ответила, что только и знает: близнецов почти сразу после выступления как-то увели оттуда и увезли в защищённое место. Их с Ноамом тоже увезли — до голосования, почти в конце налёта.
Её — сразу в общагу, а вот Ноам, вроде бы, до дома не добрался — почему-то они не смогли проехать в Неве-Меирию. И Ирми с Максимом тоже… Ренана снова всхлипнула, запинаясь, пробормотала, что арестовали более полсотни фиолетовых… и никто не знает, куда их увезли… Арье и Амихая, как и их старших мальчишек, побили, но не арестовали…
Ренана не сказала Ширли, что пыталась ей звонить, но подошла Рути и резко ответила, что Ширли больна, разговаривать не может. И вообще: «…нечего беспокоить мою дочь!» — и резко отключилась.
Небо над Юд-Гимелем с утра поражало тусклым, безжизненным оттенком, странно-зловещим даже для хамсина. Над бывшим весёлым и безмятежным посёлком Меирия (ныне Эранией-Юд-Гимель) висела густая серо-желтоватая дымка гнойного оттенка, время от времени пульсирующая и слегка вихрящаяся. Какие уж тут солнечные лучи! Голос позвонившего брата в та-фоне Ренаны, казалось, с трудом пробивался через эту дымку. Но всё же Ренана поняла, что с дедушкой Давидом им удалось связаться и всё ему рассказать. Она грустно поговорила с Рувиком, пожелав им всем благополучно отсидеться и передав привет от Ширли, на что Рувик прокричал что-то восторженное. Она хотела спросить об Ирми и Ноаме, но Рувик уже отключился.
Девочки медленно брели через площадь, хотя идти становилось с каждым шагом всё тяжелее, и свет, сочащийся на улицу из неведомого источника, постепенно тускнел, превращаясь в полумглу. Мутное, еле слышное завывание то и дело ввинчивалось в уши раздражающим червячком. До ворот ульпены осталось рукой подать, когда игнорировать эти жутковатые явления стало уже невозможно.
Меирийская ульпена представляла собой расположенные в два ряда маленькие, уютные домики в виде пёстрых, разрисованных самими ученицами кубиков, между которыми располагалось окаймлённое деревьями и цветущими кустами пространство двора, где ученицы отдыхали во время перемен в хорошую погоду и происходили общие молитвы и собрания. Территорию ульпены окружала невысокая ограда, увитая усыпанными яркими цветами кудрявыми растениями. Сейчас двор школы словно бы укутало густое — рукой можно пощупать! — свечение оттенка зыбучих топей, модного у элитариев, слегка отливающее чем-то зловеще-гнойным. То и дело чередой мерцали яркие вспышки, почти синхронно с вызывающими то ли нервные спазмы, то ли ноющую зубную боль завываниями, которые издавали две огромные грозди воронок, установленные на наспех сколоченном из грубого пластика подиуме. Между гроздями воронок — огромный экран, который с лёгким наклоном поворачивался то в одну, то в другую сторону. Он тускло светился, и это худо-бедно позволяло видеть происходящее.
Неподалеку от подиума стояли преподаватели, и на их растерянных лицах читалось недоумение, смешанное с лёгким отчаянием. По всей территории двора тут и там кучками собирались растерянные девушки. Кто-то держался за щёки, кто-то за голову. Девушки явно сторонились подиума и покачивающихся на нём воронок.
Особняком у ворот стояла группа девиц, окруживших Мерав Ликуктус. Создавалось странное ощущение, что на эту компанию общая непривычно мрачная атмосфера действовала неожиданно бодряще. Увидев Ренану и Ширли, они начали демонстративно хихикать, переглядываться и перешёптываться. Мерав не сводила с Ширли тяжёлого, ядовитого взгляда.
Огромный экран, установленный между воронками, развернулся и повернулся лицом к массам, кланяясь то одной группе учениц, то другой. Посветлело. Двор заливал ядовито-зелёный свет, время от времени отливающий гнойно-молочным. Ширли с Ренаной с изумлением увидели отплясывающих по всему полю экрана… вроде бы весёлых облачат. Может, кому-то они могли напомнить тех, которых (и это знали все в ульпене!) рисовала Ширли. На самом деле — ничего похожего! Ширли схватила Ренану за руку и ошеломлённо пробормотала: «Что же это такое?!» С экрана им злобно ухмылялись хаотически кружащиеся в бешеном рваном ритме создания, в основном белёсо-жёлтых и зеленовато-молочных оттенков… Их косящие в разные стороны глазки были изображены в виде то скручивающихся, то раскручивающихся спиралей — и всё это в такт с синкопическими взвываниями и диссонирующими переливами силонофона. Ширли вспомнила свой сон, тихо вскрикнула и пробормотала:
«Нет! Не может быть… Это силонокулл-тучи — из сна…» Они носились по всей поверхности экрана, и сквозь них падали, падали, падали — под аритмичный звон и грохот ботлофона, — всевозможные геометрические тела и фигуры тех же оттенков подобающей цветовой гаммы, и больше всего там было бешено скручивающихся и раскручивающихся спиралей. Экран услужливо кланялся то в одну сторону, то в другую, как бы давая понять: да будет фиолетовой молодёжи доступен кобуй-тетрис, пусть же и фиолетовые насладятся обновлёнными весёлыми облачатами, творением их соученицы, стремительно бегущими вдогонку за прогрессивной силонокулл-модой — в стремлении не только догнать её, но и перегнать.
Ширли медленно, словно бы в забытьи, проговорила: «Теперь я понимаю, о какой заработанной мною огромной сумме обмолвился папа в Австралии. Как-то давно он попросил у меня мои рисунки… как раз эту серию — весёлые облачата… Я не знала, зачем они ему, да и не стала спрашивать… мало ли, зачем папа просит мои рисунки! А вот оно что оказалось…» — эти слова прозвучали с невыразимой горечью. Ренана с удивлением уставилась на неё: «О чём ты, Шир?» Но Ширли как будто не слышала — она и не хотела, и не могла отвести глаз от шокирующей картины издевательства над её любимыми рисунками.
Вдруг до них донёсся громкий, нервный, на грани истерики, смех из угла, где собрались Мерав и её подружки: «А мы и не знали, что в ульпене учится верная поклонница силонокулла! Теперь все могут убедиться: она продала в СТАФИ свои работы!» — «Уметь надо, девушки! Интересно, сколько она на этом огребла?» — «Ну, что вы хотите: сестра братьев Блох, друзей Тимми Пительмана, отличников охранной службы дубонов Кошеля Шибушича!» — «Наша ульпена должна гордиться такой ученицей!» — «Спасибо тебе, хавера Блох!» — глядя прямо Ширли в лицо, выкрикнула, подойдя чуть не вплотную к ней, Мерав. Ширли устало посмотрела на неё: «Ты всё ещё тут?
Ведь ты, помнится, ушла от нас в студию Дова Бар-Зеэвува!» — «Да, я там учусь, — горделиво повела плечами Мерав, и её глаза ехидно сверкнули. — Я просто пришла к подругам в гости. И вижу — не зря и очень вовремя!» — «Ты о чём?» — «О том самом!
Как это тебе удаётся? С одной стороны дружишь со злостными антистримерами, а с другой — крутая фанатка силонокулла! Где же ты — настоящая?» Мерива с подружками окружили её, с ироническим презрением переглядываясь между собой и оглядываясь на окружающих учениц, чтобы привлечь их внимание.
«Проснись и пой! И не забудь принять антишизин — по утрам столовую ложку натощак!» — вмешалась в разговор Ренана. Мерав с некоторой долей испуга бросила на неё мимолётный взгляд и снова ехидно уставилась на Ширли. Ширли помолчала, разглядывая Мерав и её компанию, потом отозвалась: «Ты что, с дуба рухнула? Мои весёлые облачата были в моих альбомах, все их видели. А то, что здесь… Да ничего общего с моими работами!» — «Ну, конечно! Кто тебе поверит! Ты ещё скажи, что случайно выбрали для важного проекта работы не ученика нормальной гимназии, не талантливого студийца Дова Бар- Зеэвува, а ученицы фиолетовой меирийской ульпены?! Знаешь, какие у нас в студии таланты пробиться не могут?! Ты что, нас за идиотов держишь, бездарь, примазавшаяся к фиолетовым?» — уже чуть не со злыми слезами в голосе выкрикнула Мерав. — «Кто ж виноват, что твои серии карикатур их не вдохновили: даже на взгляд дубонов слишком злобными оказались! Хотя — не спорю! — в таланте тебе не откажешь!» И снова встряла Ренана: «Талант злобности — тоже талант… к сожалению! Весьма своеобразный, но… — никуда не денешься! — талант!..» — «Заткнись!» — лицо Мерав исказилось. Ширли даже стало жаль её. Она отстранилась от Мерав, костлявое лицо которой слишком приблизилось к её лицу, и бросила: «Чего ты сюда припёрлась? Если к твоим подругам-зомбикам, то с ними и общайся, а нас оставь в покое!» «Шир, что ты зомбиков слушаешь! — как бы услышав её мысли, воскликнула Ренана, бросившись подруге на помощь. — Это же не мы с тобой на Турнире голосовали за «Петеков» или «Шавшеветов»! Только всё равно никто их в далетарочки не примет, как бы они их ни вылизывали!» — голос Ренаны звенел от ярости, едва не заглушая еле слышные вкрадчивые взвывания силонофона. — «Крутая ты наша! — прошипела Мерав в лицо Ренане: — Давно никого не избивала?.. А кстати, твоего boy-friend-а ещё не посадили?» Ренана сжала кулаки и пристально уставилась на Мерав, та тут же сделала шаг назад: «Я ничего… Просто нам с
