наверно, стал немножко стесняться перед сыновьями: ведь силонокулл ни для пенья, ни для танцев не предназначен! А жаль: у Мотеле и слух прекрасный, и голос, чудесный мягкий тенор, пусть и необработанный. Впрочем, ей нравится в Моти всё — и лицо, и улыбка, и голос…
Ширли с упоением продолжала свой рассказ о впечатлениях от времяпровождения у друзей. Вдруг, случайно упомянув имя Ноама, она нерешительно замолчала и покраснела. Но родители вроде бы ничего не заметили. И Ширли снова и снова повторяла, как хорошо поют близнецы Шмулик и Рувик, как трогательно все мальчики Дороны ухаживали за нею за столом, как они все вместе гуляли по улицам посёлка, где не было ни одной машины, и дети играли прямо на мостовой… И вдруг обронила:
«А ведь где-то там, в Меирии, бабушка Хана с дедушкой Гедальей живут! Мы же у них бывали, помните? Но у Доронов, — виновато потупилась она, — мне больше понравилось… У них ужасно весело! И тепло…» — добавила она чуть слышно. Моти ничего не ответил на это, только тихо обронил: «Беседер! Бубале, я рад, что ты получила удовольствие, что тебе там было… хорошо. А сейчас пора идти спать, завтра нам всем рано вставать», — и удалился в спальню. Рути ничего не сказала, только закусила губу. Ширли с удивлением смотрела на маму, на её внезапно покрасневшие глаза раненой газели и, подойдя, обняла, нежно приласкалась к ней, молча поцеловала и ушла к себе.
Для старших Блохов явилось полной неожиданностью, что их дочь Ширли неожиданно увлеклась самой с некоторых пор неприемлемой в кругу эранийских элитариев хасидской музыкой. Той самой, которая уже несколько лет не звучала в доме. Во всяком случае, с тех пор, как подросли сыновья, и родители, после разрыва с родными Рути, Магидовичами, решили воспитать из детей истинных элитариев, как было принято в кругу обитателей Эрании-Алеф-Цафон и Эрании-Далет. Впрочем, в отношении сыновей прилагать для этого усилия не было никакой нужды: мальчишки давно уже подпали под полное влияние своего старшего друга Тимми Пительмана. Это — у Рути раньше, а у Моти позже — вызвало противоречивые чувства, которые Моти приписывал банальной ревности.
Рути, учительнице музыки, из всех музыкальных предпочтений детства, ранней юности и молодости пришлось оставить себе классику, джаз и современные песни Арцены. Ещё она очень любила классические, а также самобытные мюзиклы Арцены, в которых сочетались все три её музыкальных предпочтения, порой самым парадоксальным образом. Моти втайне разделял музыкальные вкусы жены и дочери, но вынужден был в последнее время изо всех сил это скрывать. Слишком часто, по делу и не по делу, ему приходилось громогласно расписываться в горячей любви к силонокуллу. В последнее время ему пришлось пару раз составить сыновьям компанию, сопровождая их в «Цедефошрию». Подавляя отвращение, он принуждал себя делать вид, что выражает почти такой же шумный восторг, какой демонстрировали не только экзальтированные юнцы, но и его солидные коллеги и ровесники, числившие себя в интеллектуалах- элитариях. Чего не сделаешь ради спокойствия и благополучия под пристальным свирепо косящим левым оком парящего где-то в недоступных высотах Арпадофеля, постреливающего то белесовато-багровыми, то густо-жёлтыми лучистыми очередями. А главное — перед мягко обволакивающим насмешливым взором под бровками домиком бывшего армейского приятеля Тима Пительмана. Ни на что большее Моти, правда, не хватило. Порой и Рути ему вторила, когда разговор об этом заходил на каком-нибудь светском рауте. Меньше всего Блохам хотелось оказаться белыми воронами в своём кругу. Правда, все эти восторги в отношении силонокулла и возмущённые, полные презрения высказывания в адрес поклонников народной музыки звучали до того фальшиво, особенно из уст Рути, что Ширли старалась не слушать разглагольствования родителей на эти темы. Это доставляло девочке-подростку нешуточные душевные страдания. За этой фальшью девочка чувствовала, но до конца не могла постичь большую личную драму отца, занимающего довольно высокий пост в «Лулиании». О маме и говорить не приходится… Но почему, почему отец публично воспроизводит, поспешно бубня на одной ноте, бред, который выдаёт о силонокулле похожая на болотную ящерицу Офелия, да ещё и теми же самыми словами, как будто долго зубрил их наизусть (словно к экзамену готовился)?!.. Девочка под любыми предлогами уклонялась от присутствия на этих сборищах. Совсем недавно родители перестали на этом настаивать: девочка выросла, у неё своя жизнь, своя компания.
Разумеется, своё увлечение клейзмерской музыкой и хасидским роком Ширли не пыталась афишировать или навязывать кому бы то ни было дома, а тем более среди школьных приятелей, выросших в Эрании-Далет. Поэтому никто в семье не обратил внимания на внезапно захватившее её странное и, на взгляд элитария, постыдное увлечение. Братьям и вовсе было не до сестры. После ссоры детей на Дне Кайфа у близнецов произошёл серьёзный разговор с отцом, и мальчишкам пришлось пообещать отцу больше не обижать младшую сестру. И действительно они оставили её в покое, прекратили в её присутствии разговоры на темы современной музыки, и родители предпочли забыть досадный эпизод. Ширли ничего не говорила, когда из комнаты братьев на весь дом гремели силонокулл-композиции. Она только тихонько попросила отца оборудовать её комнату звуковым полупроницаемым экраном, чтобы максимально уменьшить для себя и для домашних взаимное неприятие музыкальных интересов. Отец обещал подумать, а пока девочка слушала любимую музыку на наушники, чтобы не вызывать презрительно-насмешливых взглядов своих братьев (что порою действовало на неё едва ли не хуже их язвительных высказываний) и удивлённых взглядов мамы, неизменно навевающих мысль о глазах раненой газели. Рути скрывала от всех, насколько болезненно она переносит мучительное раздвоение между тем, на чём была воспитана и что действительно любила, и тем, что диктовала принадлежность Блохов к эранийским элитариям.
В предвечерний час, когда повеявший лёгкий ветерок обещал некоторое смягчение дневного зноя, Ширли сидела в своей уютной комнатке. Она только что приняла душ, и теперь с ногами забралась в своё любимое, уютное кресло, в котором так любила заниматься, читать, рисовать, слушать музыку. Положив альбом на колени, девочка рисовала, одновременно слушая через наушники кассету с записями так полюбившегося ей после памятного Дня кайфа дуэта «Хайханим». По стенам были со вкусом развешаны её рисунки, а также графика художников, не получивших признания элитариев. Эти маленькие работы они с мамой несколько лет назад (до того, как закрутилась наша история) приобретали, с удовольствием шатаясь по выставкам-ярмаркам молодых независимых художников.
Ширли с детства очень любила шататься по таким вот весёлым ярмаркам. Они ещё совсем недавно время от времени устраивались на одной из центральных широких аллей Парка между Лужайками Мюзиклов, Камерной музыки и «Рикудей Ам». Чаще всего они ходила на такие ярмарки с мамой. Работы, которые там выставлялись прямо на земле, очень нравились и Ширли, и Рути: оригинальные, немножко наивные, яркие и свежие, они и вправду отличались от тех, что удостаивались восторженных, на грани истерики, похвал эранийских элитариев. Ни настроением, ни ритмикой линий, ни цветовой гаммой эти работы не отвечали критериям новейшей струи, совсем недавно официально провозглашённым известным гениальным художником Арцены скульптором Довом Бар-Зеэвувом. Впрочем, этим критериям не отвечали и мелодии, ненавязчиво тихо звучавшие на этих ярмарках, которым продолжала упорно отдавать тихое, но явное предпочтение женская половина семьи Блох.
Ренана позвонила Ширли и пригласила её в «Цлилей Рина», где в этот вечер должен был состояться совместный концерт «Хайханим» и ансамбля студийцев «Тацлилим» с новой программой. При этом Ренана смутно намекала на какой-то сюрприз, о котором близнецы ей все уши прожужжали. Она рассказывала, что всякий раз, как только заходил разговор о предстоящем концерте, близнецы начинали шептаться и хитро поглядывать на старших. Вот уже неделю только и говорят о каком-то сюрпризе.
Отец только мимоходом спросил: «Надеюсь, ничего опасного не планируете? Взрывов не будет?» — «Ну, что ты, папа! Мы же не террористы!» — «А кто вас знает!» — и усмехнулся в бороду.
Ширли уже знала со слов тех же близнецов Дорон, что студия, в которой они занимаются, завоевала популярность не только в Меирии, но и в Эрании — в основном в Эрании-Бет и Эрании-Вав. Многие родители старались устроить туда своих сыновей, в том числе совсем маленьких мальчиков лет 5–6, для которых пришлось открыть специальные группы.
На приглашение Ренаны Ширли, конечно же, ответила восторженным и радостным согласием. Она тут же побежала к папе, который сидел у себя в кабинете и работал.
