— Успокойтесь все! Дрожь прошла, солнце прежнее!
— Подумайте! — с жаром сказал Субукул. — Неужели Гилфиг позволит совершиться катастрофе как раз в то время, как мы плывем на поклонение Черному Обелиску?
Все успокоились, хотя каждый по-своему интерпретировал это событие. Смотритель Витц увидел в этом аналогию с временным отказом зрения; проходит, когда несколько раз мигнешь. Войонд объявил:
— Если мы благополучно доберемся до Эрзы Дамат, я обещаю следующие четыре года посвятить планам восстановления прежней силы солнца! — Лодермюльх мрачно заметил, что ему все равно: пусть солнце темнеет и пилигримы ощупью добираются на Светлый обряд.
Но солнце светило, как и прежде. Плот спокойно плыл по великому Скамандеру; берега стали такими низкими и лишенными растительности, что казались темными линиями на горизонте. День прошел, и солнце, казалось, опускается прямо в реку, испуская темно-багровый свет, который постепенно тускнел и темнел по мере исчезновения солнца.
В сумерках разожгли костер, вокруг него собрались пилигримы и поужинали. Говорили о потемнении солнца, много было рассуждений эсхатологического характера. Субукул считал, что вся ответственность за жизнь, смерть и будущее принадлежит Гилфигу. Хакст, однако, заявил, что чувствовал бы себя спокойнее, если бы Гилфиг прежде проявлял больше искусства в управлении делами мира. На какое-то время разговор стал оживленнее. Субукул обвинил Хакста в поверхностности, а Хакст использовал такие слова, как «слепая вера» и «унижение». Гарстанг вмешался, заявив, что никому не известны все факты и что Светлый обряд у Черного Обелиска может прояснить вопрос.
На следующее утро впереди заметили большую плотину — ряд прочных столбов перегораживал реку и не давал плыть дальше. В одном месте был проход, но его перекрывала тяжелая железная цепь. Пилигримы подвели плот к этому проходу и бросили камень, который служил им якорем. Из расположенной поблизости хижины появился фанатик, тощий, длинноволосый, в изорванной черной одежде; он размахивал железным посохом. С плотины он угрожающе посмотрел на пилигримов.
— Возвращайтесь! — закричал он. — Проход по реке в моей власти: я никому не позволяю пройти!
Вперед выступил Гарстанг.
— Прошу о снисходительности! Мы пилигримы, направляемся на Светлый обряд в Эрзу Дамат. Если необходимо, мы заплатим за право прохода, хотя надеемся на твое великодушие.
Фанатик хрипло рассмеялся и взмахнул своим железным посохом.
— Мою плату нельзя уменьшить! Я требую жизни самого злого в вашем обществе, и вы все должны продемонстрировать свои достоинства! — Расставив ноги, в развевающемся на ветру плаще, он сверху вниз смотрел на плот.
Пилигримы забеспокоились, украдкой поглядывали друг на друга. Поднялся ропот, превратившийся в конце концов в смесь заявлений и требований. Громче всех слышался скрипучий голос Гасмайра:
— Я не могу быть самым злым! Жизнь моя полна милосердия и аскетизма, и во время игры я не участвовал в этом низком развлечении.
Другой голос:
— Я еще более добродетелен, я питаюсь только сухими бобами, чтобы не отнимать ни у кого жизнь.
Третий:
— Я еще более благочестив, я ем только кожуру от бобов и упавшую с деревьев кору, чтобы не уничтожать даже растительную жизнь.
Еще один:
— Мой желудок отказывается принимать овощи, но я провозглашаю те же благородные идеи и позволяю только мясу погибших животных касаться своих губ.
Еще:
— Я однажды переплыл огненное озеро, чтобы известить старуху о том, что злодеяние, которого она опасалось, не произошло.
Кьюджел заявил:
— Моя жизнь — беспрестанное унижение, и я неколебим в своем служении справедливости и равновесию, хотя это причиняет мне жестокую боль.
Войонд был менее решителен:
— Я колдун, правда, но своим искусством я способствую коренному улучшению общественных нравов.
Наступила очередь Гарстанга.
— Моя добродетель исключительна, она получена путем изучения мудрости прошедших столетий. Я не могу не быть добродетельным. Обычные мотивы, движущие человеком, для меня не существуют.
Наконец высказались все, кроме Лодермюльха, который стоял в стороне с угрюмым выражением лица. Войонд указал на него пальцем.
— Говори, Лодермюльх! Докажи свою добродетель, или будешь признан самым злым, что будет означать конец твоей жизни!
Лодермюльх рассмеялся. Он большим прыжком поднялся на плотину. Тут он выхватил меч и угрожал им фанатику.
— Мы оба злые, ты и я, раз ты ставишь такое нелепое условие. Опусти цепь или встречай мой меч!
Фанатик развел руками.
