вот такие ситуации, когда навсегда теряешь близких тебе людей. Она была потрясающей женщиной, и очень жаль, что теперь ее не будет рядом с тобой.
Во время открытия фестиваля Дронго удалось каким-то чудом достать второе приглашение, и теперь отец сидел рядом с ним, удивляясь этой неистовой атмосфере праздника, который мог состояться только в Каннах. Смокинг, взятый для него напрокат в Ницце, очень шел ему. Отец был примерно одного роста с сыном, оба были очень высокие. При таком росте смокинг молодил пожилого человека.
— По-моему, все эти люди сошли с ума, — предположил отец, поправляя бабочку, — так убиваться из-за кино! Просто им нравятся иллюзии, их уже давно не интересует реальная жизнь.
Церемония открытия состоялась, и сотни агентов в этот вечер внимательно наблюдали за каждым движением приглашенных в зал людей. Когда поздно ночью фильм окончился и люди начали выходить из дворца, к Дронго подошел озабоченный Гурвич.
— Может, мы ошиблись, — великодушно сказал он, употребив слово «мы», — может, террористы и не думают о фестивале?
— Тогда это будет самая лучшая ошибка в моей жизни, — признался Дронго, — но боюсь, что самое трудное нас еще ждет впереди.
Мимо шли возбужденно обменивающиеся впечатлениями зрители. Дронго протиснулся к генералу Светлицкому. Тот стоял в смокинге с таким видом, словно у него сильно болели зубы. Увидев подходившего Дронго, он кивнул ему в знак приветствия.
— Чем вы недовольны? — спросил Дронго.
— Вы знаете, кто приехал с иранской делегацией? — спросил Светлицкий и, не дожидаясь ответа, сказал:
— Сам Али Гадыр Тебризли.
— Значит, он любит кино, — заметил Дронго.
— Это значит, что вы все-таки ошибались, — возразил Светлицкий, — боюсь, что мы все недооценили коварство иранской разведки.
— Вы же сами говорили, что контракт столь же выгоден Ирану, насколько он выгоден Франции и России, — напомнил Дронго, — зачем же иранцам рубить сук, на котором они сидят. Может, наоборот, они хотят застраховать себя от возможных неприятностей. Такая мысль не приходила вам в голову?
Светлицкий недовольно посмотрел на собеседника и, опять поморщившись, произнес:
— Вы все время блефуете, Дронго. Однажды вы сорветесь по-крупному.
Нельзя считать, что вы умнее всех. Одна голова, какая бы она ни была гениальная, это все-таки одна голова. Анаша пословица гласит, что в таких случаях лучше две головы.
— Именно поэтому я привез на фестиваль своего отца, — улыбнулся Дронго и, повернувшись, пошел к выходу. Светлицкий остался на месте, так и не поняв, что хотел этим сказать Дронго.
Канны. 10 мая 1997 года
В этот день на виллу «Помм де Пимм» прибыли сразу двое новых гостей.
Они приехали на микроавтобусе и сразу загнали автомобиль в гараж. Незнакомцы прошли в дом, вызвали Уэйвелла в сад и долго беседовали с ним, прогуливаясь по дорожкам, проложенным между бассейном и искусственным озером. Несмотря на усилия сотрудников спецслужб, удалось записать лишь фрагменты разговора, из которого стало ясно, что оба гостя готовят Уэйвелла к основным событиям, которые должны состояться только в день закрытия фестиваля, а именно — в следующее воскресенье, восемнадцатого мая.
Этот разговор особенно обрадовал генерала Даете. На следующий день в Канны должен был прилететь президент Франции, и к его прибытию в городе были введены беспрецедентные меры безопасности. Все машины получили новые пропуска, все автомобили останавливались задолго до дворца, и даже очень именитым пассажирам приходилось преодолевать последнюю часть пути пешком.
Визит этих гостей вселил уверенность и в остальных руководителей спецслужб, уже решивших поставить крест на самой идее использовать виллу в качестве приманки для террористов. Их появление свидетельствовало либо о просчете террористов, либо о правильном расчете сотрудников спецслужб. Их руководителям хотелось больше верить во второй вариант, что они с удовольствием и делали.
Одиннадцатого мая на Лазурный берег прилетел сам президент Франции.
Артистическая натура Жака Ширака требовала такой грандиозной сцены, как Каннский юбилейный фестиваль. Справа от дворца стоял памятник де Голлю, а слева, у побережья, памятник Жоржу Помпиду, не просто бывшим президентам республики, а своего рода духовным предшественникам Жака Ширака на этом посту.
И хотя непрезентабельный памятник де Голлю был расположен напротив американской закусочной «Макдоналдс», а у памятника Жоржу Помпиду продавали жареные сосиски, так называемые «хот-доги», тем не менее важны были символы, и Ширак в полной мере насладился своим особым статусом почетного гостя.
А мужчины, прибывшие на виллу, разместились в одной из спальных комнат и довольно быстро приспособились к рваному ритму жизни Уэйвелла. Уже на следующий день один из них переехал В другую спальню, а на вилле появились еще две длинноногие девицы, также предпочитающие купаться в бассейне в костюмах Евы.
Напряжение росло с каждым днем. Мул нигде не показывался. Двенадцатого мая все события переместились в аэропорт Ниццы, откуда большинство почетных гостей фестиваля уезжало на один день в Париж, чтобы отпраздновать юбилейные мероприятия в столице Франции, в одном из самых знаменитых ресторанов города, расположенном на Елисейских Полях, — ресторане «Фуке». Перед входом в ресторан были выбиты имена самых известных актеров, режиссеров и эстрадных звезд Франции, когда-либо посетивших это заведение. Вокруг ресторана были натянуты белые палатки, чтобы скрыть от глаз посторонних праздничный ужин звезд мирового кино. Вместе со звездами в город прибыло около трех сотен их телохранителей, вокруг ресторана дежурили мобильные полицейские части, готовые вмешаться в случае необходимости. Но главные события по-прежнему происходили в Каннах, где шел конкурсный показ фильмов.
В сюите генерала Даете, снятом в «Нога Хилтоне», ежедневно проводились совещания руководителей спецслужб. Генерал Даете поочередно встречался с руководителями израильской и российской разведок и даже принял в своем номере Али Гадыра Тебризли, который после разговора с ним решил приехать в Ниццу для встречи с Дронго. Вернее, он позвонил Дронго, и тот пригласил его на обед в ресторан «Шантеклер», находившийся в самом «Негреско» и считавшийся одним из самых изысканных на Английской набережной в Ницце.
Вечером двенадцатого мая в ресторане встретились Дронго и иранский гость. Меню здесь было на русском языке. К девяносто седьмому году вновь хлынувшие в Ниццу, как и сто лет назад, богатые русские заставили руководство самого известного отеля срочно переключить антенны своих телевизионных каналов на Москву, ввести обязательное изучение русского языка для служащих и перевести всю документацию на русский язык, в том числе и меню ресторана «Шантеклер».
Али Гадыр, полностью доверяя вкусам Дронго, предоставил ему выбор блюд.
Метрдотель предложил на выбор несколько бутылок вина, и они решили остановиться на красном бордо семьдесят восьмого года.
— Мы слышали о том, что вы были ранены в Дамаске, — осторожно сказал гость, внимательно глядя на своего собеседника.
— Это было скорее недоразумение, — улыбнулся Дронго. Ему нравилась подобная восточная деликатность, когда гость как бы оставлял право выбора ответа на вопрос самому Дронго. Вопрос формулировался таким образом, что всегда можно было отказаться от самого события вообще, а не трактовать его в той или иной плоскости.
— Я вас предупреждал, — напомнил Али Гадыр Тебризли, — человек, с которым вы решили бороться, очень опасен.
