Вот чего Эмберги никогда прежде не делал, так это не назначал мне встречу с бухты-барахты.
Если ему требовалось что-то обсудить, он сообщал мне о предмете разговора либо по электронке, либо через одного из своих помощников. Я не сомневалась, что и на этот раз в планы Эмберги не входило гладить меня по головке и рассыпаться в благодарностях за отлично проделанную работу.
Я изучала завалы на собственном столе, подыскивая что-нибудь, что могло бы послужить мне щитом, например, папку или файл. Войти в кабинет к Эмберги с пустыми руками было бы для меня все равно что явиться к нему в одном белье. Выпотрошив карманы халата, в которые я имела привычку собирать что ни попадя, я ограничилась тем, что прихватила с собой к Эмберги пачку сигарет, или 'раковых палочек', как называл их наш спецуполномоченный. Я вышла из офиса. День клонился к вечеру.
Эмберги 'царствовал' буквально через дорогу, в здании Монро, на двадцать четвертом этаже. Выше его в прямом смысле никого не было – разве только какой-нибудь голубь вздумал бы устроить гнездо на чердаке. Все подчиненные Эмберги помещались в порядке убывания своих полномочий под ним, на нижних этажах. Я еще никогда не удостаивалась чести посетить кабинет спецуполномоченного.
Двери лифта выпустили меня в просторную приемную, где за U-образным столом, как крепость возвышавшимся на ковре цвета спелой пшеницы, окопалась секретарша Эмберги. Это была рыжая девица лет двадцати с внушительным бюстом. Когда она соизволила поднять глаза от компьютера и с самодовольной улыбочкой произнесла 'Добрый день', мне показалось, что следующей ее фразой будет: 'Вы уже забронировали номер? Коридорного прислать?'
Я назвалась, но мое имя, по-видимому, девице ни о чем не говорило. Пришлось добавить:
– Мистер Эмберги назначил мне встречу в четыре.
Девица сверилась с расписанием и бодро сообщила:
– Присядьте, пожалуйста, миссис Скарпетта. Доктор Эмберги скоро вас примет.
Я села на кожаную кушетку бежевого цвета и осмотрелась. На столе имелись журналы и композиции из искусственных цветов, но не наблюдалось ни единой пепельницы. Зато стены украшали целых два объявления: 'Просьба не курить', 'Спасибо за понимание'.
Минуты ползли еле-еле.
Рыжая секретарша потягивала что-то через соломинку, не переставая печатать. В какой-то момент до нее дошло, что неплохо бы и посетительнице предложить напиток, но я, с достоинством улыбнувшись, ответила: 'Спасибо, не надо', – и она продолжала стучать по клавишам, да так, что компьютер периодически пищал. Время от времени девица тяжко вздыхала, точно получила неутешительные известия от своего налогового инспектора.
Пачка сигарет буквально жгла мне карман. Хотелось уже только одного – пробраться в туалет и покурить.
В половине пятого заверещал местный звонок. Секретарша сняла трубку и, снова скроив дежурную улыбку, произнесла:
– Вы можете войти, миссис Скарпетта.
На слове 'миссис' она почему-то запнулась.
Дверь в кабинет спецуполномоченного слабо щелкнула вращающейся медной ручкой, и тотчас же из-за стола поднялись трое мужчин – а я-то ожидала увидеть только одного. Кроме этого одного, в кабинете находились Норман Таннер и Билл Больц. Когда очередь пожать мне руку дошла до Больца, я посмотрела ему прямо в глаза, и он нехотя, но все же ответил на мой взгляд.
Меня это задело. Больц мог бы и сказать, что собирается к Эмберги. И вообще мог бы подать хоть какие-то признаки жизни после нашей мимолетной встречи у дома Лори Петерсен.
Эмберги одарил меня кивком, который можно было расценить в большей степени как 'Чего притащилась?', чем как приветствие, и процедил:
– Спасибо, что уделили нам время.
Эмберги был мал ростом, глазки у него постоянно бегали. Прежде он работал в Сакраменто – там-то наш спецуполномоченный и понабрался замашек коренного калифорнийца, позволявших ему теперь скрывать, что вообще-то он родился и вырос в Северной Каролине. Эмберги происходил из семьи фермеров и стыдился этого. Он любил узкие галстуки с серебряными булавками и был всей душой предан полосатым костюмам. На безымянном пальце правой руки Эмберги носил серебряный перстень с бирюзой. Глаза спецуполномоченный имел мутно-серые, как лед, голову практически лысую – ее выпуклости и вогнутости еще больше подчеркивала слишком тонкая кожа.
Кресло цвета слоновой кости, с подушечкой для головы, отодвинули от стены явно специально для меня. Когда я присела, кожа скрипнула. Эмберги уселся за свой стол. Об этом столе ходили легенды, но мне еще не доводилось его видеть. Действительно было на что посмотреть – из розового дерева и богато украшенный резьбой, он казался настоящим произведением искусства, вещью, которая выпячивала как свою антикварную ценность, так и китайское происхождение.
За спиной Эмберги из дорогущего панорамного окна открывался великолепный вид на центр города, на Джеймс-ривер, которая поблескивала вдали, и на южную часть Ричмонда, напоминавшую отсюда лоскутное одеяло. Эмберги щелкнул замком портфеля из страусиной кожи и извлек стопку гербовой бумаги, исписанной каракулями. Мой босс основательно подготовился к этой встрече – он никогда ничего не делал без шпаргалки.
– Думаю, вам известно, насколько общественность обеспокоена последними убийствами, – произнес Эмберги, обращаясь ко мне.
– Разумеется.
– Вчера мы с Биллом и Нормом провели, так сказать, экстренное совещание. В числе прочего мы обсуждали статьи, которые появились в субботней и воскресной газетах. Как вы, доктор Скарпетта, возможно, знаете, новость о последнем убийстве, то есть трагической гибели молодой женщины-хирурга, уже распространилась по всему городу.
Я этого не знала, но нисколько не удивилась.
– Уверен, что вам задавали вопросы по поводу этого убийства, – мягко продолжал Эмберги. – Мы
