ориентируются… чувствуют, что непорядок какой-то. Вот интересно, они свой личный запах ощущают? Возможно, что да. Во всяком случае, они очень суетились, все обнюхивали друг друга… и хвосты у них так забавно дрожали…
— Был бы у тебя хвост, — сумрачно заметил Аркадий, — он бы еще забавней дрожал, когда ты Стружкова-юниора обнюхивал.
Я хотел хорошенько выдать Аркадию за грубость, но Борис едва заметно подмигнул мне.
— Что у нас было после этой конференции, что у нас было! — весело сказал он, будто и не услышав реплику Аркадия. — Споры вплоть до драки. Аркадий особенно горячился, ну просто на стенку лез… Я имею в виду, конечно, не тебя, а моего, натурального Аркадия.
Аркадий слушал его с привычной насмешливой улыбкой, но при слове «натуральный» даже зашипел от негодования. Я расхохотался.
— Это еще что за термины? — угрожающе спросил Аркадий. — Тоже мне, хронофизик! Тот Аркадий натуральный, а я какой? Из пробирки, что ли, вылез? Думать надо, товарищи Стружковы. Причем — головой! Если умеете, конечно.
Борис равнодушно оглядел его с головы до ног и отвернулся.
— Может, ты и натуральный, кто тебя знает, — нарочито лениво проговорил он. — Я к тому говорю, что подозрительный ты какой-то. Вид у тебя не тот… не наш вид!
— Ну, знаешь, чья бы корова мычала! — возмутился Аркадий. — Да ты же меня за своего принимал, пока тебя твой двойник носом не ткнул в эти кожаные отвороты! Действительно, угораздило меня в таком наряде… Ну ладно!
Борис чуточку смутился.
— Это верно, не сразу я тебя раскусил, — сознался он. — Так ведь почему? Просто я посмотреть на тебя не успел! В лаборатории ты был считанные секунды. Что ты опоздал, так мой Аркадий тоже что-то повадился опаздывать. И пиджак этот я не разглядел… А все-таки повезло тебе, что ты никого не встретил по пути! И потом… слушай, как ты вообще решился лезть в институт? А если б ты на моего, на «здешнего», Аркадия напоролся, тогда что? Еще на проходной подняли бы такой скандал — страшно подумать!
— Ну-ну, — снисходительно сказал Аркадий. — Блага современной цивилизации неисчислимы, и среди них не последнее место занимает телефонная связь. Не помните ли вы, товарищ Стружков, как в вашу лабораторию сегодня утром позвонил индивидуум, страдающий острым катаром верхних дыхательных путей, и спросил Аркадия Левицкого?
Я сразу вспомнил утренний звонок в квартиру Аркадия. Хриплый, простуженный голос… Ах, ловкач Аркашенька! Но я решил пока не говорить Борису о своей сегодняшней ночевке.
— Авантюрист! — пробурчал уязвленный Борис. — Действительно, хрипел и гнусавил ты довольно доходчиво.
— Вот так-то, молодые люди! — наставительно сказал Аркадий. — Получая информацию, стремись ее использовать. А роковые отвороты я временно нейтрализовал вот таким образом: распахиваем пошире пиджак, заворачиваем полы назад…
И он продемонстрировал нам, как это делается. Выглядело это довольно странно — не то ему жарко, не то он драться собирается, — но отворотов действительно не было видно.
Борис, однако, не сдался.
— Вот и это тоже… — вяло и брезгливо протянул он, выслушав объяснения Аркадия. — Уж очень ты какой-то несолидный! Эти дешевые розыгрыши по телефону, эти пробеги по институту в пиджаке навыворот… Все это, знаешь, выглядит как-то так…
— То есть позволь! — ошеломленно запротестовал Аркадий. — А что же мне было делать, по- твоему?
— Не знаю, не знаю… — отмахнулся Борис. — Например, не носить такого пижонского пиджака. Ты же ученый, а не…
— Да ты что! — Аркадий уставился на него с возмущением. — Это у вас таких костюмов не носят, а у нас…
— Не знаю, не знаю… — лениво повторил Борис. — Но пари держу, и у вас не все их носят.
— Не все, не все, успокойся, у нас униформы вообще нет! — сердито сказал Аркадий.
— Ну вот видишь, — невозмутимо продолжал Борис. — Это пижонство… все одно к одному. И нервный ты чересчур. Глаза бегают, руки трясутся. Подозрительно мне все это, ох, подозрительно…
У Аркадия в самом деле начали трястись руки — от злости. Я решил прекратить розыгрыш.
— Ты вот что, — обратился я к Борису-76, - ты обо мне доскажи!
— Что ж о тебе? — сказал он уже совсем другим тоном. — С тобой, наоборот, все ясно и надежно. Ты для меня с самого начала был вне подозрений. Нормальный, честный, добропорядочный товарищ, который путешествует во времени, строго соблюдая его законы. Да у тебя все это на лице написано… Открытое такое у тебя лицо, как книга, — все прочесть можно…
— Открытое оно у него, как же! — ядовито прошипел Аркадий. — Книга! Целая библиотека у него, а не лицо, романы из него штабелями можно брать, в очередь на них записываться!
— Злобствуешь, Аркашенька? — с кроткой укоризной сказал я. — Не понравилось тебе, значит, что посторонний человек правду обо мне сказал?
У Аркадия побелел кончик носа, и уши тоже побелели, — значит, он всерьез разозлился.
— Тоже мне правда! — буркнул он. — Хвалят сами себя, соловьями разливаются, а о деле толком высказаться не умеют. Смотреть противно.
— Не плачь, дитя, не плачь напрасно, — примирительно заговорил Борис-76. — Натуральный ты, натуральный, чего уж там! Вон ты и злишься всерьез по пустякам, совсем как мой Аркадий… И, между прочим, моего Аркадия тоже с неудержимой силой тянет к хронопутешествиям, да бодливой корове бог рог не дает. Он после этой конференции до хрипоты орал, что мы должны немедленно и целиком переключиться на опыты с человеком. Ну, на ближайшем семинаре Витька Самойленко доложил прикидочные расчеты — жуть, мрак и ничего не видно. Все, конечно, остыли. Аркадий, правда, сказал, что за такие расчеты убивать надо…
— И правильно сказал, — убежденно отозвался Аркадий. — Витька — дуб, разве он может…
— Витька, безусловно, не гигант, — согласился Борис. — Но я все это к тому, что за время дискуссии я как-то привык к идее встречи с самим собой. Даже обидно становилось иной раз: ну что ж это, думаю, ни один Стружков Б.Н. ко мне не заглянет хоть на часок. Посидели бы, поговорили, он бы рассказал, как там у них завтра-послезавтра…
— Почему именно завтра? — спросил я.
— Ну, а как же? Ведь самого себя встретить можно, я так понимаю, только если отправишься в прошлое, где ты уже есть. А если ты в будущее перескочишь, так ведь тебя там еще нет, верно? Откуда же тогда двойник?
— Постой-постой… — сказал я. — Вот я, например, прибыл сюда из прошлого, из 1974 года, а не из будущего…
— Как раз это меня и сбивает с толку! — признался Борис. — Я рассуждаю по-простецки. Вот, допустим, твоя мировая линия. — Все тем же многострадальным прутиком он провел длинную ровную черту на песке. — Тут ты, а тут я. Я — это твое продолжение, тот же самый ты, только в следующий момент времени. Если я двинусь назад, я тебя непременно встречу, поскольку ты, то есть я сам, уже был раньше. Но если ты сделаешь скачок вперед во времени, обгоняя его естественный ход, то всех следующих Борисов ты как бы вместе с собой заберешь. Они из тебя еще только должны возникать, а ты в хронокамере сидишь… Сидишь ты, значит, и мгновенно превращаешься в следующего Бориса, в послеследующего, и так далее, пока в меня не превратишься. Значит, это я должен теперь выйти из камеры. Тогда снаружи меня быть не может.
— Он прав, — серьезно сказал Аркадий. — Если ты делаешь скачок назад, то там твоя линия уже существует, а если вперед, то она еще только возникнуть должна. В этом случае ты свою предстоящую мировую линию забираешь с собой в камеру, там она и продолжается. И в мире, который ты оставил, тебя
