— Натали.
— У тебя есть ее фотография?
— Я не могу возить с собой чужие фотографии, — напомнил Дронго, — мне принадлежат только воспоминания. Она вскочила, сбросила с него одеяло. Наклонилась к нему.
— Сегодня ты мой, — прошептала Джил, — сегодня ты мой. До самого утра.
— Но ведь я уеду, — напомнил он, глядя ей в глаза.
— Ничего, — у нее все же появились слезы, — ничего страшного. Мы будем встречаться с тобой долго-долго. Мы будем встречаться с тобой всю мою жизнь. И твою, — торопливо добавила она, словно сознавая, что допустила оплошность.
— Да, — негромко произнес он, — мы будем встречаться с тобой целую жизнь. Но никто не знает, какой она будет — моя жизнь.
— Переезжай ко мне в Италию, — вдруг предложила она, — я думаю, что папа мог бы помочь тебе с получением итальянского гражданства.
— Буду жить на твоем содержании. — Он улыбнулся и закусил губу. Потом они посмотрели друг на друга и расхохотались.
Так и прошла эта долгая и короткая ночь. Они смеялись и плакали, говорили и спорили. Ужин остыл на столике, все казалось нереальным, зыбким. И этот номер с видом на Босфор, и эти стены, и лицо Джил, расплывавшееся в каком-то розовом тумане. А утром он улетел. И она осталась одна. И только тогда, когда он вышел из номера, поцеловав ее на прощание, она позволила себе разрыдаться. Она сидела по-турецки на постели долго плакала, утешаясь, что сумела сдержаться при нем. Уже из аэропорта он позвонил ей:
— Я послал тебе цветов, Джил.
— Твой подарок, — сказала сквозь слезы Джил, — я приготовила тебе подарок и забыла отдать.
— Из-за этого ты плачешь? — Он посмотрел на часы. До отлета оставалось меньше часа.
— Я купила тебе твой любимый «Фаренгейт».
— Не расстраивайся. Сожми флакончик крепко в руках, я сейчас подойду к парфюмерному магазину и куплю себе точно такой же. Буду считать, что это ты подарила мне его. А сама открой коробку, и пусть одеколон останется у тебя. Как память обо мне.
— Мы что, больше не увидимся?! — испугалась Джил.
— Мы обязательно увидимся, — горячо сказал он, даже испугавшись всплеска своего чувства, — четырнадцатого мая жди меня в Риме. Договорились?
— Я буду в аэропорту, — прошептала она, — с твоим флаконом.
— С нашим, — поправил он ее.
— С нашим, — счастливо всхлипнула Джил. Уже в салоне самолета он открыл коробку купленного «Фаренгейта» и вдохнул любимый запах. До Москвы было еще далеко. Приземлившись в аэропорту, он включил свой мобильный телефон, который немедленно зазвонил. Даже не посмотрев, кто звонит, он соединился с абонентом.
— Слушаю вас.
— Где вы были? — услышал он тревожный голос Романенко. — Куда вы запропастились? Я ищу вас со вчерашнего дня.
— Что произошло?
— Они узнали, что мы подключались к телефону Артемьева. Они обо всем узнали. Вы меня слышите, Дронго? Зайдите в комнату для официальных делегаций, там вас ждут сотрудники ФСБ. Зайдите туда и не выходите, пока они к вам не подойдут. И попросите их предъявить вам свое удостоверение. Вы все поняли?
— Да, — пробормотал он, уже понимая, что произошло нечто непредвиденное, — да, я все понял.
Антверпен. 14 апреля
Я прибыл в Антверпен утренним поездом, купив билет в вагон первого класса. Все равно я тратил деньги подлеца Кочиевского, а мне хотелось остаться одному. Но вагон первого класса оказался одним общим салоном, правда, кресла были обиты велюром. Я сел в углу и промолчал всю дорогу, стараясь не замечать сидевших в другом конце вагона двоих моих соглядатаев. Конечно, они знали, каким рейсом я выезжаю в Антверпен. По договоренности с Кочиевским я звонил ему, сообщая о своем маршруте.
Вчера мне не понравилось выражение лица Самара Хашимова, когда тот смотрел на меня. И когда провожал — тоже. Мне очень не понравилось выражение его лица. Он как бы понял, что я его обманываю, и собирался предпринять некие меры. Интересно, какие именно? Как вообще можно наказать человека в моем положении? Убить? Но это будет только акт сострадания. Я все равно обречен и должен умереть через несколько месяцев в страшных мучениях. Убрать моих «наблюдателей»? Но мне нет до них никакого дела, пусть Хашимов режет их хоть на мелкие кусочки. Он может узнать раньше меня адреса людей, которых я должен проверить, и прикажет устранить их так же, как устранил Кребберса? Ну, во-первых, это сложно, а во-вторых, он облегчит мне задачу. Я буду ездить по городам и искать несуществующих людей. Но если учесть, что за такие поездки я получаю тысячу долларов в день, то проблема лишь в том, как быстро Кочиевский раскусит липу. И хотя в таком случае я в итоге не получу «премиальные» пятьдесят тысяч, но мне же будет легче, если Труфилова я не найду.
Вся сложность в том, что Хашимову, в отличие от Кочиевского, не нужно рубить все концы. Он обязан вычислить и найти Труфилова. Я не знаю, кто именно стоит за Хашимовым и почему они так хотят доставить Труфилова в Москву, но, судя по их осведомленности и оснащению здания в Амстердаме, за Самаром стоят довольно мощные силы. От всего этого у меня начинает болеть голова. Все, надо сосредоточиться. Сегодня мне предстоит не просто разыскать второго человека, с которым может быть связан Труфилов, но это нужно сделать так, чтобы Хашимов поверил в мое алиби. Убедился в моей искренности. Он должен поверить моим словам, что мне не доверяет Кочиевский и у меня нет адресов и фамилий людей, через которых я могу выйти на Труфилова.
Я разместился в отеле «Софитель Антверпен» — это в самом центре города.
В Антверпене я еще не был. Бельгийские города поражают уютом и красотой старых домов. Бельгийцы всегда были более склонны к компромиссам, чем их северные соседи — голландцы. В то время когда Голландия уже получила независимость, Бельгия еще долго входила в состав других государств, сначала — испанских владений, потом, частично, австрийских, и много лет страна была территорией собственно Франции. В маленькой стране сложилось историческое двуязычие — французский и нидерландский (фламандский) имеют одинаковый государственный статус. Бельгийцы никогда не чурались связей с Францией, в отличие от голландцев, которые инстинктивно тянулись к британцам, а получили влиятельного соседа — Германию.
Наверно, это очень правильно, что именно в Бельгии находятся общеевропейские структуры, в том числе и штаб-квартира НАТО. Страна дает ощущение подлинного центра Европы. В свое время Брюссель был нашпигован нашими разведчиками, а вот Антверпен держится как бы в стороне. Он не так ошеломительно красив, как Брюгге, и не такой европейский, как Брюссель. Он скорее похож на итальянские города своим хорошо сохранившимся историческим центром, где множество строений относится к девятнадцатому и даже к началу семнадцатого-восемнадцатого веков.
Устроившись в отеле, я даже не стал проверять, приехали ли сюда мои соглядатаи. Хотя точно знал, что приехали. Спустившись вниз, я пообедал в ресторане «Тиффани» и вновь поднялся наверх. Для заурядного отеля здесь слишком претенциозные названия. Ресторан «Тиффани», «Пульман» — наверно, владельцы отеля вскоре захотят изменить и его название, придумав нечто сверхэлегантное.
Я поднимаюсь к себе в номер и ложусь на постель не раздеваясь. Ровно в шестнадцать ноль-ноль мне должен позвонить Кочиевский. Он уже знает, что мой мобильный телефон прослушивается. Теперь его задача узнать, кто стоит за Самаром Хашимовым. Мне даже жаль несчастных, которых пошлет на встречу Хашимов.
