творцы испугалист истинного бога. Запершись в лаборатории, я уверен, они пренебрегли равновесием добра и зла в мире. Они не вразумляют людей, не проповедуют вечных истин христианского учения. Возьмем, к примеру, вашу машину. Из незначительных фактов она умеет состряпать такую историю, что волосы дыбом встают! Почему бы не попытаться с ее помощью сделать людей лучше? Пусть она сочинит такую новеллу, чтобы зрители призадумались над тем, что ожидает их после смерти! Или, скажем, посредством остроумного диалога в духе древних философов покажет, что наука и техника отнюдь не противоречат христианскому мировоззрению. Не кажется ли вам, Польтаво, что именно с таких современных познаний следует особенно энергично производить божественные начала?
Сартуццо остановился, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели его слова, он даже подумал, что смог убедить Польтаво, так как молодой человек стоял опустив голову. Но когда инженер поднял глаза, шеф понял, что он ошибся.
— Кто наговорил вам такой ерунды, Ферручини? Пошлите его во всем чертям! Над нами будут смеяться! Давайте лучше я сочиню вам криминальную историю, в которой убийцей окажется пастор!
Он двинулся к двери, но Сартуццо на удивление прытко догнал eго:
— Я запрещаю вам уходить!
— А, синьор хочет принудить меня силой?
— Послушайте! Не забывайтесь! Вы что, уже не помните, чем были год назад! Если бы я не взялся реализовать ваше изобретение, вы и по сей день с пустыми карманами делали бы круги вокруг ресторанов… Посмотрите на себя! Вы же выглядите человеком нашего круга!
— И потому непременно браться за явные глупости? — гневно спросил Польтаво. — Стоит ли слушать всякого урода, даже если он носит звучное имя Ферручини? Обойдемся и без его жалких лир!
Сартуццо рухнул в кресло. Это была расплывшаяся груда ветчины и тонкой английской фланели. Польтаво впервые видел его сломленным!
— Мы не можем, Польтаво! Мы в тисках!
— У кого? У Ферручини?
Сартуццо жалобно вздохнул.
— Будь только он, мы бы еще справились…
— Тогда кто же?
Сартуццо снова эапыхтел. Казалось, он надеялся, что в оставшиеся у него несколько секунд может еще поправить положение.
— Польтаво! — гнусаво произнес он. — Я не собственник фирмы!
— Как так? — Глаза у инженера от изумления готовы были выскочить из орбит. — Что вы говорите?!
— Предприятие, которое носит мое имя, мне не принадлежит.
— А чье же оно?
— Церкви!
Даже появление из-под письменного стола шестигорбого верблюда не повергло бы Польтаво в такое изумление.
— До сих пор святые отцы не вмешивались в мою работу, — продолжал Сартуццо. — Для них важно было. не прерывать живительной струи золота, поддерживающей одряхлевшие силы церкви. Но, надо думать, склеротические старцы еще не выдохлись: оценив достоинства вашей машины, они решили, что неплохо будет впрячь ее и в более серьезную работу. Сделать ее тонким пропагандистом христианских догм. В их намерения входит построить под вашим руководством еще и портативную модификацию, призванную варьировать для них церковные проповеди о смирении. У этих людей широкие планы, Польтаво! Они не остановятся ни перед чем, пока не увидят их осуществления.
Польтаво не слышал последних слов. Его мозг лихорадочно работал. Ему пришло в голову предложить Сартуццо основать собственную фирму. Но толстяк словно угадал его мысли.
— Мы бессильны, Польтаво! Нам не вырваться! Руки у церкви длинные… Если мы не выполним заказ, через несколько дней полиция будет ломать себе голову, чтобы установить личность двух трупов с разможженными головами. А должен вам сказать, что мне совершенно безразлично, как будет выглядеть мир после моей смерти. — Сартуццо одним глотком осушил свою рюмку. — Выпейте! — Он протянул инженеру другую.
Польтаво оставил ее без внимания и нетвердой походкой направился к двери.
— А Ферручини тоже их человек? — спросил он.
Сартуццо кивнул. Оба хорошо видели друг друга в стенном зеркале. Потом шеф опустился в кресло. Наполняя рюмку, он услышал, как снаружи тихо прикрыли дверь. Он знал, что молодой человек отправился выполнять заказ.
Польтаво двигался, словно во сне. В голове была пустота. Церковь! Какая насмешка! Он почувствовал, как в нем поднимается тошнота, хоть бы остановиться! Но ноги сами собой вели его в подвал. По длинному, мрачному коридору, который кончался потайной дверью. Ключ, выключатель, рубильник…
Голова кружилась. Он сел на стул и закрыл лицо руками. Церковь! Наука дожна быть ее глашатаем! Почему? Потому что так хотят святые отцы!.. Руки у них длинные…
Он вскочил. Нет, ему не хотелось быть найденным с разможженым черепом. Скорей! Он зашарил пальцами по панели.
Скорей!
И весь зал словно проснулся. По мощному корпусу машины прошла дрожь. Из электронной груди вырвалось подавленное хрипение, словно голос прочищал сказочный дракон.
Щелкали клавиши, гнались друг за другом разноцветные огоньки лампочек, качались стрелки на приборах, на темных экранах невидимая рука рисовала зеленые зигзаги. Магнитное сердце машины с бешеной скоростью поглощало программу, чтобы передать кодированные приказы густой сети ячеек. Потом все оборвалось. Из устройства вывода выпала красная карточка: «Ошибка!»
Польтаво рассеянно повертел карточку в руке. А где же сценарий?
Он проверил ввод. Пусто. Обернулся. Над пультом управления светилась красная лампочка, а под нею, на матовом экране, те же шесть букв: «Ошибка».
Он снова ввел программу, которую знал на память. Цветные лампочки замелькали снова. Машина пожужжала с полминуты и умолкла. Из устройства вывода снова выпала красная карточка: «Ошибка». Засветилась и тревожная надпись.
Он решил сделать проверочный прогон в третий раз. Прежде чем включить рубильник, окинул взглядом машину. Все в порядке.
«Ошибка!»
В груди рвануло острой болью. Он ухватился за перила металлической лесенки и присел на верхнюю ступеньку. И тут его осенило. Машина просто не может решить такую задачу…
Он долго сидел, подперев голову руками. Собственно, удивляться нечему. Лучше его никто не знает, что машина решает только уравнения с реальными величинами! Ведь он сам предусмотрел универсальное программирование, построенное на основе простейших формул, выражающих логически функции логических переменных.
А какая логика в требованиях церкви? Возможно ли доказать недоказуемое? Да еще математическими методами… У абсурдных задач не бывает ответа!
На мгновение он ощутил гнев. Гнев на машину, на себя самого, на весь этот отвратительный мир, в котором нет свободы творческому гению.
— А, ты бастуешь? Хочешь моей гибели?
Голос его странно звучал в затихшем зале. Но в нем не было ни горечи, ни страха. Сознание, что случилось нечто непоправимое, сменялось ликующим ощущением торжества истины.
— Не умеешь лгать! Не умеешь…
Пальцы его прикоснулись к холодной поверхности металла. Это прикосновение словно успокоило смятенную душу. Он покачал головой:
— Что ты понимаешь в жизни, машина? Ты не знаешь ни силы денег, ни страха перед завтрашним днем. Для тебя существует лишь один закон — закон математической логики. Ты честна. Не умеешь лгать. А
