длиться любой неопределённый срок, невозможно дышать. И мир вокруг умирает.
Палпатин с неодобрением покачал головой. Старость. Уже даже не старость — древность. Постепенно он истаивает, исчезает. Все события, все лица сливаются в неинтересный серый ком. И только
