засахаренные фрукты, яйца, головки сыра. Большой морозильник набит рыбой и мясом. Тот, кто в этом доме жил, явно не жаловал полуфабрикаты и консервы.
Тина заглянула в кухню, где на полках стояли блестящие медные горшки и кастрюли, и неодобрительно фыркнула.
– Они зашли слишком далеко в своем пристрастии к древности.
– Это соответствует нашему теперешнему положению, – возразила Стефани. – Общество потребления не сможет сейчас выжить.
– Не думай, что я откажусь от шелковых чулок, дорогая.
Мойо, Рена и Макфи вскарабкались к маленькому зданию, которое, как они и предполагали, оказалось водонапорной станцией для ирригационной системы. Стефани и остальные принялись приводить в порядок дом. Через два дня ирригационная система заработала. Не слишком совершенно – их присутствие отрицательно воздействовало на некоторые процессоры, но на водонапорной станции имелось и ручное управление. Даже облачность нехотя уступила их натиску. Чистый солнечный свет, какой освещал города и большие группы одержимых, им получить не удалось, зато растения благодарно впитывали фотонный дождь.
Прошла неделя. Выйдя из дома прохладным ранним утром, Стефани имела право быть всем довольной. Однако действительность лишала ее этого права. Она отворила выходившие на лужайку французские окна и босиком ступила на росистую траву.
В небе, как всегда, носились красные облака, тяжело ударяя по издававшему протестующие стоны воздуху, однако на этот раз враждебный туман вступал в более тонкий резонанс. Слух не мог ничего уловить, но на мозг давило что-то, словно кошмарный сон.
Она спустилась на берег озера и, медленно поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, осматривала небо, отыскивая в нем ключ к загадке. Чувство тревоги нарастало у нее с каждым днем, и природу ее она не могла распознать. Это «нечто» ускользало от нее за горизонт, словно затаившая злобу луна.
– Похоже, и ты чувствуешь звучание космического блюза? – печально спросил Кохрейн.
Стефани вздрогнула: она не слышала его приближения. Колокольчики на старинном наряде хиппи не звякали, а поступь его по траве была легка. Изо рта торчала огромная сигарета. Пахло она по-другому, не так сладко, как всегда.
Он заметил ее изумление, и борода, раздвинувшись, не скрыла самодовольной улыбки. Пальцы, унизанные кольцами, вынули изо рта коричневую сигарету и держали ее вертикально.
– Угадай, что я нашел на одной забытой террасе? Этот налогоплательщик, мистер Джон Эпплсид, дом которого мы заняли, оказался не таким уж добропорядочным. Знаешь, что это такое? Настоящий никотин. Совершенно нелегальный в этих местах. Классная вещь. Несколько столетий я так не затягивался.
Стефани снисходительно улыбнулась, а он опять вставил сигарету в рот. Ну как еще можно относиться к Кохрейну? Только снисходительно. В этот момент из дома вышел Мойо. Она сразу почувствовала, что и его одолевают тревожные мысли.
– Ты тоже знаешь, что они здесь? – спросила она печально. – Вот, значит, что имела в виду Эклунд, когда она говорила, что княгиня Салдана готовится.
– И лейтенант Анвер, – пробормотал Мойо.
– Земля чувствует приближение войны, знает, что будет кровопролитие. Как это все... апокалиптично. Я-то надеялась, что Эклунд заблуждается, что она просто хочет держать армию в боевой готовности и поэтому пугает ее коварным врагом.
– Она была права, – вступил в разговор Кохрейн. – Кавалерия наготове. Скоро они по нам ударят.
– Но почему по нам? – недоумевала Стефани. – Почему по этой планете? Мы же сказали, что не тронем их. Мы обещали – и держим слово.
Мойо обнял ее.
– Одно лишь наше присутствие является для них угрозой.
– Но это же глупо. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Я хочу, чтобы все смирились с тем, что произошло. Вот и все. У нас сейчас есть эта прекрасная ферма, и мы работаем здесь, не делая никому вреда. Здесь хорошо. Мы обеспечиваем себя, и у нас остается время на то, чтобы подумать. Никакой угрозы мы для Конфедерации не представляем. Если бы нам было позволено остаться здесь, быть может, мы смогли бы помочь всем выбраться из затруднительного положения.
– И я хочу, чтобы нас оставили в покое, – сказал грустно Мойо. – Хочу, чтобы они выслушали нас. Только они не станут нас слушать. Здравый смысл и размышления не имеют значения. У них политическая цель – выкурить нас из Мортонриджа. Как только семейство Салдана и другие лидеры Конфедерации сделали это заявление, как им не стало хода назад. Мы оказались на пути несокрушимой пресловутой силы.
– Может, мне вернуться и вступить с ними в переговоры? Они меня знают. И, быть может, выслушают.
Слова ее вызвали у Мойо тревогу, и он крепче ее обнял.
– Нет. Я не хочу, чтобы ты решилась на такой сумасшедший поступок. Да они и не станут тебя слушать. Только не они. Сначала они будут тебе вежливо улыбаться, а потом засунут в ноль-тау. Я этого не вынесу. Ведь я только-только нашел тебя.
Она положила голову ему на плечо, благодарная за преданность. Он значил для нее очень много, с самого первого дня. И был не только возлюбленным, но и постоянным источником силы.
– Ты не можешь идти, – сказал Кохрейн. – Только не ты. Эти ребята без тебя тут же разбегутся. Ты нам нужна, старушка. Ведь ты для нас что мать родная.
– Но нам здесь долго не продержаться. Княгиня пошлет солдат, и они нас найдут.
– Лучше иметь впереди немного времени, чем совсем ничего. И кто знает, может, прежде чем солдатский ботинок вышибет нашу дверь, карма заготовила нам что-то другое.
– Что-то раньше я у тебя оптимизма не замечала, – поддразнила его Стефани.
– Плохо смотрела, детка. Я ведь не совсем живой. Поэтому и со зрением у тебя проблемы, сечешь? Тебе, старушка, необходима сейчас вера.
– Вот именно, – подытожил Мойо.
– Ладно, ваша взяла, – согласилась Стефани. – С моей стороны жертвоприношения не будет. Остаюсь здесь.
– Да может, они сюда и не придут вовсе, – сказал Мойо. – Может, Эклунд их победит.
– Ни малейшего шанса, – сказала Стефани. – Она сильна и вместе с тем слаба. Правда, не настолько сильна, чтобы одолеть их. Постой и прислушайся, ощути, сколько их там собралось. Эклунд, конечно же, доставит им много неприятностей, но остановить их не сможет.
– Что тогда ты собираешься делать, когда они дойдут до фермы? Будешь сражаться?
– Да нет. Я, конечно, взбрыкну. Это же в природе человека. Но воевать? Нет. А ты? Когда-то ты сказал, что будешь сражаться.
– Это было тогда, когда я надеялся на лучшее. С тех пор я повзрослел.
– И все же это несправедливо, – пригорюнилась она. – Я обожаю вкус к жизни. И в потусторонний мир мне теперь вовсе не хочется. В следующий раз мы поймем, что ничего вечного не бывает, даже если, возможно, это не так. Было бы лучше ничего об этом не знать. Зачем Вселенная преследует нас?
– Это карма, старушка, – сказал Кохрейн. – Плохая карма.
– Я думала, что карма наказывает тебя за твои деяния. Я за свою жизнь никому особого зла не причинила.
– Первородный грех, – напомнил Мойо. – Нехорошая концепция.
– Ты не прав, – сказала она. – Вы оба не правы. Если я что-нибудь сейчас знаю, так это то, что все религии лживы. Все они гнусно, отвратительно лживы. Отныне я не верю в Бога и в судьбу. Всему должно быть дано объяснение, выявлена космологическая причина, – она не вырывалась из объятий Мойо. Слишком устала, чтобы злиться. – Но я не настолько умна, чтобы все это изложить. И вряд ли кто-нибудь из нас сможет это сделать. И остается лишь ждать, пока кто-то умный не сделает это для нас. Черт возьми, как я все это ненавижу. Почему я не способна на великие дела?
Мойо поцеловал ее в лоб.
