говорит. Слишком много думает. Опасен. Покончить с подлецом когда Джиккана бросит его». Мужчина, который записывает такие вещи для того, чтобы не забыть их, дурак, но я очень внимательно прочитал все, что он написал, и запомнил все слово в слово, прежде чем сжечь лист пергамента. Помимо всего прочего, он был совершенно прав по отношению ко мне; он просто двигался и соображал недостаточно быстро.
В сундучке были и другие листы пергамента. На каждом из них была печать более высокопоставленного офицера. Слова оказались незнакомы для меня, даже когда я прочитал их вслух. Код, решил я, но код чего? Слов, символов, идей, передвижений, оперативных планов? Я взломал код троллей прежде, чем узнал, что человечество имеет свою собственную письменность и свой собственный код. Я не сомневался, что могу взломать любой код, какой бы не изобрел Балт.
Конечно этот код изобрел не Балт, он был на это просто неспособен. Это был код Мирона из Йорама, приказы, которые он — или его доверенный офицер — посылал отрядам вроде нашего. На каждом таком листе офицеры, чьи пути пересекались с нашими, писали свои мнения о нашем отряде. А так как мы очень редко видели одного и того же офицера дважды, эти листы были что-то вроде разговоров между нашими начальниками.
Склонившись над ними, я легко представил себе Балта, делающего то же самое. Картина вдохновила меня. Я взломал код Сжигателя-Троллей спустя три ночи. Это был очень простой код: один буква всегда заменяла другую, независимо от офицера, писавшего текст. Офицеры Сжигателя-Троллей были ненамного умнее Балта, но наш рыжеволосый предводитель не сумел узнать их секреты. Он никогда не возил бы с собой все эти годы плотно исписанные листы пергамента, если бы знал, как мало офицеры Мирона ценят его.
На этих закодированных листах были не только оскорбления и ругательства. Слово за слово, и я из кусочков сложил стратегию Сжигателя-Троллей. Он пас троллей, как если бы они были, ни больше ни меньше, канками. Некоторых он выбраковывал, остальных заставлял двигаться, приготавливая их пастбища: человеческие фермы, человеческие поселки, человеческие жизни.
Мы — отряд Балта и остальные отряды, которые каждый год маршировали на равнинах — не были воинами, мы не сражались на войне; мы были пастухами, предназначенными пасти стада Мирона из Йорама, всю оставшуюся жизнь.
Следующей ночью я прочитал мой перевод ветеранам нашего отряда. Честный гнев душил мое горло, пока я описывал намерения Сжигателя-Троллей; я не смог закончить. Одноглазый мужчина — один из самых доверенных людей Балта и, насколько я мог судить, не мой друг — взял лист после меня. Он читал с запинками, но привлек внимание отряда, а это дало мне шанс изучить реакцию моих мужчин и женщин, не привлекая к себе внимания. Почти все они были детьми и внуками ветеранов. Они выросли в военных лагерях, раскинувшихся на равнинах, в тех местах, где раз в год собиралась вся армия, чтобы промаршировать перед лицом самого Мирона. Когда они становились достаточно взрослыми, то присоединялись к одному из отрядов. Война Мирона из Йорама против троллей была не просто целью их жизни, это была вся их жизнь, она сформировала их, она вырастила и кормила их. Когда Одноглазый закончил, они сидели молча, гляда на пламя с непередаваевым выражением лица. На какой-то момент я запаниковал, но быстро пришел в себя, когда понял, что их разочарование, их ощущение предательства было намного глубже, чем мое. Причина для их жизни — та самая причина, которая поддерживала их отцов и дедов — была мошеннически подделана тем самым человеком, которого они называли своим героем, лордом и хозяином: Мироном Сжигателем-Троллей.
Теперь было уже недостаточно, чтобы я вел их от одной деревни до другой, в поисках троллей, которые — как они это делали время от времени — исчезали по ночам из Центральных Земель. Если я хотел, чтобы мои ветераны и дальше следовали за мной, я был обязан заменить Сжигателя-Троллей в их сознании.
Так я пришел в еще один угол моей жизни, еще один крутой поворот, не менее тяжелый, чем предыдущий. Я мог бы сидеть с ними, глядя на пламя, пока дерево не превратилось бы в золу и солнце не встало. Без командира и без цели, наш отряд мог бы быстро разбежаться, или стать добычей троллей, бандитов или хищников пустыни, которые уже тогда были многичисленны и смертельны. Но судьба уже назвала меня Хаману; я не мог упустить момент.
— Смерть, — тихо сказал я, поднимаясь на ноги. Не было необходимости кричать, в лагере было тихо, как в могиле и все глядели на меня. — Смерть Мирону из Йорама
На этот раз раздались одобрительные крики. Мужчины жали мне руку, женщины целовали в щеку. «Веди нас, Хаману», сказали они. «Мы отдаем нашу жизнь в твои руки. Ты видишь свет там, где мы видим тени. Веди нас. Дай нам победу. Дай нам гордость, Хаману».
Я слушал их просьбы, принял их вызов. Я повел их к свету.
После изучения карт Балта, я нашел маршруты наших скитаний. Более того, я нашел обширные пустые области, где мы не были никогда, и куда, я надеялся, идут тролли, когда они временно отдыхают от охоты на людей.
Осталось двадцать три человека в том, что раньше было отрядом Балта, а теперь стало отрядом Хаману. Нам совершенно не хватало воинов, чтобы сражаться с троллями в землях, которые они знали лучше, чем мы. Так что мы шли, заходя в незнакомые, но отмеченные на карте деревни. При свете костров и сжигающем полуденном солнце, я рассказывал нашу историю любому, кто мог стоять достаточно долго. Вывод из моего рассказа был прост: человечество страдает только потому, что армия, поклявшаяся защищать его, вместо это преследует непостижимые цели Сжигателя-Троллей.
— Отвернитесь от Сжигателя-Троллей и троллей. Возьмите вашу судьбу в свои руки, — говорил я в конце своего выступления. — Выбирайте: или платить цену победы сейчас, или обрекать себя на вечное поражение.
Инстинкт говорил мне, как привлечь и удержать внимание к себе, ритмом, голосом или жестом, но только практика могла научить меня, как найти слова, которые могли бы навечно привязать сердце человека к нашим идеям. Я учился быстро, но не всегда достаточно быстро. Временами мои слова были неправильны, и мы уходили из деревни под градом грязи и дерьма, летевшим нам вослед. Но даже и в таком случае нас оказывалось немного больше, чем тогда, когда мы входили в деревню.
От двадцати мы быстро выросли до сорока, от сорока до шестидесяти.
Наша репутация — моя репутация — распространялась все шире. Банды дезертиров, которые разочаровались в армии Сжигателя-Троллей раньше нас, встречали нас на равнинах. Были предложены союзы. Мой отряд должен будет влиться в их, а я, будучи моложе годами и опытом, должен буду подчиниться власти другого предводителя. Последовали дуэли: я
Да, это правда, что металлический меч Балта выпустил наружу кишки четырех лидеров дезертиров, которые не хотели понимать этого. После каждой дуэли я приглашал ветеранов их отрядов присоединяться ко мне. Кое-кто так и сделал, но верность глубоко проникла в сознание людей, так что в основном после дуэлей мне доставалась толпа врагов, которые не хотели присоединяться к моему растущему отряду и не могли вернуться в армию Сжигателя-Троллей. Без предводителей, поставленные на колени, им было некуда податься, у них вообще не было будущего.
Верные Сжигателю-Троллей отряды волновали меня меньше. Они шли по пятам за нами, из одной деревни в другую, угрожали жителям тех деревень, которые помогали нам, и убегали по дороге к троллям, когда я пытался преследовать их. Мои разведчики сказали мне, что, возможно, есть только три преданные Мирону из Йорама отряда, повторяющие, как тень, все наши движения и запугивающие жителей деревень, поставлявших нам воду и еду. К тому времени нас стало настолько много, что мне приходилось постоянно ломать голову, как накормить такую уйму людей. Тридцать мужчин и женщин, сказали мне разведчики, самое большее сорок, и ни одного офицера среди них.
Я верил моим разведчикам.
Одним холодным утром я был так поражен, что не смог ничего сказать, когда утренний патруль доложил о пыли на восточном горизонте: что-то приближается к нам. Большой отряд, в котором много ног.
