- Можешь приготовить ему постель.
Женщина кивает. Глаза ее покраснели, но слез в них нет.
- Ему нужно будет принять еще несколько ванн такой же продолжительности, - говорит Доррин, повернувшись к Петре. - Но не дольше; переохлаждение тоже может усилить лихорадку.
- Он помрет или выживет, как судьба ляжет, что бы там ни говорил знахаришка, - бурчит с порога Гонсар.
- Ты так упорно хочешь, чтобы я бросил его умирать? - огрызается юноша.
- Я ничего такого не говорил.
К тому времени, когда солнце касается горизонта, Доррин успевает трижды устроить для Джеррола ванны, и жар у мальчика заметно спадает. Теперь тело мальчонки, лежащего под серой, но сухой и чистой простыней, покрывает лишь легкая испарина, а мерцание хаоса внутри сошло на нет.
- Тебе нужно поесть, - говорит Шина.
- Спасибо, - отзывается Доррин, у которого от слабости кружится голова. Он тяжело опускается на стул, и тут же перед ним оказывается чашка с бульоном. Отогнав головокружение несколькими глотками, юноша налегает на хлеб с сыром, а когда голова окончательно проясняется, снова внимательно осматривает ребенка - очень похожего на сестру прямыми волосами и узким лицом. Коснувшись лба Джеррола, он добавляет толику гармонии к черному свечению, пока еще довольно слабому.
- Ему потребуется кипяченая вода.
- Кипяченая? - переспрашивает Шина.
- Да. Воду надо вскипятить и охладить в чистом, прикрытом кувшине, который не использовался под молоко.
- Я займусь этим, - говорит Петра и уходит на кухню. Доррин берет еще ломоть хлеба - теперь ему по- настоящему ясно, почему мать частенько возвращалась домой бледная и вымотанная. Исцелять ничуть не легче, чем махать молотом.
- Зачем нужна кипяченая вода? - спрашивает молодая женщина.
- Больному легче ее пить, и она лучше удерживается внутри, - поясняет Доррин. - Кипяченая вода даже лучше колодезной, только держать ее надо в чистом кувшине.
- Где ты все это узнал?
- Матушка научила.
- Она живет где-нибудь неподалеку?
- Нет... очень далеко.
Петра уходит, а Шина и Доррин остаются сидеть на табуретах рядом со спящим мальчиком. Одна- единственная свечка обволакивает их тусклым светом.
- Думаю, теперь все будет в порядке, - говорит Доррин, вновь коснувшись детского лобика. - Но не забывай давать ему побольше кипяченой воды. Как окрепнет - начнешь давать супчик и понемногу чего- нибудь еще.
- Спасибо... - обняв Доррина, Шина прижимается к нему и целует горячими, сухими губами. - Все, что я могу дать...
Юноша мягко высвобождается из объятий.
- Ты мне ничего не должна.
- Никто другой не смог бы его спасти!
- Я тоже едва справился. А прежде чем твой братишка поправится, пройдет не одна неделя.
Шина опускает глаза, уставясь на вытканную на выцветшем ковре розу.
- Тьма! - шепчет Доррин. - Как я сразу не догадался? Это твой сын?
Женщина не поднимает глаз, но он видит в них слезы.
- Это твоя тайна, - качает головой юноша и касается ее плеча. - Коли так, ты тем более ничего мне не должна.
- А Черные, они все такие, как ты? - спрашивает Шина, подняв, наконец, голову и взглянув ему в глаза. На ее щеках видны потеки слез.
- Люди-то они в большинстве своем хорошие... но нет, не такие.
- И они тебя выслали?
Доррин кивает.
- Почему?
- Кое на что мы с ними смотрим по-разному. А им, как и большинству людей, все чуждое представляется злом.
Он встает и направляется к двери.
На лестнице, на полпути вниз, стоит Гонсар.
- Мальчик должен поправиться, - тихо говорит Доррин.
- Сколько я тебе должен? - сварливо спрашивает тележный мастер.
- Ничего... - Доррин молчит, а потом добавляет: - Разве что захочешь загрузить Яррла дополнительными заказами.
Он выходит на крыльцо, где стоит Шина.
- Я дала твоей лошади воды и зерна, - говорит женщина.
- Спасибо.
Забравшись в седло, юноша едет в сторону кузницы. Шина провожает его взглядом.
LIV
- Они снова подняли пошлины, - заявляет рослый Черный маг, открывая собрание.
- Это еще не самое страшное. Хуже другое - Белые хотят потопить все суда контрабандистов, способные нарушить блокаду, - невозмутимым тоном произносит стройная темноволосая женщина. - Норландцы не станут доставлять зерно на Край Земли, рискуя своими судами, если мы не предпримем мер против Белого флота.
- А почему мы этого не делаем?
- Потому что единственное наше реальное оружие - это ветра, но даже я не могу устроить больше двух крупных штормов, не превратив Отшельничий снова в пустыню... или в болото, - разводит руками маг воздуха. - Или не придав Джеслеку еще больше силы, чем та, какая потребовалась на возведение гор. Мы и так дали ему слишком много.
- Так что же нам, умирать с голоду? Или отказаться от гармонии лишь для того, чтобы Белый не становился сильнее?
- Я отказался от большего, чем любой из вас, - от гораздо большего! А голод нам не грозит. У нас есть сады, у реки Фейн выращивают пшеницу, и ячменя на острове более чем достаточно.
- Тьма, Оран! Никто и не упомнит, когда нам приходилось питаться ячменем... А почему мы не можем расширить посевы пшеницы?
- Почва не подготовлена. Это требует огромных усилий целителей, что лишь укрепит фэрхэвенскую сторону Равновесия, - отвечает Оран, утирая лоб.
- У тебя сплошь демоном подсказанные отговорки. Послушать, так мы ничего не можем поделать!
- А не ты ли громче всех возражал против строительства боевых кораблей?
- А как нам воевать? Ветра использовать мы не можем - во всяком случае, у нас уже давным-давно нет мага, который отважился бы это сделать. Применять порох или каммабарк против Белых бессмысленно - они подорвут его на расстоянии, и мы попросту взлетим на воздух. И любой наш корабль Белые сожгут прежде, чем он успеет сблизиться с их судном для абордажного боя. Конечно, на суше черное железо служит прекрасной защитой, но на море нам в рукопашную не вступить. Как же быть?
Оран пожимает плечами:
- Мы можем поручить некоторым целителям поработать над старейшими полями в долине Фейна.
- А как насчет строевого леса? Мы же...
- Знаю.
- А куда будем девать излишки шерсти?
- А как насчет тех, тронутых хаосом, которые отосланы в Кандар, Нолдру или Хамор? - спрашивает седовласый страж.
- Нам не обязательно принимать решение немедленно, - напоминает маг воздуха.
