— Откуда ты знаешь? Это нужно доказать. Звягинцев достал записную книжку.
— Это книжка Липатова. Ничего доказывать не нужно. Там все было подстроено. И сам Липатов, видимо, тоже ни о чем не знал. Его убили сегодня утром на даче. Петрашку и Шувалов были на даче. Они видели его руки. Это убийство. Стас, это политическое убийство.
— У нас своих проблем хватает, чтобы еще заниматься политикой.
— Наши ребята тоже не занимались политикой, Стас, но их убили. Ты предлагаешь оставить все как есть?
— Что ты хочешь? Чтобы я взял автомат и повел вас на штурм ФСБ? — нахмурился Горохов.
— Нет, — отмахнулся Звягинцев, — я хочу справедливости, Стас. У меня погибло несколько парней. Это были золотые ребята, а их втянули в какую-то игру и убили. Почему?
— Это я и пытаюсь выяснить. Ты думаешь, мне нравится здесь лежать? Я сам дал согласие на эту аварию, чтобы разобраться, кто в нашем ведомстве так заинтересован во всех этих перетрясках.
— Меня вызывал утром Панкратов, — глухо сказал Звягинцев, — я доложил ему обо всем, но не сказал про фотографии. И когда я вернулся обратно, он сам позвонил мне и спросил, где фотографии? Они не оставят тебя в покое. Стас. И я знаю, кто спросил у него про фотографии.
Горохов вопросительно взглянул на него, ничего не спрашивая.
— Это Александр Никитич, наш куратор в министерстве и первый заместитель министра внутренних дел. Я об этом никому не говорил. Ты хотел, чтобы я тебе сказал, кто именно в министерстве работает на них. Я тебе и сказал.
Горохов покачал головой:
— Серьезный товарищ. Он никак не может успокоиться, что не его сделали министром внутренних дел.
— Наверно, поэтому и работает на них. Кто тебе поручил включить в группу журналистку. Он?
— Да, — кивнул полковник, — он.
— Значит, все правильно. Они прислали эту журналистку, чтобы она все зафиксировала и об этом написала. Все было рассчитано правильно. Черт возьми, я не подумал об этой журналистке. Она же теперь опасный свидетель. Ее захотят убрать.
— У тебя есть ее телефон или адрес?
— Нет, конечно. Но Никита ее провожал, должен знать адрес.
— А где Никита?
— Я оставил его с телом Петрашку. Чтобы он вызвал милицию и врачей. Нам было важно, чтобы его опознали, чтобы зафиксировали его смерть.
— Понятно, — кивнул Горохов, — я думаю, тебе лучше вернуться на работу и рассказать все Панкратову. Или попасть на прием к министру. Если он не в игре, то поймет все. А если в игре… Тогда ты живым не вернешься.
— Ты думаешь, лучше идти к нему?
— Да. У тебя ведь есть любопытный материал по его первому заместителю.
А они давно не ладят. Поэтому, я думаю, шансов на успех у тебя больше. Примерно шестьдесят на сорок. Но это в любом случае будет утром. А сейчас вернись на работу и выйди на Панкратова. Он хоть и с закидонами мужик, но толковый, должен тебя понять. И главное, он вне игры.
— А если я ошибаюсь, и Панкратов позвонил мне по собственному почину?
— Нет, — сразу возразил Горохов, — я его знаю. Он, может, и слабохарактерный, но мужик настоящий. Он в такие игры не играет. Можешь смело ему все рассказывать.
— Ясно. Может, я пришлю кого-нибудь из наших для охраны?
— А кого именно? Кому ты теперь доверяешь? Звягинцев опустил голову.
— Эх, Стас, Стас, кто мог такое представить? Я ведь ребят в группу по одному отбирал. Сам отбирал.
— Не нужно переживать. Мы же не знаем, как его заставили работать.
Может, купили. А может, угрожали. Ты запомни, если со мной что-нибудь случится, ты ищи полковника Бурлакова из ФСБ.
— Хорошо, что не Баркова. Хотя какая разница. У них даже фамилии одинаковые. Что Бурлаков, что Барков. Одна компания. Пауки в банке. Мне важно было с тобой увидеться и рассказать про Александра Никитича. Еще я хотел узнать, почему ты нас обманул с фотографией.
— Теперь узнал?
— Как мне найти Бурлакова?
— Войди в соседнюю палату и спроси. А лучше позвони в городское управление ФСБ. Он работает там.
— Ясно, — Звягинцев поднялся, — пошли в палату. А то твой охранник решит, что ты заснул в туалете. Или у тебя неприятности с животом.
— Михаил, — позвал его Горохов, — будь осторожен. Не нужно рисковать.
Постарайся продержаться до утра. С другой стороны тоже работают люди.
— Не могу, — пожал плечами Звягинцев, — они разбираются между собой, а я должен найти и наказать тех, кто убил моих ребят.
— Михаил, — снова позвал его Горохов. Но тот уже вышел из палаты. Когда Горохов допрыгал до дверей, там уже никого не было.
«Он не остановится», — подумал полковник. Ему было немного стыдно, что он согласился на эту аварию. Получалось, что он дезертировал в самый решающий момент, оставив товарищей одних. Ему было стыдно и неприятно. Он сел. Нога нестерпимо болела. «Идите вы все к черту, — решительно подумал Горохов. — Будь что будет, но я вернусь на работу. Я обязан быть там. Михаил один не справится.
Против него будут брошены такие силы». Он допрыгал до дверей и, открыв их, крикнул в коридор:
— Сестра, где вы? — За его спиной сразу раздался мужской голос:
— Вам что-нибудь нужно, товарищ полковник? Он обернулся. Это, видимо, был тот самый охранник, которого оставил Бурлаков.
— Позовите мне дежурную сестру, — раздраженно сказал Горохов, — пусть срочно придет. И принесет мою одежду. Я возвращаюсь на работу. Так и передайте вашему шефу.
Глава 30
Я сидел на диване и обдумывал сложившуюся ситуацию. Никуда мне идти было нельзя, меня повсюду могли найти. Я продумывал всякие варианты, но каждый раз получалось, что единственно безопасное место — это здесь, в чужой квартире, где меня не будут искать. Горячий чай и таблетка аспирина сказались на мне не лучшим образом. Не забывайте, что я был на ногах уже вторые сутки. Я вдруг почувствовал, что проваливаюсь в сон, и последней ясной мыслью была вина за Дятлова.
Проспал я недолго, все-таки не мог я спокойно спать в чужой квартире. А когда проснулся, то увидел, что она накрыла меня каким-то пледом. На часах была уже половина двенадцатого. В соседней комнате работал телевизор. Странные вкусы, подумал я. Обычно телевизор ставят в гостиной, а она поставила телевизор у себя в спальне. Или там ее кабинет?
Я пошевелился, поднимаясь на ноги. Очевидно, она услышала.
— Уже проснулись? — спросила она, входя в комнату.
— Извините, — пробормотал я, — кажется, ваше лекарство на меня так сильно подействовало.
— Вам никто не говорил, что вы ужасно храпите? — спросила она, улыбаясь.
— Вообще-то нет. Но теперь буду знать. Она села в кресло напротив меня.
— Уже полночь, — показала она на настенные часы, — по-моему, воспитанные люди в это время уходят домой.
— Мне некуда идти, — пожал я плечами.
— У вас нет дома? Или московской прописки? Как я не люблю таких острых на язык женщин. Они, как
