— Ясно, — кивнул Дронго.
— Ничего вам не ясно, — возразил Арутюнян. — Думаете, я не понял, что она имела в виду? Прекрасно понял. Моя тетя и ее дочь оставались в Баку в январе девяностого. Их потом на самолете эвакуировали. Знаете, как они остались в живых? Их соседи защищали. Всем домом. И еще одну армянскую семью. У себя прятали. А потом на своих машинах вывозили. Будь прокляты те, кто посеял вражду между нами.
Я ведь никогда Баку не забываю. Его бульвары, улицы, площади… И людей.
Никогда не поверю, что бакинцы могли друг друга убивать. Для меня Баку — родной город. Я уехал в шестьдесят втором, но до сих пор помню, как пахнут весной бакинские улицы. Моя жена — еврейка, она тоже из Баку. Один мой зять грузин, другой русский. Разве я могу делить людей по пятой графе? Согласно армянским законам мои дочери армянки, согласно иудейским — еврейки. Разве из-за этого они чувствуют себя хуже? И кто тогда мои внуки? Евреи, армяне, грузины или русские?
А у нас с мальчиком одна группа крови.
— У нас у всех одна группа крови, — сказал Дронго. — Знаете, я бы выпил еще…
Врач улыбнулся. Разлил коньяк в стаканы.
— За ребят, — сказал он. — Может, они вырастут и положат конец этому безумию. И станут лучше нас? Как вы считаете?
— Не знаю, — пробормотал Демидов.
— А я знаю, — улыбнулся Борис Ефимович. — Самое главное, чтобы дети сейчас выжили…
Демидов по-прежнему молчал. Дронго вздохнул. Заканчивался один из самых долгих дней в его жизни.
Глава 38
Он постучал, прежде чем войти. Затем открыл дверь и оказался в небольшом кабинете. Увидев его, Тетеринцев вскочил со стула. Он не верил собственным глазам.
— Вы? — сказал он задыхаясь. — Это вы?
— Я же говорил, что мы еще встретимся, — заметил Дронго, усаживаясь на стул.
— Убирайтесь! — закричал депутат. — Я вас не приглашал. Вы ничего не сможете доказать. Против меня нет улик.
— Вы слишком самоуверенны.
— А вы слишком нахальны. Напрасно вы думаете, что я все забуду. Мы еще встретимся, — с явной угрозой произнес Тетеринцев.
— В ближайшие десять-пятнадцать лет — вряд ли, — возразил Дронго.
Тетеринцев нахмурился.
— Вы организовали убийство Звонарева, который расследовал ваши финансовые аферы, — продолжал Дронго. — И вы ответите за вчерашнюю трагедию в аэропорту.
— Вон, — сказал Тетеринцев, указывая на дверь. — Это провокация!
— А может, выслушаете меня?
— Убирайтесь! — закричал Тетеринцев.
— Хорошо, — поднялся Дронго. — Не буду назойливым. А перед уходом я оставлю вам скромный подарок. Кстати, такой же подарок я отправил спикеру Думы и его заместителям. Думаю, в свете последних событий они дадут согласие на лишение вас депутатского иммунитета.
— Что? — опешил Тетеринцев. — Как вы сказали?
— Кстати, сейчас в ФСБ дает показания ваш бывший помощник Василий Малявко.
Я думаю, вам будет интересно узнать, что он считает вас главным организатором убийства Звонарева. Впрочем, это уже не так важно. Послушайте пленку. До свидания.
Выходя из кабинета, Дронго нажал кнопку магнитофона, который оставил на столе.
— Почему так мало? — услышал Тетеринцев собственный голос.
— Ненужных отбраковали, — докладывал Малявко. — Все молодые, злые, голодные. Кошкин отобрал пять человек.
Тетеринцев в ужасе схватился за голову. Опустился на стул.
— Ты лично отвечаешь за всех, — снова раздался его голос. — Учти: никто не должен знать, что мы их готовим. Ни один человек. И отзови своих инструкторов.
Отошли своих людей куда-нибудь подальше, хоть в зарубежную командиру отправь, чтобы они месяца два здесь не появлялись и никому глаза не мозолили…
Тетеринцев вскочил со стула. Сбросив магнитофон на пол, он пинал его ногами, бил изо всех сил словно лютого врага. Неожиданно дверь кабинета распахнулась.
— Простите. Вас вызывает спикер Думы. Срочно. К нему приехали из прокуратуры.
Тетеринцев снова схватился за голову. Теперь он понимал: Дронго не шутил.
Если эту пленку сейчас слушают в Думе, то лишение его депутатского иммунитета — дело решенное.
Дронго подъехал к редакции газеты «Московский фаталист». И столкнулся в коридоре с Олегом Точкиным.
— Это вы отличились в аэропорту? — осведомился Точкин. — Говорят, что вы действовали очень профессионально.
— Нет, у вас неверная информация. Я вчера весь вечер просидел дома, — пожал плечами Дронго.
Он зашел в приемную и увидел Виолу. Заметив его, девушка отвернулась.
Потом спросила:
— Вы к Павлу Сергеевичу? Я сейчас доложу. У него сидит Корытин.
— Сначала к вам. — Дронго уселся на стул. — Знаете, я представляю, как больно, когда молодой человек меняет вас на другую девушку и вам кажется, что он сделал это из корысти. И вы были правы, когда пошли на решительный разрыв.
Но поймите и его. Он ведь хотел устроиться в жизни, хотел чего-то добиться.
Может, следовало его пожалеть, ведь такой человек всю жизнь прожил бы с нелюбимой женщиной. И знаете… измена себе — худшее из предательств.
— Вы с ней говорили?
— Нет. Мне достаточно было поговорить с вами. И я нисколько не сомневался: убийство Звонарева — не убийство из-за ревности.
— Спасибо, — кивнула Виола, утирая слезы. — Хотите войти к Главному?
— Хочу, — кивнул Дронго.
Она доложила о нем Сорокину, и тот попросил гостя войти. Корытин сидел рядом, когда Дронго вошел в кабинет.
— Может, мне уйти? — спросил ответсек.
— Нет, — возразил Дронго. — У меня дело простое. Я принес деньги, которые вы дали мне в качестве задатка.
Он вытащил из кармана деньги. Аккуратно положил их на стол.
— В чем дело? — спросил Главный. — Вы решили отказаться от расследования?
Или на вас оказывают давление? Что произошло?: — Ничего, — улыбнулся Дронго. — Вчера вечером в аэропорту был застрелен убийца вашего Звонарева. Нанявший его депутат сегодня лишится иммунитета и отправится лет на пятнадцать за решетку. А единственный свидетель тоже в морге.
У меня нет доказательств, что убийца действительно тот, кого я считаю таковым.
И нет свидетелей. Следовательно, я обязан вернуть деньги.
— Погодите. — Сорокин поднялся из-за стола. — Вы хотите сказать, что знаете, кто убил нашего журналиста? Вы даже знаете, кто «заказал» убийство? Но не можете ничего доказать. Так это в суде нужно доказывать. А мы об этом напишем, уж так напишем… Понимаете?
