– Нюрка! – прилетел с кормы громкий голос. – Где тебя черти носят? Нам сходить, пристань уже.
– Пойду я, – вздохнула Нюрка. – Сходить мне, пристань уже.
– Славная у тебя свинка, – сказал мужчина в трениках и тельняшке. Он дымил беломором и улыбался. – Ты, главное, корми его правильно. Картофель, отрубя, молоко. Она у тебя хряк или мамка?
– Она у меня ученая, – с гордостью сказал Паша.
– Это как это? – спросил мужчина в тельняшке.
– Я ее в Тотьму везу, в Тотьме у меня дядька, а у дядьки дрессировщик из Ленинграда на веранде живет.
– А-а. – Мужчина выпустил хвостик дыма. – И по какой специальности она у тебя ученая?
– По арифметике, – сказал Паша. – По сложению и вычитанию.
– У нас на флоте, – сказал мужчина в тельняшке, – у боцмана Петухова был говорящий кот. Так он из «Мурки» знал полкуплета.
– Это что, – сказал древний дед, пристраиваясь к нашей компании с брезентовой раскладной скамеечкой, – вот у кума моего Митьки огурцы градом побило.
Скоро вокруг Паши и поросенка собралось почти все пассажирское население палубы. Говорили о погоде, об огурцах и о каком-то товарище Николюкине из райцентра.
Дядька в парусиновом пиджаке показывал фокус с картами – прятал в рукав туза, а вынимал девятку крестей.
Древний дед дремал на своей скамеечке.
День был длинный, медленный и веселый.
По реке плыл теплоход.
Будьте счастливы, жуки и пираты
Днем был ветер, добрый и глуповатый – как папа, когда приходит домой с получки. Он играл с соседским бельем, чистил перышки воробьям и курам, а к вечеру улетел за речку и спрятался в дремучем лесу.
Потом наступила ночь, но я ее не видел, я спал.
А утром пришла весна.
Наш дом стоял на самом краю поселка, и весна пришла к нам в первую очередь.
Солнце перелезло забор и нагрело мерзлые стекла.
Кошка Дуся заерзала спросонья на подоконнике, и по комнате, как живая, запрыгала золотая пыль.
Я подскочил к окну и глазам своим не поверил: за окном было шумно и весело, от капели и весеннего воздуха.
На улице я увидел Пирата. Он стоял, раскрашенный ранним солнцем в какой-то немыслимый, нечеловечески пестрый цвет, и пил из блестящей лужи. Заметив в окне меня, он сделал мне хвостом «здрасьте». Потом обтер морду лапой и громко, по-собачьи, чихнул.
Я намазал два бутерброда и пошел смотреть на весну.
Пока я их делал и одевался, на улице народу прибавилось. У забора рядом с Пиратом сидел на корточках Иван Иванович Костыльков, управляющий поселковой баней. На нем был розовый новый ватник и безразмерные болотные сапоги.
– Пей, боец, поправляйся, – ласково говорил он псу. – Пей, пей, ты у нас сегодня герой.
Я протянул Пирату самый большой бутерброд и поздоровался с Иваном Ивановичем.
Пират посмотрел на хлеб, слизнул с него каплю масла и вежливо отказался.
Иван Иванович крякнул от удовольствия и потрепал собачий загривок.
– Это он после войны такой сытый. Он же у нас герой – всю ночь с крысами воевал. Теперь народ в бане может мыться спокойно. А то что получается. В субботу, считай, всё женское отделение на мороз вывалило. Орут, визжат – крысы, понимаешь, совсем озверели. В раздевалке по шкафам шарят, в белье роются, даже в парилке, заразы, и то два веника сгрызли.
Пират скромно сопел – мол, подумаешь, какие-то крысы.
– Так что, Санек, теперь приходи мыться. Крысы тебя больше не тронут. И мамке своей передай.
Он сощурился, глядя как весеннее солнце отражается в собачьих глазах.
Вдоль забора бежал ручей. Снег шуршал, превращаясь в рыхлую кашу. Иголочки прошлогодней хвои пробуждались от зимней спячки и пускались в кругосветное плавание. Пахло воздухом и землей.
Пират легонько тронул лапой асфальт. По теплой серой дорожке полз сонный весенний жук. Он сиял на солнце, как маленькая солдатская пуговица.
– Загадывай желание, Санёк, – сказал Иван Иванович Костыльков, тыча пальцем в живую пуговицу.
Я отдал ему бутерброд и загадал первое, что пришло мне в голову:
«Будьте счастливы, жуки и Пираты…»
Поучительный случай
Каких только поучительных случаев не бывает на белом свете.
Однажды на крыльце сельского домика сидели два человека. Перед ними стоял забор. За забором, за лысой полянкой, стоял прореженный лес. В лесу стояли деревья.
Только они сидели, эти два человека.
Потом один из них встал и упруго, как луговой кузнечик, спрыгнул с крыльца на землю. В руках у него был самострел.
Как раз в этот самый момент из пыльного звездного облака выплыла яркая точка и медленно потекла к востоку.
Человек с самострелом – мальчик лет десяти, приехавший из города на каникулы, – увидев белую точку, сказал оставшемуся на крыльце старику:
– Смотри, дедушка, спутник.
Степенно сидящий дед жевал губами кашицу папиросного мундштука. Его более занимала сладкая табачная горечь, чем явления космического порядка. Но внука старик любил и потому, отвлекшись от приятного дела, стал посвящать его в нехитрые тайны вселенной.
– Ясное дело, спутник. Он, Ванек, всегда в это время над нашей Каменкой пролетает, хоть часы проверяй.
– Дедушка, – спросил мальчик, – а самострел до него достанет?
– Кхе, – крякнул дед. В голову ему пришла мысль. За мохнатыми бугорками век промелькнула живая искорка. Он что-то шепнул в кулак, тихонько, чтобы внук не услышал, потом сказал:
– Так ты, Ванюша, попробуй.
Мальчик целился долго. Он щурился и сопел, глаза превратились в щелки.
Наконец он нажал на спуск, стрела молнией мелькнула перед глазами и унеслась в небесную высоту. Белая точка спутника застыла на месте и, как подбитая птица, бесшумно упала за горизонт.
Внук запрыгал от радости, дед же стал вдруг суровым и сказал внуку такие поучительные слова:
– Стрелок ты, Ваня, хороший. Метко стреляешь, это в жизни вещь нужная. Но вот ты мне скажи. Спутник, он тебе что, мешал?
Дед посмотрел на внука внимательно, тот ничего не ответил.
– Не мешал! – Выставив перед собой палец, дедушка продолжал поучение. – Вспомни, третьего дня ты целился на дороге в зяблика. Ты в него выстрелил? Нет, этому тебя в школе учили. А спутник, раз неживой, пуляй, значит, в него на здоровье? Нет, Иван. Это я тебе нарочно урок дал. Запомни: что не тобой сделано, того не ломай. Запомнил?
Ваня кивнул.
– То-то, – дедушка улыбнулся и выпустил в небо над головой струйку папиросного дыма.
Чтобы и другим было весело
Прогуливаюсь я с утра возле дома, а навстречу мне мой сосед Морковкин.
– Здравствуйте, – говорю, – Иван Иваныч, как внуки?
Морковкин смотрит как-то подозрительно косо, а сам все к стеночке, к стеночке – а потом как припустит от меня рысью к парадной, только пятки, фигурально говоря, засверкали.
Я не понял, пожал плечами, гуляю дальше.
