— Но где мы сейчас? — поинтересовался Форд, сидевший на спиральной лестнице с хорошо охлажденным стаканом пан-галактического взрывателя-полоскателя в руке.
— Думаю, в точности там, где и были… — произнесла Триллиан, потому что все зеркала вокруг внезапно показали изображение увядшего пейзажа Магратеи, все еще расстилавшегося под ними.
Зафод выпрыгнул из своего кресла.
— Что случилось с ракетами?
На зеркалах появилось новое удивительное изображение.
— Наверное они должны были превратиться в вазу с петуниями и кита, который выглядит очень удивленным…
— Фактор невероятности, — вмешался ни на йоту не изменившийся Эдди, — восемь миллионов семьсот шестьдесят семь тысяч сто двадцать один к одному.
Зафод глядел на Артура.
— Ты думал об этом, землянин? — требовательно спросил он.
— Ну, все, что я сделал, это…
— Видишь ли, это очень хорошая мысль. Включить на секунду двигатель невероятности, не запустив перед тем защиту. Эй, малыш, ты просто спас наши жизни, ты это понимаешь?
— О, да не стоит, право…
— Правда? — переспросил Зафод. — Ну тогда забудем. Хорошо. Компьютер, сажай нас.
— Но…
— Я сказал: забудь.
Еще забыли, что против всякой вероятности на высоте нескольких миль над чуждой планетой из небытия был внезапно вызван кашалот.
И поскольку такое положение для кита не являлось ни естественным, ни здравым, у бедного безвинного создания было очень мало времени, чтобы быть в состоянии осознать себя, как кита, до того, как оказаться в состоянии уже небытия китом.
Вот полная запись его мыслей с момента начала жизни и до мига ее окончания.
— А! Что происходит?
— Э, простите, кто я?
— Здравствуйте?
— Почему я здесь? В чем мое жизненное предназначение?
— Что я имею виду под «кто я»?
— Успокоиться, теперь уловить… О! Это интересное ощущение, что это? Вроде… зевоты, покалывания в моем… моем… ну, полагаю, мне лучше начать подыскивать названия вещам, если я хочу как-то разобраться в том, ради чего я буду рассуждать и назову миром, так что пусть это называется моим животом.
— Хорошо. О-о-о, это становится совсем сильным. А, ладно, что это за свистящий и ревущий звук исходящий сзади того, что я вдруг решил назвать своей головой? Наверное, это можно назвать… ветром! Удачное имя? Подойдет… возможно, потом, когда узнаю, для чего он, то смогу подобрать и получше. Это должно быть чем-то важным, потому что определенно кажется, будто здесь его чертова прорва. Эй, что за штука? Это… пусть будет хвост, — точно, хвост. Эй! Я в самом деле могу им здорово размахивать, правда? Ух ты! Вот это да! Грандиозное ощущение! Кажется, достигнуто не очень много, но я, наверное, попозже выясню, зачем он. Теперь — выстроил ли я уже согласованную картину вещей?
— Нет.
— Ничего. Эй, это так волнует, столько предстоит выяснить, столького ожидать… Прямо голова кружится от предвкушения…
— Или это ветер?
— Его в самом деле масса, правда?
— И ух! Эгей! Что это за нежданная штука, очень быстро ко мне приближается? Очень-очень быстро. Такой большой, и плоской, и круглой нужно отличное звучное имя вроде… сем… зем… земля! Правильно! Отличное имя — земля.
— Интересно, а будет она со мной дружить?
И в конце, после глухого влажного шлепка, тишина.
Довольно любопытно, что единственной мыслью, посетившей вазу с петуниями, пока она падала, было: «Опять! Нет только не это!» Многие предполагали, что знай мы точно, почему она так подумала, то разбирались бы в природе вселенной много лучше, чем сейчас.
Глава 19
— Мы берем робота с собой? — спросил Форд, неприязненно оглядывая Марвина, стоявшего, неуклюже сгорбившись, в углу под пальмовым деревом.
Зафод оторвал взгляд от зеркальных экранов, показывавших панораму увядшей местности, куда садилось Золотое Сердце.
— А, андроид-параноид. Да, возьмем его.
— Но, что ты намерен делать с роботом, у которого маниакально-депрессивный психоз?
— Вам кажется, что это вы озадачены, — произнес Марвин, говоря, словно обращаясь к свежезанятому гробу, — но что бы вы делали, если бы сами были роботом с маниакально-депрессивным психозом? Нет, не трудитесь отвечать. Я в пятьдесят тысяч раз разумнее вас, и даже я не знаю ответа. Сама попытка снизойти до уровня вашего мышления доставляет мне головную боль.
Триллиан пулей вылетела из дверей своей каюты.
— Сбежали мои белые мышки!
Выражению глубокой тревоги и озабоченности не удалось лечь ни на одно из Зафодовых лиц.
— Чепуха твои белые мыши, — сообщил он.
Триллиан взглянула на него сердитым взглядом и опять исчезла.
Возможно, ее замечание должно было привлечь больше внимания, если бы присутствовало общее понимание того, что люди были лишь третьей по разумности формой жизни на планете Земля, а не второй (по общему мнению наиболее независимых наблюдателей).
— Добрый день, мальчики.
Голос был странно знакомым, но каким-то на таким. В нем чувствовались материнские интонации. Он обратился к экипажу, когда люди подошли к люку воздушного шлюза, ведущего на поверхность планеты.
Все озадаченно переглянулись.
— Это компьютер, — объяснил Зафод. — я обнаружил у него резервную запись личности и подумал, что она может быть лучше прежней.
— Это будет вашим первым днем на новой незнакомой планете, продолжал Эдди новым голосом, — поэтому я хочу, чтобы все вы укутались поплотнее и потеплее и не играли ни с какими гадкими чудищами с глазами, как у насекомых.
Зафод нетерпеливо постучал по люку.
— Прошу прощения, — произнес он, — по-моему, лучше бы мы вооружились перед вылетом логарифмической линейкой.
— Верно! — отрезал компьютер. — Кто это сказал?
— Компьютер, не будете ли вы добры открыть люк? — попросил Зафод, стараясь не сердиться.
— Нет, пока кто-нибудь не признается, — настаивал компьютер.
