остальной Модекан тоже. Раздались громкие одобрительные крики, вся деревня бешенно зааплодировала. Если бы Хаману не был абсолютно уверен в верности Джаведа, он мог бы даже позавидовать популярности эльфа. А так он просто продолжил выкрикивать свои приказы.
— Герою вопросов не задавать и не мешать. Освободить ему дорогу на Урик. Обеспечить максимально быстрый проход.
В казармах деревни дисциплина была поставлена из рук вон плохо: половина темпларов упала на колени, остальные ударили кулаком в грудь, приветствуя короля. Но воля Хаману будет выполнена — он аккуратно коснулся сознания каждого темплара острым краем своего гнева прежде, чем закрыл глаза. Через мгновение глаза короля появились над южными воротами Урика, потом он моргнул и опять перенес внимание на свое убежище.
Павек все еще глядел на него. Хотя разговоры через медальон остались для него тайной, он безусловно слышал сказанные команды и сделал свои собственные заключения.
— Командор Джавед, Великий? — спросил он. — Урик в опасности, Великий? — Остальные вопросы в сознании Павека: «Поэтому и позвали меня? Вы ожидаете, что я вызову стража?» остались непроизнесенными, но, конечно, не неуслышанными.
— Ты сможешь сам судить об этом, Павек, — предложил король, одновременно великодушно и требовательно. Он разрешил блеску в его желтых человеческих глазах исчезнуть, и темплар смог отвести взгляд.
Было еще достаточно времени, так что дворцовые рабы успели вымыть Павека душистым мылом и переодеть в изысканную одежду из гардероба самого короля. Шелк едва касался плеч Павека, а потом красиво струился вдоль его рук и ног. Внушительная фигура Павека вполне могла принадлежать какому- нибудь командору, но ему не хватало величия. Вслед за Хаману он пошел в королевскую приемную, выглядя именно тем, кем он был: самым обычным человеком в чужой одежде.
Короли-волшебники, одним из которых был Хаману, обычно строили дворцы с монументальным тронным залом, который заставлял смертных чувствовать себя мелким и ничтожным, когда они входили в него. В зале Хаману стоял украшенный драгоценными камнями трон, который вызывал боль в его спине совершенно независимо от того, в какой форме он на нем сидел. К сожалению, обстоятельства требовали, что он принимал просителей в полных доспехах… и получал полную порцию боли. Иногда он спрашивал себя, как остальные переносили эту пытку — может быть они знали какое-то заклинание, которое он упустил, или просто страдали меньше, потому что не морили себя голодом и на их бессмертных костях было побольше мяса, чем у него.
Но скорее всего другие наслаждались этим зрелищем, а Хаману нет. У него было достаточно мало общего с ними с самого начала, и никакие последующие события не сделали их ближе. Он видел их крайне редко, во всяком случае намного реже чем рабов, подстригавших его мнимые ногти. Говоря по правде, Хаману не считал их ровней себе и уж тем более своими товарищами. Самыми его ближайшими товарищами были его собственные мысли, и те места, где он жил, только подчеркивали его добровольную самоизоляцию.
Хаману предпочитал заниматься делами Урика в простой комнате, в которой на стене висела пара всегда зажженных факелов, и единственной мебелью были мраморная скамья и черный валун на мелком сером песке. Вода магически лилась из валуна и, когда Хаману входил в комнату, начинала стекать по трем из четырех грубо отделанных стен.
Журчание стекающей воды успокаивало нервы Хаману и заодно внушало почтение друида-новичка, который старательно подавлял в себе интерес к заклинанию, которое заставляло воду течь. На самом деле маленькие водопады имели совершенно простую цель: разговоры в комнате было невозможно подслушать, ни физически, ни магически.
— Садись, — сказал Хаману Павеку, пока он сам ходил вокруг сверкающего камня размеренным шагом солдата. — Джавед уже прошел через ворота. Скоро он будет здесь.
Павек подчинился. Он сфокусировался на воде, текушей из валуна, и его мысли явственно успокоились. Затем мысли Павека исчезли в песке. Хаману перестал ходить. Он мог видеть человека глазами, слышал его дыхание и ровные удары его сердца, но Невидимое присутствие, при помощи которого Король-Лев глядел за своими темпларами и вообще за любыми живыми созданиями, привлекавшими его внимание, внезапно и полностью прекратилось.
Даже Телами не смогла бы проделать такой трюк.
Страж, сказал себе Хаману, друидическая сущность Урика, который держался в стороне от любых сверхъестественных созданий, созданных магией Раджаата, но приходил на зов самого обыкновенного человека. Лев из Урика немедленно создал незаметную сферу вокруг своего друида-темплара и дал ей расшириться, надеясь заметить какие-нибудь колебания в нижнем мире, которые сказали бы ему о присутствиии стража.
Он не нашел ничего и стал размышлять о такой форме магии, которая может скрыть мысли человека от внимания Доблестного Воина, когда трубы объявили о прибытие Командора Джаведа. Хаману коснулся сознания стражей в коридоре и высокие бронзовые двери открылись, пропуская эльфа, который носил свой титул, Герой Урика, уже больше сорока лет.
Эльф был высок даже для своей расы. Когда он стоял, его голова и плечи возвышались над Павеком, да и над самим Хаману в образе человека. Кожа и волосы были черные, как валун в центре комнаты — точнее они такими были бы, если бы он не сказал так быстро и не пришел прямо к своему королю, нигде не задерживаясь. Дорожная пыль покрывала командора с ног до головы; он почти выглядел на свой возраст. Павек, который был высшим темпларом и превосходил командора по рангу, встал и предложил ему свое место на каменной скамье.
Джавед поклонился до земли Хаману, потом повернулся к Павеку. — Я и так слишком долго сидел, милорд. Для старых ног старого эльфа будет лучше немного постоять.
Что было правдой, насколько Хаману мог судить. Хаману мог чувствовать, как болят старые кости Джаведа и натертые за время пути раны. Он мог бы сделать так, чтобы они не беспокоили эльфа, как его самого не беспокоила собственная боль, но это безусловно унизило бы командора, было бы ударом по его чести.
— Может быть я могу подержать это? — спросил Павек — вечный регулятор третьего ранга — протягивая руку к завернутому в кожу свертку, который Джавед держал в одной руке.
Но ради этого свертка Джавед несся через пустыню и рисковал гневом своего короля, ставя псионический щит. Командор испытывал к темплару со шрамом на лице что-то вроде отеческой любви, но сверток мог доверить только своему королю.
— Что ты нашел, Джавед? Карты, свитки? — спросил Хаману, стараясь сдержать свое любопытство, которое могло убить любого, слишком много времени стоявшего между ним и удовлетворением своего желания.
Джавед хорошо знал своего короля и видел, что происходит. Он быстро положил сверток на скамью и перерезал жилы иникса, обвязанные вокруг него. Если бы он попытался развязать узлы, то рисковал бы своей жизнью. Под кожей оказались слои шелка, несколько бледно-желтых вязанных рубашек, которые, как настойчиво утверждал Джавед, были лучшей защитой для смертных от отравленных стрел и мечей халфлингов.
Хаману сжал кулаки, пока командор осторожно, рукав за рукавом, откладывал рубашки в сторону. Он уже знал, что в центре пакета Джаведа было что-то достаточно обыкновенное: свиток с заклинанием, карта местности или еще что-то в этом духе. Хотя ни один из смертных этого не заметил, в комнате стало тише, когда небольшая магия, циркулировавшая по стенам под видом воды, впитала в себя зловещее излучение, поднимавшее из-под шелка. Так что Лев из Урика спокойно ждал, пока его командор не отступил в сторону.
Последний слой шелка, которого Джавед отказался коснуться, выглядел так, как будто лучи смертельного солнца Атхаса непрерывно били по нему не меньше века. Его краски выцвели, он стал серым, цвета гниющей кости, а швы самой рубашки истлели.
— Великий, два хороших человека умерли, завертывая это, чтобы я мог довезти его до вас, — объяснил Джавед. — Если на то будет ваша воля, я умру, прямо здесь, разворачивая его, но если вы захотите еще как-нибудь использовать старого усталого эльфа, то, Великий, я думаю, что лучше всего вам
