Правда, был в семье еще и младший брат Хирофуса, но пять лет назад при восхождении на гору Хотака у него случился инфаркт. Брат умер, когда ему было всего двадцать пять.
Томоко похожа на мать, у нее квадратное лицо с тяжелым подбородком. Кожа, как и у матери, довольно светлая, а глаза под веками с двойной складочкой, большие и ясные. Юкико же вылитая копия бабушки по отцовской линии. У нее светлое овальное лицо, однако глаза узковаты. Зато зрение у нее хорошее, в отличие от Томоко, которая вынуждена носить контактные линзы.
Юкико хоть и не замужем, но вполне сносно зарабатывает, беря заказы на пошив кимоно. Прежде она почти десять лет проработала в налоговом управлении, но работать в большом коллективе ей всегда было в тягость. Природа наделила ее страстью к рукоделию, так что после смерти младшего брата она уволилась и теперь работала на дому.
Томоко же, напротив, не переносит сидения в четырех стенах. Окончив частный университет, она сразу получила место в журнальном издательстве. Эта работа идеально подходит ее характеру, так что Томоко в своей профессии ни в чем не уступает мужчинам.
У Томоко уже давно в городе маленькая однокомнатная квартирка. Раза три в неделю она ночует там. Дорога из Синагавы даже на экспрессе линии Кэйхин занимает более часа, поэтому здесь, в «доме на берегу моря», Томоко бывает не чаще, чем мужчины, работающие вдали от семьи.
После бессонной ночи перед сдачей очередного номера, закончив править редактуру, Томоко прямо от типографии берет такси и приезжает сюда к шести-семи утра. Обычно она заблаговременно звонит сестре, поэтому Юкико готовит ванну и сидит в ожидании Томоко. За завтраком Томоко выпивает стакана два виски с водой и тотчас же заваливается спать. Поднимается уже после обеда, часа в четыре, еще раз принимает ванну, и только тогда сестры, усевшись друг против друга, спокойно ужинают.
Все хозяйство держится на Юкико.
Вот уже почти шесть лет как сестры съехали от матери, живущей в Йокосуке, и на двоих приобрели себе этот дом. После смерти отца мать привела нового мужа. Вот сестры и решили поселиться отдельно.
Отсюда до Токио путь, конечно, неблизкий, зато здешние цены на землю в то время еще были невысокими, да и работа у Томоко в редакции начинается поздно. Если ездить не в час пик, то все не так страшно — станция конечная и в поезде всегда найдется свободное местечко, чтобы спокойно читать всю дорогу.
Юкико дала на дом деньги из своих небольших сбережений, Томоко прибавила свои, а недостающую сумму покрыли кредитом. Приобретая дом на двоих, сестры придерживались того мнения, что замужество в его общепринятой форме для них неприемлемо.
Вчера Томоко, как всегда, вернулась домой около девяти вечера.
— Доброе утро. Что-то ты сегодня раненько… — заметила Юкико, входя из сада в дом, и принялась мыть руки.
Вместо ответа послышались звуки вагнеровского «Парсифаля». Это Томоко включила свой плеер. В отличие от сестрицы Юкико не питала интереса к классической музыке, и уж тем более, к опере. Звучание у компакт-плеера, конечно, прекрасное, но тяжелая музыка Вагнера иногда раздражала Юкико, вот как сейчас. Однако кормилец в доме — Томоко.
Да, сестра ведет себя словно муж, который содержит семью и потому имеет право на некоторые пристрастия. И ничего с этим не поделаешь.
— Что будешь есть? — спросила Юкико.
— Можно опять овсянку.
Вполне в духе Томоко. Если Вагнер — то на полмесяца. Если она начинает есть овсянку, то две-три недели будет есть только ее.
Однако овсянка хоть и простой продукт, но капризный. Если ее пересолить, то она становится просто отвратительной.
— Ты сегодня во сколько вернешься? Как вчера? — спросила Юкико.
Овсянку она не любила, но за компанию с сестрой поставила перед собой чашку с кашей.
— Не знаю.
Юкико знала: большего не добиться. Авторы — народ необязательный и прихотливый: иные просили Томоко приехать за рукописью ближе к полуночи, другие, дав согласие на публикацию, пропадали куда-то, испаряясь как дым. Томоко никогда точно не знала, Как сложится ее рабочий день.
В личной жизни Томоко также была абсолютно свободна. Частенько по вечерам она отправлялась куда-нибудь выпить или ночь напролет просиживала за маджонгом.[5] Скажет, что остается ночевать у себя, а сама творит, что ей вздумается. Такое случалось нередко. У Томоко несколько любовников. Если ей взбрело в голову повидаться с кем-нибудь из дружков, то она запросто может сама помчаться к нему домой, а то и сорваться после рабочего дня вместе с приятелем на горячий источник, из тех, что поближе — вроде Хаконэ или Югавара, чтобы провести там ночку. Вот ей и не скучно, и не тоскливо.
Юкико не высказывалась вслух по поводу образа жизни младшей сестры, но всецело его одобряла.
Когда же нет времени на любовные встречи, сестрица целит душу музыкой. День проходит в круговерти забот, но вечером, немного придя в себя, начинаешь осознавать, что душу и сердце покрыла корка налипшей грязи, а нервы измотаны до предела.
Грязные руки можно вымыть горячей водой, она принесет облегчение. А от усталости опустошенного сердца не спасет никакая ванна. Томоко порой говорит, что в такие моменты спасение только в музыке.
— Вьюнки нынче особенно красивы! — глотая овсянку, заметила Юкико.
— Неужели?… — безразлично ответила Томоко.
Вообще-то Юкико намеревалась продолжить рассказ и поведать о незнакомце, которому так понравились ее цветы. Но после реплики Томоко она прикусила язык — та явно была не расположена к разговору. Прояви Томоко хоть малейший интерес — и Юкико тотчас же выложила бы все как на духу.
— Вчера день был просто сумасшедший!.. — Томоко явно не было дела до каких-то дурацких вьюнков. — Представляешь, девица из нашей редакции умудрилась забыть в электричке рукопись, которую везла от автора.
— Большую? — ужаснулась Юкико.
— Страниц тридцать, — беспечно сказала Томоко.
— Нашлась?
— Да нет… Это, конечно, не деньги, да и рукопись не шедевр, но никто, разумеется, не вернет. Даже если тому, кто ее подобрал, она и не нужна…
— Что собираешься делать?
— Да обойдется! Есть же у автора копия в текстовом процессоре.
— Ах, вон оно как… Я-то думала, что экземпляр единственный. Значит, можно распечатать еще?
— Ну конечно можно, да вот автор начал капризничать. Пусть, дескать, копия, но как можно было ее потерять! Как вообще можно доверять подобной редакции, вести с ней дела?…
— Тогда почему ты говоришь, что все обойдется?
— Да потому, что я дура… Расхвасталась тут!
— И что дальше? Извиняться ездила?
— Начальник ездил…
— Сочувствую.
— Да ладно, ему настроение трудно испортить, его не проймешь, так что все нормально.
И, улучив момент, Томоко вдруг попросила:
— Юки-тян, ты не могла бы выдать мне сегодня сто восемьдесят тысяч иен? Видишь ли, я купила два абонемента в оперу.
— Да-да, конечно…
Наблюдая за напряженным, без косметики, лицом младшей сестры, которая с сигаретой во рту, прищурившись так, что собрались морщинки на переносице, пересчитывала купюры, Юкико втайне
