рот.
У Арпадофеля имелся немалый опыт общения со слушателями. Он не сомневался, что предельно чётко и конкретно растолковал новым коллегам и подчинённым свои идеи не столько при помощи слов, сколько посредством фанфарисцирующих интонаций. То есть, по его твёрдому убеждению, не могло идти речи о вопросах и сомнениях. Коба отошёл в сторону и стушевался, предоставив все дальнейшие вопросы решать боссу и своему непосредственному заместителю и помощнику по связям с коллективом Тиму Пительману (впрочем, об этой тонкости взаимоотношений Тима с начальством лулианичам лучше было не знать — до поры, до времени…). В ответ на фанфарисцирующую речь аплодисментов не последовало, но не это удивило Тима. Он знал, что Коба и не ждал аплодисментов. Но они с Минеем сразу же почувствовали оцепенение публики, с трудом приходящей в себя от потока гремящих фанфарами словесных блоков.
Лулианичей порадовало исчезновение зловещего коротышки, а также то, что его непринуждённо сменил душка Тимми Пительман, и за его спиной маячила любимица элитариев Офелия Тишкер. Пительмана в «Лулиании», в общем-то, любили за мягкий голос и обаятельную улыбку, которая словно озаряла всё вокруг при его появлении, поначалу — в качестве посланца дружественного «Лулиании» Института патентных исследований, а потом и одного из ведущих фирмачей.
Тим стоял перед ними в привычной раскованной позе и застенчиво улыбался, стараясь охватить своей улыбкой всех лулианичей. Он очень хотел разъяснить коллегам и их близким суть речи Арпадофеля. Это было для него очень важно, но гораздо важнее — продемонстрировать лишний раз свою преданность лично шефу, Арпадофелю и делу струи подобающей цветовой гаммы. Внимательно глядя на лица коллег, он вдруг осознал, что далеко не всех лулианичей впечатлили должным образом фанфарисцирующие интонации и взбирающиеся выше и выше, чуть ли не до ультразвуковых обертонов, нервные вибрации голоса Арпадофеля — и это его неприятно изумило.
Не успел затихнуть последний отзвук речи Арпадофеля, не успели люди придти в себя, как из группы фирмачей, заранее облюбовавших правый склон Лужайки пикников, раздались голоса. Громче всех, как Тиму показалось, звучал мягкий баритон Бенци Дорона. Уже открыв было рот, чтобы творчески развить то, что недостаточно чётко донесли до народа фанфары Арпадофеля, Тим с неприязнью подумал: «Опять этот пейсатый выскочка!» — но решил подождать развития событий. Он изобразил доброжелательное любопытство и глянул туда, откуда слышались взволнованные голоса.
Арпадофель, пристально взиравший на лулианичей, увидел, как из группы державшихся вместе фирмачей в кипах выделился плотный, но не полный круглолицый мужчина примерно сорока лет, выше среднего роста. Лицо живописно окаймляла пышная темно-рыжая грива, отливавшая медью на солнце. Гриву венчала красивая, в тон волосам, глубокая вязаная кипа. Бросалась в глаза пышная, ухоженная, завиток к завитку, борода, однако, не скрывающая пухлых щёк с ямочками. Солидности добродушному лицу улыбающегося льва придавали очки в толстой оправе в тон шевелюре, сквозь которые серьёзно и по- доброму глядели огромные, похожие на каре-зеленоватые виноградины, глаза.
Пительман сильно прикусил губу, с трудом удержавшись от брезгливого взгляда на бывшего армейского приятеля. Он знал, что в «Лулиании» Бенци пользовался уважением многих коллег: талантливый программист, а главное — чистый, добрый и отзывчивый человек. Поэтому, когда он заговорил, все с выражением живейшего внимания, смешанного с лёгкими опасениями тех, кого ошеломили фанфарисцирующие речёвки Арпадофеля, подались в его сторону.
Это сразу не понравилось Тиму. Он уже, не скрывая недоброго изумления, воззрился на гривастого выскочку в кипе, но всё же сдержался, решил сначала послушать, что тот скажет. Офелия из-за его спины деловито направила диктофон на Бенци. Губы её змеились в насмешливой улыбке, круглые зелёные глаза блестели в предвкушении занятного материала, так и просящегося в газетную колонку.
Бенци Дорон всем своим видом давал понять, что просто хочет задать несколько вежливых вопросов. Он сказал, глядя в глаза Мезимотесу: «Простите, адони, мы хотели бы уточнить: что вы имеете в виду, говоря про общий мангал? Вот вы сказали: всё в общий котёл. Так?» Мезимотес вежливо кивнул, но ничего не сказал.
Бенци подождал ответа, потом решил удовольствоваться молчаливым кивком босса и продолжил: «Простите, а вопросы кашрута? Надеюсь, вы как-то учли этот момент, прежде чем предложить нам объединение припасов, принесённых коллегами, как светскими, так и религиозными? Я уж не говорю о посуде, к которой законы кашрута предъявляют свои требования…» — «Простите, адони… э-э-э…» — «Дорон…» — покраснел Бенци. — «Адон Дорон, — ослепительно улыбнулся ему Мезимотес, вежливо склонив голову. — Вы, конечно, совершенно правы: мы должны были об этом подумать заблаговременно. Уж простите нас, невежд, в голову как-то не пришло… Казалось бы, такая мелочь!.. Ведь это День Кайфа! Нам думалось, люди хотят расковаться, сбросить груз всех и всяческих условностей. И, конечно же, приготовить на мангале то, чего не могут себе позволить в будни. То, что любят, но не всегда — и не все! — могут себе позволить. Например, какие-нибудь изысканные деликатесы…
А они иногда могут и не соответствовать… э-э-э… Вы же знаете, что не для всех ваших коллег требования кашрута имеют, скажем так, столь важное значение…
И таких коллег, знаете ли, большинство!» — последнее слова Мезимотес произнёс с нажимом, оглядываясь, словно в поисках поддержки, в сторону светских коллег, что потихоньку готовили себе места для пикника. Его взгляд скользнул по маячившему рядышком Тимми, а затем перескочил на Офелию за его спиной.
«Значит, мы не сможем участвовать в вашем общем, так сказать, котле: он у вас, скорей всего, просто некашерный!» — развёл руками Бенци. — «Ну, посудите сами: кто-то взял продукты изысканней, у кого-то попроще. Все сидят на одной Лужайке, а кушают каждый своё, соответственно своему уровню. Нехорошо получается, некрасиво! А кому-то и неловко, даже обидно!..» — ласково глядя на Бенци, снова пояснил Мезимотес. Бенци удивлённо поднял брови: «Но разве нельзя было раньше всё это продумать, скинуться и приобрести припасы на всех, посуду, решётки? Вот и вышел бы общий мангал — но действительно для всех. Потому что тогда можно было бы учесть требования кашрута для религиозных коллег — ведь нас на фирме не так мало. Может, лучше расположить все мангалы рядышком, например, по кругу? Вот и получилось бы — и общий мангал, и у каждого свой!» — «На сей раз может не сложиться, как вам бы хотелось. Это же так важно — все вместе, в одном кругу, в одной струе на совместном отдыхе!» Бенци собрался ответить, но неожиданно ворварлся Тим с возгласом: «Совершенно верно!» В его голосе гремели гневные, чуть ли не фанфарические интонации.
Некоторые, оторопев, подумали: «А Тимми-то наш, когда он успел этого нахвататься?» Потемневшие глаза Тима, недобро засверкав, перебегали с Бенци на сплочённую кучку религиозных коллег, на изумлённых лулианичей, на Минея.
Ища поддержки, Тим оглянулся на Арпадофеля, сверлившего Бенци своим правым глазом. Лицо Кобы уже наливалось опасным багровым румянцем, синхронно раздаваясь вширь. Офелия за спиной Тима откровенно веселилась и что-то тихо нашёптывала в свой диктофон. Заодно она успевала снимать фотокамерой та-фона то одного, то другого говорящего. В кадр попало и лицо Арпадофеля.
Тим увидел озабоченное выражение на лице Минея и мигом успокоился. На его лице снова заиграла приветливая, даже слишком приветливая ухмылка, и он мягким, вкрадчивым голосом заговорил: «Адони! Если я вас и адона Арпадофеля правильно понял, имеется в виду, что в День Кайфа люди хотят развеяться, расковаться. А главное — почувствовать себя свободными от всех и всяческих условностей. Не так ли?» — Миней улыбнулся и кивнул, снова ничего не сказав. Почувствовал себя увереннее, Тим глянул на Бенци и громко отчеканил: «На отдыхе нормальные люди не хотят никаких ограничений! Ни-ка-ких!!!» К изумлению лулианичей, от непривычно зазвучавшего голоса Тима пошло гулять, колыхаться над Лужайкой вибрирующее эхо.
«В конце концов, у нас демократия, дорогой коллега из Меирии! — он снова понизил голос и произнёс эти слова мягко и вкрадчиво. — А это означает, что решает большинство. А теперь взгляните и ответьте — кто тут у нас в «Лулиании» большинство?» Офелия поглядывала то на Тимми, то на лулианичей, и лицо её сияло торжеством.
Отработанным движением она направляла диктофон на Тима, переводила на возбуждённо переговаривающиеся группки его коллег и обратно на Пительмана.
Мезимотес с беспокойством оглянулся, стараясь понять, как основная масса лулианичей на самом
