казачат. То же получилось и с метанием ножей. Кое-кто перебрался на травку, а на трибунах замаячили кубанки и черкески…
… Сильно запоздавший обед был дан из лагерного котла – специально для экзотики. Впрочем, гости, кажется, сильно проголодались и не очень удивились борщу, каше с мясом, черному хлебу и чаю с сушками в послеполуденную жару. Большинство кадетов в той или иной степени знали русский язык, а казачата вытягивали из памяти обрывки школьного английского, и над столами вопреки всякой дисциплине скоро висел гомон на некоем странном языке, только что изобретенном и понятном обеим сторонам.
Руководители тоже сидели вместо, но… ОТДЕЛЬНО. Двое казаков – на одной стороне, трое штатовцев – на другой стороне стола. А ещё Глеб понял, что Мирослав не пришел на обед. Сергей – тот был здесь, ел и бойко говорил по-английски, легко и чисто. А Серб…
…Мирослав нашелся на берегу пруда. Он сидел на поваленной ветле и кидал в воду камешки.
– Ты чего? – недоуменно спросил Глеб, подходя. – Пошли, обед кончается. Серб, ау?
Мирослав оглянулся через плечо. Вздохнул тяжело. И тихо сказал:
– Я не могу на них смотреть, Глеб. Я… я их НЕНАВИЖУ.
Около здоровенного костра, разведённого на берегу пруда, шли разговоры на несколько тем сразу – и никто никому не мешал, потому что костер был огромен. Кто-то бултыхался в воде. Кто-то обсуждал программу завтрашних соревнований – по рукам ходили несколько свежеотпечатанных на принтере программ. Кто-то просто разговаривал. Звучали сразу несколько гитар. С одного края костра штатовцы пели 'Балладу о капитане' Сигера, с другого им откликались казачата с 'Группой крови', на третьем звучала кантри – 'Счастливый день' Брюса Хэйесса, четвертый отзывался 'Кубанским краем' Анастасии Заволокиной. На плацу те, кому не сиделось у костра (в основном. девчонки и штатовцы) устроили дискотеку под Киркорова.
– Так и не пришел, – сообщил Петька, усаживаясь на древесный обрубок, отполированный десятками сидевших на нем за несколько последних лет. – Сидит, как сыч, в палатке. Меня послал. Красиво и далеко.
– Ясно, – буркнул Глеб. И мысленно тоже послал всех сразу.
Американцы были хорошими ребятами. Без натяжек. Но… до Глеба сейчас дошло, что именно отцы и старшие братья этих славных мальчишек ведут себя на Земле, как распоясавшийся уголовник на зоне. Бомбят, жгут, морят голодом и хватают людей просто за то, что те хотят жить по-своему, даже не ища особых причин, уверенные, что так и должно быть.
– А? – Глеб неприязненно взглянул на него. – Сергей, поди сюда.
– Ау? – Сергей перебрался ближе. – Чего?
– Переведи ему… – Глеб помедлил, и решительно сказал: – В палатке сидит сейчас мой друг. Он серб. Он не хочет их видеть. Они разорили его дом и его страну. Спроси – зачем?
– Ты точно… – Сергей вздохнул. – Ладно… – и заговорил.
– Зря, – шепнул Петька. – Они гости.
– А Серб – мой друг, – ответил Глеб, видя, как меняется лицо Рональда. Он жестом остановил Сергей и кивнул ему, предлагая переводить, а сам заговорил отрывисто и сердито.
– Он говорит, что сербы бандиты и убийцы, – переводил Сергей. – Арабы – террористы, сербы – фашисты и палачи. Они виновны в… в геноциде и массовых убийствах. Так писали во всех газетах и передавали по всем каналам тэ-вэ. Они убивали детей и женщин, жгли города и загоняли пленных в концлагеря. Терпение США истощилось, и они покарали эту варварскую страну… Глеб, не надо, я больше не буду переводить, – быстро сказал Сергей, видя, что у Глеба четко обозначились скулы.
– Переводи, – нехорошим голосом сказал Глеб, – а то я сам переведу… спроси его, кто решил, что эти – террористы, те – фашисты? А мы кто? Пьяницы, бездари и нагаечники? Спроси еще, когда они решат, что нас тоже надо… покарать?
– Он говорит, – Сергей был явно недоволен, – что Америка никогда ни на кого не нападает без повода. Она богата и могущественна, ей нет нужды воевать, поэтому она просто стремится помочь другим. Как Европе против Гитлера .
– А Наполеона на своей территории не они разбили? – не выдержал Петька. – Ты спроси, спроси…
– Наполеона погубила русская зима, – вмешался один из кадетов, говоривший по-русски почти совсем чисто. – Если бы он напал месяцем раньше, исход войны был бы совсем другим. Я изучал эту войну и писал по ней контрольную.
– Это не 'эта' война, а Первая Отечественная, – поправил Глеб. – А после нее наши вот предки, казаки, дошли до Парижа. А по пути отдохнули в половине столиц Европы. Не в первый и не в последний раз.
– Он говорит, – Сергей переводил слова Рональда,- что они не Европа, они – Америка, и в их городах казаков не бывало.
– Если не считать того, что все города на их западном побережье и на Аляске как раз казаками основаны, – заметил кто-то, и казачата захохотали. Кадеты подобрались. Тот, что говорил хорошо по- русски, ответил:
– Пусть так. Вы очень любите гордиться своей историей. Но это было давно. Сейчас все по- другому.
– Все может и поменяться, – сказал Глеб. Сергей перевел.
Рональд вскочил. Потом сел, видимо, заставив себя успокоиться, улыбнулся нехорошо, и Сергей механически перевел сказанное им:
– У вас, русских, есть ядерное оружие. Но оно не вечно, а денег у вас нет. Когда его не станет, мы посмотрим, кто и что поменяет.
Глеб нацелился дать ему в морду. Но удержался и сказал:
– Завтра. Естердей. Там, – он показал в сторону спортплощадки. – Посмотрим. Ви си. Окей.
Посмотрим, хватит ли у вас пороха… Переведи, Бокс.
Сказав это, он встал и ушел в палатку.
Последними – минут через десять – ушли с импровизированной дискотеки девчонки…
…Кажется, начальство с обеих сторон догадалось, что между их подопечными что-то произошло, но никак это не комментировало и объяснений не требовало. А построение перед соревнованиями больше напоминало построение в чистом поле двух армий века XVIII, сошедшихся для решительной битвы: сейчас с полусотни метров дадут залп и бросятся в штыки. Журналисты, отлично выспавшиеся в пригнанном для них трейлере, недоумевали – ничего похожего на так часто транслируемые по телевизору встречи молодежное руками на плечах и дебильными улыбками в камеру… К тому времени, когда построение закончилось, появился караван машин, привезших инвентарь и все такое прочее, а так же – опять! – 'чинов', правда, не в таком количестве, как вчера.
Лично Глеб ночь проспал хорошо, как всегда, но ему снились какие-то муторные сны, не запоминающиеся и неопределимые, просто противные. Больше всего он ждал, чтобы наконец-то начались соревнования, ждал почти со злостью. Никто не говорил о том, что 'важна не победа, важно участие', что 'победит дружба' – ясно было, что именно победа тут только и имеет значение.
Начали с беговой программы. Спринт на сто, двести и четыреста метров зло и напористо выиграли американцы. Вторых и третьих мест тут не присуждали, только один победитель, сколько бы не было участников, но казачатам тут явно ничего не светило, даже будь обычные три места… Та же история повторилась на эстафете четыре по сто, и Скиба закурил у всех на виду, а Лукаш вообще ушел на какое-то время. Девчонки враждебно молчали. Потом штатовцы вышли вперед в беге с барьерами на сотню, и это было уже обидно до слез.
По бегу – до завтрака – оставались еще полтора километра и полоса препятствий в снаряжении. На полторы еще вчера записался Глеб; бежали с ним трое казачат и трое штатовцев.
