проговорила Ренана.
И вот они стоят перед дверью квартиры на первом этаже, и Ширли никак не может поднять дрожащую руку к кнопке звонка. Ренана решительно нажимает на кнопку. За дверью тишина, потом звук торопливо семенящих шагов, хрипловатый, похожий на мамин, слегка дрожащий голос: «Кто там?» Ширли неслышно шепчет сдавленным от волнения голосом: «Я, Ширли Блох…» Ренана с улыбкой громко откликнулась: «К вам пришла ваша внучка Ширли!» Дверь распахивается, на пороге — маленькая кругленькая бабушка Хана. Она застыла, отступила назад, всплеснула руками, и в глазах у неё заблестели слёзы. Она кричит в глубину квартиры: «Гедалья! Гедалья!
Иди сюда! К нам гостья пришла! Дорогая гостья!» — «Какая такая гостья?» — гудит голос дедушки из другого конца коридора. А вскоре и он сам появляется из комнаты, которая служит ему кабинетом.
Ширли смутно припомнила, что когда детьми они приходили в гости к бабушке и дедушке, он никогда не позволял им заходить в свой кабинет. Но с порога можно было видеть крохотную комнатушку, стены которой были заставлены стеллажами и полками, которые ломились от множества книг, тяжеленных фолиантов; им, судя по виду, не меньше ста лет, а может, гораздо больше. Дедушка Гедалья острым глазом оглядывает Ширли и, отвернувшись, ворчит: «На отца похожа… Зато близнецы — на Рути, вернее, на меня…» — «Ну, и что, Гедалья! Вот, девочка пришла к нам в гости. А ты подружка моей внучки, — обращается она к Ренане и широко улыбается: — и внучка рава Давида Ханани и моей подруги рабанит Ривки? Как бабушка? Я ей несколько дней не звонила! Обязательно передай ей привет от меня!» — «Да, обязательно передам бабуле Ривке привет — она будет рада! А зовут меня Ренана Дорон». — «Ну, что же мы тут стоим! Проходите, проходите, садитесь! Гедалья, прерви на время свои занятия: такие гостьи к нам пришли! Наша внучка Ширли и внучка моей подруги Ривки! Смотри, как девочка выросла! А волосы… если бы не чёрные, как у Моти, ну, совсем, как у меня были!.. Помнишь, Гедалья, какие у меня были локоны, когда мы познакомились? У тебя, лапочка, цвет волос папин, а мягкие, нежные локоны, как были у меня и у твоей мамы. А у близнецов — почему-то наоборот… Цвет дедушкин, а жёсткие и вьются, как пружинки…» — «Сейчас у них волосы совсем не так вьются, как ты думаешь…» — выдавила смущённо девочка; она вспомнила, что братья выделывали со своими волосами последние годы.
Бабушка Хана просияла, подсела к внучке и погладила её по голове, потом осторожно и робко поцеловала в щёчку. Ширли смутилась и вдруг повернулась к старушке и в ответ пылко обняла и поцеловала её. Хана заплакала: «Ой, моя девочка, маленькая, худенькая, ласковая! Сколько раз ты мне снилась, как ты приходишь к нам в гости!.. Как я хотела видеть тебя! А братишки, почему?..» — старушка неожиданно оборвала себя и испуганно прикрыла рот рукой. Ширли покраснела, расширила глаза и беспомощно посмотрела на Ренану. Ренана тут же ловко перевела разговор на другую тему: «Ширли хочет поступить учиться в ульпену в Меирии, где наши мамы учились…» Тут уж и дед Гедалья заинтересовался, он принялся расспрашивать девочку о том, почему она решила идти в ульпену, если её мама давно порвала с традицией, и у них дома нет ничего, на чём она выросла, и её муж…
Хана решительно его оборвала: «Гедалья, мы не будем сейчас обсуждать это!
Уважение к родителям — первое дело!..» — «Значит, ты решила вернуться к корням?» — серьёзно и ласково глядя на девочку, спросил дед. — «Да!» — твёрдо произнесла девочка, и дедушка в первый раз с момента её появления у них в доме улыбнулся. И спросил: «А мальчики? Галь похож на меня! Гай тоже, но Галь больше: глаза такие же острые и серьёзные, Гай, тот помягче будет… Галю бы подошло мне наследовать…
Ну, и Гаю тоже…» — «Нет, с этим не получается… — сокрушённо проговорила Ширли, качая головой, — у них другие интересы…» Старая Хана вышла на кухню и, выглянув оттуда, поманила Ширли: «Пошли, девочка, помоги мне». Ширли встала, кивнув деду, и направилась на кухню. Ренана осталась беседовать со старым Гедальей. Хана разогревала в микрогале, вытаскивала и выставляла на передвижной столик всевозможные ханукальные блюда. Она тихо прошептала на ухо внучке: «Ширли, мы не говорили дедушке, как Галь и Гай избили старшего сына Нехамы, внука Ривки. Мы с Арье и Амихаем постарались, чтобы он не узнал. Его бы это очень расстроило: мало того, что избили, и так зверски… Этим дурацким ка- ра-тэ занимаются, совсем не еврейское дело… все эти драки… Ещё и то, с чего всё началось… Эти песенки… как-его-там?..» — «Бабуленька, а почему они с мамой не поговорят, Арье и Амихай?» — «Ой, не спрашивай, внученька!..
Дедушка больше всего переживает за твоих братиков. Они нам были таким утешением… после всего…» — и по лицу старушки заструились слёзы. Она давилась слезами, стараясь не всхлипывать, чтобы муж не слышал. Ширли удивлённо и с состраданием взглянула на бабушку. У них дома никогда не вспоминали об истории семьи Магидовичей, девочка об этом, во всяком случае, не знала. Она прижалась к старушке, стала покрывать её лицо поцелуями, успокаивая: «Что ты, бабуль!.. Я же к вам пришла!.. Не надо плакать, родная!» Понемногу старушка успокоилась.
Вскоре на столе стояли красивые чашки с блюдцами, глубокая тарелка с румяными картофельными оладьями, блюда с пончиками всевозможных форм и размеров, варенье, конфеты. Посреди стола важно пускал ароматный пар большой фарфоровый чайник.
Распахнулась входная дверь, и вбежали двое мальчишек примерно 10–11 лет. Из-под одинаковых простеньких чёрных кип с фиолетовым отливом у одного выбивались лохматые светлорыжие кудряшки и яркие голубые (почти такие же, как у бабушки Ханы!) глаза. Другой, немного помладше, отличался от первого короткими тёмными волосами, отливающими тёмной медью и острыми, словно угольки, темно- карими глазами. При этом в глаза бросалось удивительное для двоюродных братьев сходство — и манеры, и жесты, и мимика, и даже немного черты лица, а главное — россыпь веснушек на носу и щеках. Ширли заметила, что россыпь веснушек на лице темноволосого была определённо погуще.
Голубоглазого мальчишку Ширли запомнила ещё с концерта в «Цлилей Рина» — это и был её кузен Цви-Хаим Магидович, как Ширли уже знала, один из самых многообещающих солистов студии. С ним-то и начал заниматься Шмулик на флейте и хочет учить игре на шофаре! А второй, как она поняла, Нахуми — о нём Шмулик тоже сегодня упоминал. С семьёй Амихая Блохи почти не общались даже в лучшие времена, поэтому Нахуми, его сестру и брата Ширли почти не помнила. Смутно припоминались поджатые губы матери и её осуждающие (кого?) слова, что дети Арье и Амихая не только двоюродные, но и молочные братья; что это такое, она тогда не понимала.
«О, мы вовремя пришли, Цвика! Смотри — на столе снова гора бабулиных суфганьйот!» — воскликнул обладатель тёмных глаз-угольков. Хана заулыбалась: «Посмотрите, Цвика, Нахуми! К нам такая гостья пришла! Вы помните? Это ваша двоюродная сестра Ширли, дочка Рути!» — «Это той Рути, что в Далете живёт?» — догадался Нахуми, сын Амихая. Слова «в Далете» мальчишка произнёс с нажимом. Эти слова, как и въедливый насмешливый взгляд глаз-угольков, которыми Нахуми её буквально поедал, очень смутили Ширли. Ренана незаметно погладила её по плечу, стараясь подбодрить.
Цвика во все глаза смотрел не на Ширли, а на Ренану. Ширли улыбнулась, вспомнив всё, что она слышала об этом неугомонном шалуне, ещё когда он был крохой с голосом, как колокольчик. Ехидный Нахуми сварливо продолжал: «Они же живут не по-нашему!» — «Нахуми, прекрати! Тётя Рути моя дочка, а Ширли — моя внучка, такая же, как и вы оба! Она хочет учиться в нашей ульпене», — осадила мальчишку бабушка Хана, а дедушка Гедалья добавил: «Ширли решила вернуться к нам той же дорожкой, по которой её мама ушла от нас. Хочу верить — и всех за собой приведёт! Только учись, девочка, как следует! Ренана, ты, внучка рава Давида, не оставишь её? Ей будет очень непросто, потребуется поддержка! Ширли, если ты серьёзно решила вернуться, то и мы поможем. Ты же наша родная кровь! Приходи в любое время! А если сможешь, и братьев приводи!» Ширли опустив голову, пролепетала: «Спасибо, дедушка… Конечно, я буду приходить к вам. А можно с Ренаной?» — «Ну, конечно!
Внучку рава Давида, дочку Нехамеле, мы всегда рады видеть! Ведь твою маму мы, знаешь, с каких годков знаем? Она всегда была умница, училась хорошо! Вот и папу твоего, такого хорошего и серьёзного, выбрала!» — «Гедалья, перестань!» — снова нахмурилась Хана, опасаясь непредсказуемого поворота беседы. Гедалья выглядел немного смущённым. Он помолчал, а потом обратился к Ширли: «Ширли, я серьёзно говорю. Если бы ты смогла привести сюда своих братьев, ты меня очень порадовала бы… Как бы я хотел посидеть и потолковать с Галем, поучить с ним Тору, Гемару…» — мечтательно произнёс старик, не замечая смущённых взглядов, которыми обменялись между собой Ширли, Ренана и старая Хана. В глазах старика вдруг блеснуло нечто, похожее на слезу. Цвика подошёл к деду и прижался к нему: «Не надо,
