видел.
– Кстати, – заметил Антонин, с неподражаемым хладнокровием подходя к вырубленному Колькой мидянину и нацеливаясь ему в горло, – добьешь его сам?
– Пусть живет, – Колька с трудом справлялся с пляшущей челюстью. – А про оружие… это… я имел в виду – у нас в Македонии мечи длиннее. Мне непривычно, короче.
– Это правда, – заметил Филипп, – я видел их мечи. А мидянина надо убить.
– Если он в моей власти – пусть живет, – твердо сказал Колька. Антонин пожал плечами:
– Милосердие к врагу – причуда богов… Как знаешь, Николай. Но меч все-таки возьми.
'Вернусь домой – запишусь в военный клуб, – решил Колька, взвешивая в руке трофей. – А то что за фигень – винтовку дали – не знаю, что с ней делать, меч сунули – та же заморочка…'
– Пацаны, – решился он, – только не удивляйтесь. Я когда убежал – я головой стукнулся… сильно. Какой сейчас год?
– Первый, – без особого удивления отозвался Антонин. – Первый год семьдесят пятой Олимпиады[14].
– Ценная информация, – вздохнул Колька. – Это ничего, если я пойду с вами?…
…Место, в которое свалился Колька, называлось Аттикой. Остров за приливом – Эвбея. Город – Халкис. Все вокруг – к полной радости нашего странствующего рыцаря – было захвачено и предано огню мидянами-персами, в неимоверном количестве вторгнувшимся на землю эллинов. Все эллинские войска – союз сорока городов во главе с Афинами и Спартой – отступили на юг, флот тоже ушел буквально несколько дней назад, чтобы спасти мирное население Афин и перевезти их на остров Саламин, где решено дать бой персам. Рассказывая об этом, Филипп и Антонин почти подрались. Антонин-афинянин аж зубами скрипел при мысли, что его город останется на разграбление врагу и утверждал, что спартанский полководец Эврибиад дурак и ничего не понимает в морской войне. Филипп-спартанец немедленно набычился и стал отвечать отрывистыми фразами, напоминая, что именно спартанцы отважного царя Леонида задержали на неделю вражеское войско в Фермопилах, дав прочим эллинам возможность уйти в безопасные места. Еще он сказал, что Фемистокл берет серебро у персов – после этого Антонин плюнул и, призвав в свидетели богов, отвернулся.
Колька лишь головой вертел, пытаясь выяснить, что происходит, и путаясь в потоке полузнакомых названий, имен и событий. Одно было совершенно точно – ему вновь 'повезло'.
Закат был обалденно красивым. Мешал только все тот же шум – особенно начал мешать, когда Кольке объяснили: это персидские войска день и ночь идут по дорогам, и нет и конца. Поэтому костер разжечь не получилось – мальчишки сидели в пещерке на горном склоне, за деревьями, наклонившимися долину, жевали трофейный сыр, черствые лепешки, крупный изюм (жалко, что с косточками) и вяленое мясо, запивали разбавленном водой с вином. Колька от вина отказался, чем вызвал немалое удивление – дескать, все македонцы пьют, как варвары! И штаны даже носят…
Против последнего возразить было нечего, и Колька поинтересовался, каким образом мальчишки тут оказались – просто для поддержки беседы. Выяснилось, что встретились они не столь давно. Филипп был сыном спартанского тахиарха, обучавшего ополчение феспийцев – в переводе на понятный Кольке язык – отец Филиппа был офицером-инструктором при союзном отряде.
По спартанским меркам Филипп был еще совсем не взрослым – взрослость наступала аж в тридцать лет! – но уже мог сражаться и умел это. Отец взял его с собой, как посыльного и оруженосца. Когда феспийцев разбили взявшие числом мидяне, Филипп, сражавшийся плечом к плечу с отцом, был отослан с приказом доложить об этом. Но до своих так и не добрался: 'остался на оккупированной территории!, где и встретился с Антонином. Афинян был сигнальщиком на одной из боевых триер, но во время удачного для эллинов боя у Еврипа его корабль потопили финикийские корабли. Команду перебили в абордажном бою, но Антонин прыгнул в море, долго плыл под водой, и его не преследовали – решили, что утонул. А добраться до своих уже не получилось – победившие эллины тем не менее вынуждены были отойти…
Колька в ответ рассказал, что и правда служил у персов, но, как и почти все македоняне, делал это подневольно и при первой возможности сбежал, оставив оружие и коня, а теперь не знает, что ему делать и как быть дальше. Особенно – намекнул Колька – жалко щит. Эллинские мальчишки закивали сочувственно.
Солнце село. На медленно гаснущем алом полукруге неба густо синели словно красками нарисованные длинные облака. Эллинские мальчишки молча и откровенно любовались закатом, обхватив коленки руками и поставив на них подбородки. Колька потихоньку попытался сесть так же – не получилось, спине неудобно. Тогда он просто лег на травяной настил, покрывавший пол пещеры, и лениво смотрел на небо, пока не сообразил, что не может быть такого долгого заката, а значит, это небо в облачных перьях ему просто снится…
Дымы подпирали небо косыми черными колоннами с плоскими широкими верхушками. Они поднимались отовсюду – из долин и с хребтов гор, над рощами и реками. А по дорогам текли потоки, взблескивающие металлом. Медленнее – пехота. Быстрее – конница, колесницы.
– Там, – Антонин вытянул руку, – Коринфский залив и перешеек Истм. Нам надо туда, там все наши.
Колька тяжело вздохнул. Он выспался и неплохо поел, а теперь не хотелось расставаться с ребятами. В конце концов, они неплохо к нему относились, кормили… Но Колька ощущал, что в ту сторону ему не надо.
– Я должен добраться в Халкис, – твердо сказал он.
Эллины недоуменно уставились на него, потом переглянулись. Филипп пожал плечами. Антонин развел руками:
– Халкис не продержится и дня, когда подойдет флот Царя Царей. А флот совсем близко, и наших кораблей тут нет.
– И все же мне НАДО в Халкис, – настаивал Колька.
– Обезумел, – Филипп сплюнул и сделал какой-то знак пальцами.
– Я видел сон, – решился Колька. – Голос с вечернего неба сказал: 'Иди в Халкис.'
– Голос? – быстро спросил Антонин, его лицо вспыхнуло. – А лица ты не видел?
– Нет, – сожалеюще отозвался Колька, мысленно попросив прощения за ложь. – Только голос.
Мальчишки снова переглянулись. Филипп опять пожал плечами и тихо заметил:
– Это мог быть бог.
– Кто еще мог говорить с небес в человеческих снах? – возбужденно спросил Антонин. – Может быть, все это знак: что мы встретились с Николаем, что помогли друг другу… Как знать, Филипп, может, это и наша судьба? Николай, – он повернулся к Кольке, – я пойду с тобой в Халкис, даже если он уже в осаде. Сказанное богами надо слушать… Филипп, а ты?
Спартанец в досаде пинал камешек. Потом согнул ветвь куста, за которым стояли мальчишки. Потом резко покраснел сквозь загар и покрутил коротко остриженной головой:
– Я не пойду в Халкис. Боги богами, но Спарта остается Спартой, а отец послал меня туда, прежде чем умереть, – это была длинная речь для него.
– Да я один пойду, – удивился Колька. Он, конечно, был бы рад отправиться не в одиночку, но и в мыслях не держал подбивать кого-то с собой и не ожидал, что его враньё будет иметь такой результат.
– Нет, решено, я иду с тобой, – повторил Антонин. – И напрасно Филипп хочет продолжать этот путь.
Спартанец только поднял и опустил брови, а потом встал на колени и начал делить еду на две части: побольше и поменьше.
– Может, я один пойду все-таки? – негромко спросил Колька у Антонина. Ему сделалось неловко. – А вы…
– Я решил идти с тобой и я иду с тобой, – отрезал Антонин. – Филипп решил идти в Спарту и он идет в Спарту.
Уходя по тропке через заросший лесом хребет, спартанец ни разу не оглянулся…
…Полуденный воздух был стоячим, пропитанным дымом и душным, как накинутый на голову пыльный
