Она вырвала у Князя цветы и отбросила их далеко в сторону.
– Имя мое – жена, а у жены имени не бывает. Она служит своему мужу.
– Но должен же я, черт возьми, вас как-нибудь называть.
– Жена. Этого тебе мало?
Князь махнул в раздраженьи рукой. Он стал уставать от прихотей этой маленькой женщины.
– Ладно, жена так жена. Но куда мы сейчас пойдем? У вас есть где жить?
– Жить можно везде, даже в лесной землянке.
Он вздрогнул и ничего не сказал. Лишь заглянул ей в лицо, но в глазах была темнота. Они пошли по шоссе. Дождь почти перестал. В напитанном влагой воздухе летали черные хлопья. Она взяла его крепко за руку и прижалась к нему вплотную.
– Если тебя это интересует, то имя мое – Князь.
Она прижалась сильнее. Князь чувствовал, как вздрагивает под плащем ее тело. Ему стало жалко эту одинокую женщину, что-то похожее на любовь шевельнулось около сердца.
Позади в мокром тумане оставались городские огни. Они шли все дальше от города по пустынной ленте дороги. Вдоль шоссе, утопая в деревьях, блестели низкие крыши длинных деревянных строений. Безжизненны были окрестности. Безлюдны, сиры, бессветны. В небе кружилась муть. Дождь совсем перестал, лишь ветер, налетая порывами, окатывал их с головой, сбрасывая с деревьев воду. Чем дальше они уходили, тем чаще его странная спутница оглядывалась на оставленный город. Князь тоже посматривал за плечо, прислушиваясь – нет ли погони. Небо над дорогой расчистилось, тучи сносило к городу. Там еще грохотало, но сил у непогоды убавилось. Редкие огневые зарницы опаляли края облаков, свет их был мал и тускл – гроза, отбушевав, уходила.
Князь внимательно всматривался в окрестности. Где-то неподалеку шоссе должна была пересечь просека, заросшая молодым осинником. Если идти по ней до большой поваленной ели, а потом свернуть на восток, то минут через двадцать хода будет его землянка.
Внезапно спутница остановилась и, обернувшись, посмотрела на небо. Князь проследил ее взгляд, но сначала ничего не заметил. Стекались к городу облака, облегая его, темнели и, сплавляясь в темную массу, заливали свинцом горизонт. И вдруг среди облачных стай он увидел маленькое пятно, бегущее облакам навстречу. По цвету оно было черное, много чернее туч, словно птица, или тень птицы, скользя понизу облаков, быстро продвигалась в их сторону.
Тень двигалась над дорогой. Очертанья ее были смутны и каждую секунду менялись. И все же в этой изменчивости угадывалось что-то знакомое. Теневое пятно походило на скачущего на коне всадника – черного небесного всадника на черном небесном коне.
Назвавшаяся женой вскрикнула и прижалась к оторопевшему спутнику. Князь смотрел на летящую тень, гладил мокрые плечи женщины, и чем ближе приближалось пятно, тем больше Князя охватывали тревога и ощущенье беды. Так они стояли с минуту, плотно прижавшись друг к другу. Поворот дороги, который они только что миновали, прикрывался невысоким холмом. Князь смотрел на границу, где поросший травою скос перечеркивал полотно шоссе, стоял и умом понимал бессмысленность такого стояния. Если тень – предвестник погони, то самое ненадежное место – открытое пространство шоссе.
Он хотел ее увести, чтобы спрятаться за стволами деревьев, но женщина словно окаменела. Тело ее напряглось, губы были полуоткрыты, а сведенные за спиной Князя руки не давали ему идти.
Тень плясала среди облаков, и теперь, когда она почти доставала до ближних верхушек елей, Князь вполне мог убедиться, что это действительно тень, а не летящая под облаками птица. Он зачарованно наблюдал за ее стремительным летом и, забывшись, не сразу услышал, как за поворотом дороги возник непонятный звук. Легкое приглушенное цоканье – слишком легкое для подкованного коня. Он перевел взгляд на дорогу и увидел, как над скосом холма показалась голова человека. Голова плавно покачивалась в такт ритмичным цокающим ударам и была вознесена над землей, словно там бежал великан или ехал спешащий всадник. Опущенный на глаза капюшон не давал разглядеть лицо. Он выскочил из-за поворота дороги и стремительно понесся в их сторону. Князь вздрогнул и переменился в лице. Под всадником был не конь – по дороге, оскалив пасть, бежала большая собака. Князь узнал и собаку, и оседлавшего ее человека. Развевающийся по ветру плащ и высокая сгорбленная фигура. И в черном пятне лица, скрытого под опущенным капюшоном, – горящие угли глаз. Увидев Князя и женщину, пес зарычал и понесся по дороге прыжками. Он летел прямо на них, так и не успевших укрыться, а в небе над скачущей парой прыгала по облакам тень.
Князь почувствовал, как у спутницы ослабело тело. Ноги ее подогнулись, теперь она висела на нем, и руки ее, как плети, бессильно опустились к земле. Князь подхватил ее легкое тело и хотел броситься в придорожный овраг, но не успел сделать и двух шагов. Удар был страшен и силен. Он увидел перед собой налитые кровью белки и пляшущие кроны деревьев. В лицо ударило ветром, и сразу же мокрый песок залепил рот и глаза. Когда он через секунду очнулся, на дороге никого не было. Ни всадника, ни собаки. А у обочины, на том месте, где их настигла погоня, темнел, намокая в луже, обрывок ее плаща.
15
Книга была с ним повсюду. В камне, в тюрьме, на холме в земляном убежище. В потайном нагрудном кармане он носил ее все эти дни, вынимая только затем, чтобы коснуться ладонями переплета. Он сердцем чувствовал исходящий от книги ток – слабый и теплый в редкие минуты покоя, пронизывающий и острый, когда ему грозила опасность. Слова Фогеля и тюремного постояльца Змеева о тайной силе, которая заключена в ней, поначалу его мало задели. Но чем больше он думал о книге, чем больше событий, так или иначе с ней связанных, происходили у него на глазах, тем более он уверялся в значении этих слов. При обыске в следственном изоляторе, когда у Князя проверили все карманы и отобрали папиросы, спички, рюкзак с записями и едой, книгу словно и не заметили. Князь глазам своим не поверил, увидев пустую ладонь сержанта, который его обыскивал. Он смолчал, прикусив язык, и на нарах в тюремной камере все время ощупывал выпирающий край переплета и вздрагивал, когда вспоминал пережитый из-за нее испуг.
Она не далась им в руки. Она была его силой, его защитой и, может быть, путеводной звездой. Почему это было так? Этого Князь не знал. «Все в книге», – так говорил Фогель. «Она дает тебе над Тимофеевым власть», – сказал ему в камере Змеев. Что значит «все»? И какую такую власть? Каковы у нее границы? И знать бы, как этой властью пользоваться. Вопросы, вопросы, и шум деревьев за земляными стенами, и шорохи, и вздохи в кустах, и осыпающаяся земляная крошка, и опять – вопросы, вопросы и безответная н'а сердце пустота.
Почему, имея при себе книгу, ему не дано было уберечься от хитрости человека, заманившего его в каменный плен? Хотя пришедший на помощь Фогель и обронил странную фразу об испытании камнем. И сколько еще испытаний ему предстоит? Он вспомнил дорогу в огне и подумал, не намеренно ли ему было послано и это страшное испытание.
А еще – глаза женщины, которую он обрел и которую у него отняли. Она назвалась женой. Там, на шоссе, это сумасбродное имя, которым она приказывала себя называть, было для Князя не более важным, чем все другие слова, сказанные ему сгоряча. Тогда он не придал им значения. Сейчас, когда тень Тимофеева разделила их, может быть, навсегда, эти слова молотом ударяли по сердцу, глаз не давали сомкнуть, мучили и сводили с ума. Он проклинал себя, что дал так легко отнять ее Тимофееву. Он вдвойне проклинал себя, что сразу же по горячим следам не бросился за ними в погоню. И теперь в землянке на склоне холма под стоны затихающей непогоды он не находил себе места, мял и разглаживал подобранный лоскуток плаща, единственное, что осталось от встречи.
Он не понимал, любовь это или что-то другое. Но сердце начинало болеть, когда память вырывала из времени взгляд ее неподвижных глаз, и ладонь вспоминала тепло прижавшегося в испуге тела. Может быть, это тело, эта темная, непонятая душа были лишь эхом, тенью другого тела, другой души, бывшей от Князя за тысячью гор и рек, за колдовскими болотами и лесами, полными кровожадной нечисти, – родной души, до которой самолетом лететь час от силы, а поездом – неполные сутки.
Может быть, это Галина Петровна, перелетев на волшебных крыльях, таинственно вошла в новый образ, заглянула из дали дальней, и сердце Князя и вздрагивает оттого, что в глазах встреченной на дороге отразились ее глаза.
Князь поднялся на вершину холма. Крапленое звездами небо стояло над ним высоко, пятно лунного света растекалось по одежде лесов и запутавшимся в ночной полумгле дорогам. Он вдохнул холодного
