отделаться от мучительного чувства неловкости, смешанного с виной перед дочкой: она-то в чём виновата!.. Но Ширли уже сама не хотела уходить: ей стало интересно, что же будет дальше. Она поглубже уселась в уголке дивана, съёжилась, ещё плотнее закутавшись в шаль и исподлобья поглядывая на экран.
А с экрана пронзительно звенел известный всей Эрании насмешливый голосок Офелии (Моти вдруг почудилось, что и к её голосу примешиваются фанфары Арпадофеля): «Наших зрителей интересует, какого вы, наши юные друзья, мнения о прочих течениях в музыке? Ведь ни для кого не секрет… — парни напряглись так, что на лбу вздулись жилы, — что до сих пор среди определённых слоёв общества непомерной популярностью пользуется слишком серьёзная и по сути лишённая современного космического динамизма классическая музыка, джаз, рок и тому подобная лёгкая музыка. Мюзиклы пользуются совершенно незаслуженной популярностью! Даже фанатичная кучка, называющая себя ансам-бе-бе-лем «Тацлилим»… или… как-их-там, что орудовала на Лужайке «Цлилей Рина», свои шаманские действа тщилась облечь в форму мюзиклов, у них это выглядело особенно нелепо и дико. Хорошо, что сейчас эта Лужайка не существует!» Рути вполголоса обронила: «Не может не укусить!» Пронзительный голосок выплёскивался с экрана и колыхался по салону: «А впрочем, о кругах, среди которых популярны и пользуются любовью так называемые клейзмерская музыка и хасидский рок, можно не упоминать: их… э-э- э… не побоюсь этого слова! — агрессивная фанатичность и отсталость известны всей Арцене. Итак?» — и Офелия с преувеличенным интересом пристально и проникновенно взглянула на Галя неожиданно жаркими глазами. Парень вскинул голову, смерил Офелию незнакомым матери и испугавшим её особым мужским взглядом. Правда, он тут же смутился, заёрзал, как видно, вспомнив, что сидит в студии, и на него смотрит вся Арцена. Он заговорил странным петушиным голосом: «Да, вы правы: о фиолетовых фанатиках не стоило бы говорить. Да, не стоило бы!.. Если бы они не пытались всеми возможными — и, скажем прямо, недостойными! — способами втянуть в область своего псевдоискусства некоторых неустойчивых элитариев. Что до классики, джаза и прочего, упомянутого вами, столь же уныло-немощного, то… Мы никогда не сомневались, что новое и прогрессивное неминуемо пробьёт себе дорогу. Так было, так есть и так будет!!! Даже рок-музыке, в том числе и некогда любимому нами hard-rock-у, придётся потесниться! Даже это для нас, современных молодых элитариев, так сказать, далетариев… э-э-э… уже слабо и пресно! Наше сегодня — это силонокулл, сила и мощь, над-мелодичность и над-ритмичность, всеобъёмлющий космос и всепланетность!» Парень многозначительно помолчал и тут же выдал, повысив голос и глядя поверх объектива камеры: «Мы недавно вернулись из Австралии. Хочу, чтобы все знали: там, как и во всех странах прогрессивного Запада, никто уже давно не слушает ни классики, ни джаза, ни…» Ширли украдкой глянула на отца: горестное недоумение красными пятнами медленно покрывало его красивое, но сильно постаревшее лицо, рот полуоткрыт. Рути гневно вскинула руки:
«Что он несёт?! Как раз наоборот: силонокулл там считают причудой больного мозга кучки маргиналов!» И тут с экрана, словно бы глядя матери прямо в глаза и дополняя слова брата, вступил Гай: «А что до так называемой музыки мракобесов, то там её вообще терпеть не могут, там это почти под запретом! — и прежде всего мерзкое и агрессивное шаманство, называемое хасидским роком. А особенно, разумеется, — шофар: использование его почти приравнено к уголовному преступлению, чуть ли не наравне с покушением на убийство. По сути, так оно и есть: исполнение так называемых мэ-мэ-лодий в сопровождении шофара — не что иное, как медленное убивание тех, кто слушает звуки этого ужасающего рога. К сожалению, мы с братом не захватили газеты, где были описаны многочисленные исследования известных австралийских медиков, психологов и прочих специалистов… — Гай частил таким тоном, что становилось ясно: он повторяет заученные наизусть чужие слова, — …об исключительно вредном воздействии звуков шофара на человеческий организм.
Неплохо бы и у нас в Арцене пойти по пути прогрессивных демократических стран.
Мы уверены, что наши медики и психологи проведут аналогичные исследования и обнародуют их результаты. Медлить ни в коем случае нельзя!» При этих словах мальчишки, произносимых, почти выкрикиваемых возбуждённым ломким голосом, Офелия поощрительно кивала головой и взглядом как бы призывала зрителей прислушаться к тому, «что говорит невинное дитя». А «невинное дитя» продолжало декламировать: «Поэтому мы призываем всех наших сограждан: выбирайте музыку наиновейшей струи подобающей цветовой гаммы, выбирайте силонокулл! Несомненно, у нас имеется ещё пара-тройка коллективов несколько иных, приближенных к традиционным, направлений, которые следует поддержать. Например, любимый певец молодых элитариев Виви Гуффи. Хочу немножко упомянуть о созданных в недрах нашей Эрании-Далет молодёжных ансамблях «Шук Пишпишим», «Шавшевет» и «Шампанья», исполняющих в стиле далетарного рэппа песни протеста против гнусного преследования нашей любимой звезды прессы геверет Офелии Тишкер!» Офелия бросила гордый, и вместе с тем подчёркнуто-смущённый взгляд на мальчика, затем с экрана на зрителей.
Инициативу привычно захватил Галь: «Голосуя — вы влияете! Вам в помощь система, в которую входит индивидуальный автоматизированный голосователь войтеромат. Эта система впервые будет опробована на Турнире». Гай подхватил (Моти показалось, что Офелия подала ему едва уловимый знак): «Это гениальное изобретение нашего доброго друга Тимми Пительмана, который столько сделал для нашего с братом культурного, интеллектуального и физического развития! Поистине, этот человек с самого раннего детства был нам, как второй отец!» — и Гай, преданно заглядывая в глаза Офелии, неопределённо повёл рукой, указывая куда-то за спину. Моти застыл на месте, и его лицо пошло уже огненными пятнами гнева, смешанного со стыдом и горечью. Рути показалось, что в уголках глаз у мужа закипают крохотные слезинки.
Она деликатно отвернулась и постаралась отвлечь Ширли от взгляда на отца. Моти резко вскочил и вышел из салона. Это избавило его от ещё одного шокирующего зрелища.
Как видно, сидя в душной студии, близнецы вспотели. И тут Рути с ужасом увидела, что на рубашках, которые обычно выглядели расписанными сплетёнными в японские или китайские иероглифы травинками, проступили такие рисунки, что Рути охнула и медленно осела на пол. Ширли покраснела, крепко зажмурила глаза и только услышала, как мать потрясённо бормочет: «Откуда у них эти рубашки?..» Гай не успел договорить, как пространство студии начало погружаться в постепенно густеющий туман всех оттенков болотно-жёлтого. В нём расплывались и дробились, мерцая, торжествующе ухмыляющиеся лица близнецов и Офелии. И снова Ширли увидела, что меж драпировками мелькнула и тут же растаяла мешкообразная фигура и осенённая сверкающей лысиной толстощёкая рожа Пительмана. Впрочем, после слов и жеста Гая уже не было сомнений: Пительман в студии так же реален, как она в салоне своего дома перед телевизором.
По всему экрану на фоне густеющего молочного тумана заплясали, скручиваясь и раскручиваясь, спиральки того же супермодного оттенка, завыли, завинчиваясь то вверх, то вниз, силонокулл-пассажи. Ширли заткнула уши, вскочила со своего места и быстрыми шагами, чуть не бегом, направилась наверх, к себе в комнату.
Моти с самым мрачным лицом вернулся в салон. От ОФЕЛЬ-ШОУ, где перед всей Арценой выступали его мальчики, осталось гадостное и постыдное ощущение. К тому же внезапно заболело сердце, а он не знал, что с этим делать. Чего стоят эти байки о якобы музыкальных предпочтениях в Австралии! Но на всю Арцену назвать Тима Пительмана своим вторым отцом! — этого Моти и Рути перенести никак не могли.
После «ОФЕЛЬ-ШОУ с близнецами» герои передачи на какое-то время притихли.
Родители несколько раз пытались спросить у них, что за ненаучно-фантастическую историю поведали они на всю Арцену из студии про культурную жизнь Австралии, и — сколько, они считают, у них отцов? Но Галь решительно и резко пресекал все эти разговоры, в чём ему активно содействовал брат- близнец, и родителям, в конце концов, ничего не оставалось, как с горечью ретироваться.
На какое-то время в доме наступила относительная тишина, даже диски и кассеты силонокулла стали звучать значительно реже. А впрочем, близнецы редко бывали дома. Это и беспокоило, и в то же время радовало Моти: меньше скандалов и споров…
И они с Рути не знали, чего больше в их сердцах — беспокойства за сыновей, или радости, что в доме стало потише и поспокойней.
