Ренана ласково сжала руку Ширли и проговорила: «Так ты к нам приходи в гости!..
В самое ближайшее время и приходи!» К девочкам подошла Нехама и тоже повторила:
«Приходи к нам в гости, милая Ширли. У нас скоро торжество, бар-мицва наших мальчиков — вот и приходи! Я очень рада, что вы с Ренаной познакомились и подружились. Как я мечтала, чтобы наши с Рути дети дружили!.. Эх… что говорить…» — в голосе Нехамы послышалась лёгкая горечь. Ширли недоуменно глянула на неё, но Нехама уже справилась с собой и с улыбкой продолжила: «Мы всегда будем очень рады тебя видеть. Приходи! Надеюсь, мама с папой тебе разрешат. Нам было приятно познакомиться с такой хорошей дочерью Моти и Рути Блох, внучкой геверет Ханы… — и она снова ласково улыбнулась смущённой девочке, потом позвала дочек: — Девочки, пошли. Автобус уже ждёт». Ширли махнула рукой Ренане, проводила взглядом Ноама, коротким кивком попрощалась с Ирми, Максимом и близнецами и направилась в сторону центра Лужайки. Ноам остановился и долго провожал её глазами, не замечая, что рядом застыл его младший брат Рувик и тоже смотрит вслед Ширли. Так они стояли, пока обоих из задумчивости не вывели — одного голос Ирми, другого голос брата-близнеца.
Ширли услышала два знакомых возбуждённо-ломких голоса: «Ширли! Как ты тут оказалась, что ты тут делаешь? Где ты была? Мы же беспокоимся, и предки за тебя волнуются!» Она подняла голову на голоса и увидела братьев. Только сейчас она обратила внимание на их не совсем обычный вид. Конечно, Галь и Гай очень отличались от мальчиков Дорон и вообще от мальчиков их круга: оба в искусно надорванных прямо на самых выпуклых местах шортах, вместо рубашек тела оказались расписаны рисунками, от которых ей стало не по себе. Когда они ехали сюда, что-то Ширли не заметила, что братья были без рубашек, на их телороспись она вообще внимания не обращала. Сейчас они были необычно возбуждены и как будто не совсем твёрдо держались на ногах. Она решила, что они слишком много пива выпили, ничего другого ей в голову не могло придти. Тут же вспомнила о ссоре, и настроение испортилось.
Близнецы Блох высокомерно глянули в сторону автобуса, мирно урчащего за оградой Лужайки, и грозно вопросили: «Ты что это? Побывала у досов? С ума сошла, что ли?» — «Не ваше дело!» — вызывающе вскинула девочка голову, предусмотрительно отъезжая от братьев на безопасное расстояние. Но они как будто не слышали, глядя через дорогу, на пригорок, рядом с которым тихонько урчал автобус, где сверкали в лучах заходящего солнца вихрастые медно-рыжие, покрытые кипами головы 13-летних близнецов Дорон: «Что это!? И тут близнецы? Ну, ва-ще!» — «Ну, это ещё малявки!
О чём можно с ними толковать!.. Даже не врезать, как полагается!.. Не люблю борьбу не на равных…» — небрежно одинаковым жестом оба резко взмахнули руками, указывая на кипы Шмулика и Рувика, и едва не упали. Ухватились друг за друга, и при этом с некоторой опаской, смешанной с изрядной долей куража, посматривали на направлявшихся к автобусу Бенци и его домашних, на мужчин, перетаскивающих вещи в автобус. Ширли переводила расширившиеся от удивления, смешанного со стыдом, глаза — с братьев на удалявшихся Ноама с Ирми и Максимом, на Шмулика и Рувика.
Близнецы Дорон с насмешливым недоумением поглядывали на раскачивающихся в борцовской стойке и поигрывающих бицепсами близнецов Блох, потом встряхнули головами, как по команде, спокойно развернулись и пошли к родителям, приветливо подмигнув Ширли и махнув ей рукой. Ширли не заметила, как Рувик, поглаживая гитару, ещё несколько раз оглянулся на неё; она продолжала переводить взгляд с братьев на Ноама.
На лицах её братьев между тем ясно читалась одинаковая ярость и презрение, с которыми они вдруг обратили свои взоры на Ноама, которого словно только что заметили: «Ты что, сестрица, не знаешь, кто это такой?» — а тот, услышав их голоса, расширенными от изумления глазами уставился на них, затаскивая вещи в автобус, а потом протискиваясь мимо Максима к окну, продолжая наблюдать за Ширли, понуро стоящей напротив тех, которые — он это хорошо помнил! — его однажды жестоко избили…
Галь сделал угрожающее движение в сторону, в которую разворачивался автобус, увозящий Ноама, и снова повернулся к сестре: «Но что ты, наша сестра, тут делала?» Ширли вскинула голову и вызывающе посмотрела на братьев: «Отдыхала от ваших дурацких разговоров и от грохота! Тут наконец-то услышала прекрасную, настоящую музыку! Душой отдохнула!» — «Да ты с ума сошла, Бубале! Их так называемая музыка — бред фанатиков! Средневековые сопли — вот как элитарии, это называют! Не будь ты так упряма, ты была бы открыта всему новому и прогрессивному и поняла бы, что хочет слушать народ!» — яростно воскликнули оба в один голос. — «Меня не интересует, от чего балдеет ваш силуфо-кульный народ!!! Меня интересует, что нравится мне!» — отчеканила девочка. Она с затаённой грустью глядела на автобус, увозящий её новых друзей и Ноама, потом сердито, с вызовом, выкрикнула, повернувшись к братьям и сверкнув глазами: «Я вам не Бубале! Хватит!» Галь подошёл, взял Ширли за руку, сжал запястье и жёстко проговорил: «Ты немедленно идёшь с нами! И больше никогда не устраивай нам сцен и не уходи неизвестно куда, неизвестно к кому!» — «Я вам уже сказала: мне надоели ваши поучения! Ясно?!..» — крикнула Ширли, вырывая руку. — «Мы — твои старшие братья, нам положено следить за тобой, чтобы ты не пошла по плохой дорожке… — тихо прошипел Гай, приблизив своё лицо к её лицу. — Ты хоть понимаешь, что это за семейка?» — «А что!
Нормальная семья! Семья папиного коллеги Бенци Дорона. Тут все папины коллеги!» — «Ага, коллега! Ну-ну!.. Ты, что, утром не поняла, что Дорон — фанатик и скандалист! Не слишком ли много говорят о финансовом гении этого доса? Только и слышишь — «Бенци рассчитал, Бенци обосновал»! Нам давно было ясно, почему этого кол-л-л-ле-гу никогда не приглашали к нам в дом… Его старший сынок настоящий хулиган, чтобы ты знала! Фанатик чёртов! Яблочко от яблони… Ну-ка, пошли!» — рявкнул Галь.
«Пошли, сестричка», — внезапно изменив тон, почти ласково проговорил Гай. Ширли мрачно опустила голову. Настроение было снова испорчено. И как бы в унисон с испорченным настроением небо быстро потемнело. Ширли показалось, что редкие чуть светлеющие пятна насмешливо ухмыляются, насмехаясь над ней…
Близнецы Блох привели младшую сестру к их семейному столику. Они издали увидели, что приятели уже разбирают аппаратуру и затаскивают в чью-то длинную машину.
Галь крикнул: «Ребята, погодите! Я же просил без нас не трогать!» — «А что нам делать, если у вас нашлись дела поинтересней!» — «Да мы сестру должны были в семью вернуть… Забрела к каким-то…» — пытался объяснить Гай, но Галь сильно толкнул его в бок и прошипел: «Молчи, придурок! Зачем ребятам знать, что у нас такая сестрица…» И они оба, оставив, наконец-то, Ширли в покое, направились помогать приятелям.
Тим мерил шагами Лужайку, сжимая в руке фелиофон. Офелия незаметно испарилась, перед тем чмокнув его в толстую щёку и прошептав: «Пойду, посижу в твоей машине.
Там мне всегда славно работается. И ты не задерживайся, пупсик…» Впрочем, далеко она не ушла: забралась, как и обещала, в машину Тима и занялась обработкой записанного на диктофон материала. Тим изобразил лёгкую обиду и разочарование, по-детски надув губы, но ей в спину облегчённо вздохнул и принялся выписывать круги и восьмёрки вокруг семейства Блох. Изредка он украдкой поглядывал на Рути, которая всё ещё сидела в кресле с наушниками на ушах, и на её лице было такое блаженное выражение, что сразу стало ясно: от музыки, которую она слушает, она ловит самый настоящий кайф. По тому, как она тихонько мурлыкала мелодии, как отстукивала ритм маленькой ручкой по пухлой коленке, было ясно, что это явно не любимый её сыновьями силонокулл. Тима она словно не замечала.
Жизнь семьи Блох вернулась в обычное русло. Нынешняя серьёзная ссора такого накала между Ширли и близнецами, да ещё у всех на глазах, произошла впервые, и можно было считать её случайной. Мало ли чего не бывает между детьми-подростками!
Наконец, Рути поднялась, попросила Моти собрать и отнести в машину вещи. Глядя как бы сквозь Тима, она холодно проговорила: «А что тут делают посторонние?..» Тим тихим голосом проговорил: «Я к мальчикам, а не к вам с Моти подошёл… Имею право!.. Напрасно ты так, Рути!.. Потом поймёшь…» — и он, резко развернувшись, направился к своей машине, в которую Офелия уже загрузила всё привезённое ими для пикника оборудование. Он был доволен, что она основательно углубилась в обработку материала и не видела, как он вокруг Рути прогуливался, а та едва удостоила его выражением равнодушного презрения.
Рути взглянула на дочь: её выражение лица чуть не пело во весь голос, что она пережила нечто
