вопиет о кислороде, эти минуты превращаются в вечность.
– Доктор, можете войти. Я закончил со съемкой, – произнес сотрудник отдела идентификации.
Внимательно глядя под ноги, я приблизилась к кровати и надела хирургические перчатки. Затем сделала несколько снимков жертвы на месте преступления. Ее лицо раздулось до неузнаваемости и было багровым, почти синюшным, от прилива крови, вызванного затянутой удавкой. Из носа и рта вытекли две багровые струйки. Я отметила, что Лори была довольно высокая – около метра семидесяти – и что она сильно располнела со времени поездки на море.
Внешность пострадавшего всегда имеет значение, особенно в нашем случае, когда отсутствие закономерности при выборе жертвы преступником стало почерком последнего. Четыре задушенные женщины были совершенно не похожи друг на друга, маньяк, кажется, не имел даже расовых предпочтений. Третья по счету жертва, очень стройная девушка, например, вообще была темнокожей. Первой жертвой стала рыжеволосая пышка, второй – миниатюрная брюнетка. И профессии не совпадали: школьная учительница, писательница, секретарша и вот теперь – врач. Вдобавок они жили в разных районах города.
Я измерила температуру в комнате и температуру мертвого тела. Воздух – 21 градус по Цельсию, тело – 34. На самом деле точно назвать время смерти не так-то просто. Скажу больше: если нет свидетеля или если часы убитого не остановились вместе с его сердцем, определить точное время гибели человека вообще невозможно. Лори Петерсен умерла не более трех часов назад. Тело остывает примерно на одну и две десятых градуса в час, тело же миссис Петерсен еще только начало коченеть.
Я осмотрелась в поисках улик, которые могли бы потеряться по дороге в морг. Посторонних волосков не обнаружилось, но я нашла множество ворсинок, преимущественно белых, от покрывала, и несколько темных. Я собрала их пинцетом в герметичные металлические контейнеры. Самыми значительными уликами казались мускусный запах и остатки спермы, засохшей на бедрах жертвы.
Сперму находили и на телах трех предыдущих жертв, но следствию пользы от нее не было никакой. Насильнику повезло: он принадлежал к двадцати процентам людей, у которых невозможно обнаружить антигены в слюне, сперме, поте и тому подобном. Иными словами, его группу крови нельзя было определить, имея образцы выделений тела. То есть без образца крови мы не сумели бы его идентифицировать. А кровь у него могла быть какой угодно группы.
Еще совсем недавно эта особенность убийцы сделала бы его неуязвимым, а вину – недоказуемой даже в случае совпадения остальных улик, однако сегодня генетика шагнула далеко вперед. Нам осталась самая малость: поймать маньяка, взять у него сперму на анализ – и ученые определили бы его ДНК и выяснили, совпадает ли эта ДНК с ДНК человека, оставившего сперму на телах жертв. Ну конечно, если у преступника случайно не обнаружилось бы однояйцевого брата-близнеца...
У меня за спиной откуда ни возьмись возник Марино.
– Петерсен говорит, что в прошлые выходные он сам забыл запереть окно в ванной.
Я молчала.
– Он говорит, что это ванная для гостей. По его словам выходит, будто он менял москитную сетку и забыл запереть окно. Всю неделю ванной никто не пользовался. Понятно, что она, – Марино кивнул на труп, – и не думала проверять это окно, она ведь его не открывала. И что интересно, – детектив сделал многозначительную паузу, – преступник сразу полез куда надо. Вот подфартило парню: сунулся в дом – и попал на незапертое окошко. На остальных москитные сетки целехоньки.
– А сколько окон выходит в сад? – поинтересовалась я.
– Три, – ответил Марино. – Из кухни, из душевой и из этой ванной.
– И все они подъемные, с замком вверху?
– Именно.
– Значит, если посветить фонариком снаружи, можно увидеть, заперто окно или нет?
– Может, и можно, – Марино в очередной раз смерил меня неприязненным взглядом, – но придется на что-нибудь влезть. С земли ничего не видать.
– Вы говорили, там есть скамейка.
– Вся фишка в том, что на газоне настоящее болото. Если бы преступник тащил скамейку к окну, на земле остались бы следы. И на скамейке остались бы, когда бы он на нее взгромоздился. Мои люди проверяли – под другими окнами вмятин нет. Непохоже, чтобы убийца вообще к ним подходил. Все указывает на то, что он пошел прямехонько к окну ванной.
– А если окно было открыто настежь?
– Тогда эта леди уж наверняка бы заметила непорядок.
Может, заметила бы. А может, и нет. Теперь легко рассуждать. Люди, как правило, не обращают внимания на такие мелочи, особенно если почти не заходят в комнату.
На столике напротив окна спальни валялись в беспорядке несколько медицинских журналов, учебное пособие по хирургии и медицинский словарь: убитая женщина была, как и я, врачом. Также там имелись две дискеты, помеченные карандашом как 'I' и 'II'. Миссис Петерсен, наверное, работала с ними в колледже – в доме я не заметила компьютера.
На плетеном стуле обнаружилась одежда – аккуратно сложенные белые штаны, блузка в красно-белую полоску и лифчик. Миссис Петерсен явно проходила в этом весь день. Наверное, вечером у нее просто не было сил убрать одежду в шкаф – я тоже оставляла вещи на стуле, когда сильно уставала.
И просторный гардероб, и ванная были в полном порядке. Ясно, что преступника интересовала только женщина.
Парень из отдела идентификации обследовал комод, Марино с умным видом наблюдал.
– Что еще известно о ее муже? – спросила я.
– Он учится в аспирантуре в Шарлоттсвилле, там и живет, домой приезжает в пятницу вечером, уезжает в воскресенье вечером.
