ему было в Город? Когда он пришел к Городу, то даже и не понял, что это Город. Куда же он тогда рвался?.. Понимал ли он сам? Похоже, что не очень. То, что малому ребенку было ясно без слов, Молчуну приходилось долго растолковывать. С другой стороны, то, что говорил Молчун, часто никто в деревне не мог понять.
Может быть, он и рвался в Город, надеясь, что там его поймут, и он что-то поймет? Бедный Молчун, Город именно то место, где его никогда не смогут понять. Но, возможно, он что-то понял, побывав здесь и потеряв ее, Наву? Интересно, что он понял? Поговорить бы с ним. Почему он ее не дождался? Или ему не позволили дождаться? Может, его превратили в комок биомассы, как неудавшегося рукоеда? Или он ждал, ждал и не дождался? Потерял надежду? Но она же сказала ему! Если бы все зависело только от нее, она бы не ушла от него. Уж это он понимал… И сколько прошло времени? Нава вдруг поняла, что совершенно этого не представляет. Может, день, может, год… А может быть, вечность? Ведь она прожила вместе с Матерью- Природой эту вечность. Мог ли Молчун ждать ее так долго? Возможно, его уже давно не существует?…
За спиной послышался шум раздвигаемых зарослей. Нава поднялась и повернулась навстречу приближающемуся звуку. Ей не было страшно. Она была у себя дома, она была хозяйкой. Не единственной, конечно, но… Она просто не представляла, кто здесь может быть ей опасен.
Из зарослей появился мертвяк. Новенький, с пылу-с жару, видно, только что выскочил из трансформатора. Мертвяк… Оказывается, она продолжает пользоваться словарем полулюдей, называя так эту многофункциональную биоструктуру. Подруги называют ее Пластиком за специфическую пластичность при оперативных трансформациях.
«Пластик… — мысленно прикинула Нава термин на вес и вкус. — Пластик-то он, конечно, пластик, но все равно мертвяк».
Может быть, дело в привычке, но мертвяк звучал смачней.
За мертвяком вышла Мама. Сердце Навы забилось чуть быстрее. За мамой, замыкая процессию, двигался второй мертвяк. Не такой свеженький, как первый, но, пожалуй, более крупный.
— Мама! — крикнула Нава и бросилась навстречу. Оказывается, одиночество ей уже наскучило. Слишком много тревожных вопросов, не имевших очевидных ответов, порождало оно.
Мама тоже улыбалась, но Нава сразу почувствовала, что в улыбке этой больше покровительства и снисхождения к ее детским эмоциям, чем радости.
Нава даже остановилась, не добежав до мамы, будто споткнулась об эту улыбку. Объятий не получилось, хотя шедший впереди мертвяк и уступил Наве дорогу.
— Ну, здравствуй… Подруга, — чуть замявшись, поприветствовала ее мама, — приветствую твое вступление в наши славные ряды. Великие дела ждут тебя.
— Мама! Ну, почему ты такая… неживая?! — воскликнула Нава.
— Не понимаю… А-а-а… Ты имеешь в виду все эти слюни и сопли полулюдков… Я думала, ты уже излечилась. Наверное, ты еще слишком молода? Детям нужны ласки как свидетельство защиты… Ну, иди, я тебя обниму.
— Да нет, спасибо, — сделала шаг назад Нава.
— Обиделась, — усмехнулась мать. — Что ж, дабы ты быстрей повзрослела, буду откровенна: мне неприятны воспоминания о том, как я тебя зачала и как рожала.
— Потому что над тобой насмехаются подруги?
— Да что они понимают, — вздохнула мать. — Ни им, ни тебе этого уже не понять.
— Значит, — сделала вывод Нава. — Ты предпочитаешь, чтобы мы были подругами, а не матерью и дочерью?
— Да, девочка, — без улыбки подтвердила мать. — И я надеюсь, что со временем ты поймешь, что я была права.
— Так тому и быть! — кивнула Нава, почувствовав, как сжалось сердце. — Привет, подруга. Только как тебя называть? Мы так давно… расстались, что я не уверена в твоем имени… Или, может быть, в подругах у тебя другое имя?
— Нет, меня, по-прежнему, зовут Тана.
— Итак, Тана, подруги времени зря не теряют… Чем обязана?..
— Да, Нава, мы времени зря не теряем, но всегда встречаем новых подруг.
— Чтобы поставить на нужное место в нужном ряду? — кивнула Нава.
— Зря иронизируешь. Найти свое место не так-то просто, а от этого зависит, как ты будешь жить. Процесс затягивает, и изменить неудачно выбранное место не всегда удается… Я сама захотела тебя встретить.
«Чтобы сразу выяснить отношения, — прокомментировала про себя Нава, — и пресечь ненужные поползновения, слюни и сопли, оскорбляющие честь и достоинство истинной подруги».
Эти подруги нравились Наве все меньше и меньше, хотя, по существу, она с ними еще в полной мере и не встретилась. Она понимала, что это неправильно, что она одна из подруг, теперь это ее сущность, но ничего не могла с собой поделать. Восторга от перспективы общения с ними она не испытывала. Может, они ее пугали, как все незнакомое, непривычное? Вполне возможно. Но пока…
— Вот, — продолжала Тана, показывая на свеженького мертвяка, стоявшего в сторонке, — я привела тебе пластика, специально для тебя синтезировала… Потом переделаешь под себя, а пока пусть служит.
— Спасибо, Тана, — заставила себя улыбнуться Нава и приказала: — Ну, мертвяк, стань рядом, коли ты мой.
Мертвяк послушно занял указанное Навой место и равнодушно взирал на озеро.
— Пластик, а не мертвяк! — строго поправила старшая подруга. — Такой жаргон у нас не принят.
— Мой мертвяк — как хочу, так и называю, — хмыкнула Нава.
— Тяжело тебе придется с таким характером, — вздохнула Тана.
— Да уж справлюсь как-нибудь, — повела плечами Нава, словно сбрасывая с них обещанный груз. — А что вы их такими страшилами делаете? — показала она на мертвяков. — Как издевательство над мужчинами? Чтобы напоминать себе, какие они ужасные и примитивные?
— Для нас пластики не ужасны, а функциональны, — уточнила Тана.
— Как и мужчины когда-то, — усмехнулась Нава.
— Ну, пошли, — повернулась Тана.
— Подожди, — остановила ее Нава. — Что вы сделали с Молчуном?
— Не понимаю, — искренне призналась Тана.
— С мужем моим! С которым вы меня встретили!..
— С мужем?! Да ты прошла ли Одержание?
— Прошла, Тана, прошла, — усмехнулась Нава, — Но пройти Одержание не значит потерять человеческий облик, не значит растоптать человеческие чувства.
— Человеческие чувства можно испытывать только к человеку, — поморщилась Тана.
— Чушь! Человеческие чувства может испытывать только человек! Но обращены они могут быть к кому угодно — и к Матери-Природе, и к дереву, и к мертвяку и к тем, кем мы были когда-то… Вас почему-то обуревает злоба, а мне их жаль. Они были добры ко мне.
— Это было прежде. Теперь все изменилось. Неужели ты не поняла?
— Я все поняла. Жертва не может быть добра к палачу, спешащему привести приговор в исполнение и пойти поужинать… Как и палач к жертве… У вас именно такие отношения! А я считаю, что к ним надо относиться, как к больным братьям и сестрам. Мы — дети одной матери.
— Вы — я — они! — воскликнула Тана. — Ты что — не одна из нас?
— Не знаю. — призналась Нава. — Может быть, через меня Мать-Природа решила сообщить вам нечто важное, о чем раньше она сказать забыла или чего, возможно, не понимала…
— Не слишком ли ты заносишься, подруга?! — В голосе старшей зазвенело еле сдерживаемое раздражение.
— Я вообще не заношусь. Я говорю то, что чувствую.
— Не вредно было бы при этом еще и думать. Не все станут терпеть твои глупости. У меня к тебе все-таки особое отношение…
— Это уже похоже на угрозу…
