свою сестру. Очень привлекательный парень, ничего не скажешь. У меня перед такими коленки подкашиваются.
— Чёрт бы побрал этого курьера! — Сюзанна взяла в руки письмо со смешанным чувством злости, печали и невольного любопытства.
— Но это же ужасно, Аня! — сказал Себастьян, полный глубокого сочувствия, и обнял её. Она выла, как цепная собака. Был вечер. В маленькой кухне горел свет.
— Я могу хоть что-нибудь сделать для тебя?
— Да, — всхлипывала она. — Не оставляй меня одну, пожалуйста. Я так, несчастна. У меня больше никого нет... на целом свете.
Он успокаивал её, гладя по спине.
— Не бойся... не бойся, я останусь с тобой, сколько понадобится.
Она перестала плакать.
— Себастьян, я тебе этого никогда не забуду.
— Но это же так естественно, Аня. Кроме того, Хельга как раз уехала в Бремен навестить свою тётку. А без неё я и сам чувствую себя одиноким.
«Лучше не придумаешь, — отметила про себя Аня. — Вот повезло-то!»
— Но что это я всё о себе, ведь горе-то у тебя, Аня!
Она открыла холодильник.
— У меня ещё остался поздний сбор. Поможешь мне открыть бутылку? Я должна утопить свою печаль в вине.
Она пробежала глазами по батарее из шести бутылок, купленных сегодня с запасом по спецпредложению, со скидкой.
— Только не хлопочи ради меня!
— До того ли мне, чёрт побери! — Она поставила бутылку на стол и взяла с полки два бокала.
Себастьян огляделся:
— А где штопор?
— В выдвижном ящике... да, там.
Он зажал бутылку между коленей и с силой потянул пробку.
— Для нас всех это было так неожиданно, — сказал он, напрягшись.
Пробка, чмокнув, вылетела из горлышка.
— Да, а всего неожиданнее это было для меня самой. — Аня уселась на кухонный стол, с грохотом подтянув себе под ноги стул. — Представляешь, семь лет Карин живёт со мной и вдруг ни с того ни с сего собирается и уезжает.
— И когда она уехала?
— Сегодня.
— О боже! Вы поссорились?
— Да.
Он с облегчением вздохнул и сел рядом с ней.
— Ну, если так, то ничего страшного. Как ты думаешь, как часто мы цапаемся с Хельгой?
Аня тотчас поняла свою ошибку и сердито вскричала:
— Ты меня неправильно понял! Всё кончено, кончено, кончено! Она больше не вернётся. Она сказала это мне в лицо.
— Ну, мало ли, сгоряча чего только не скажешь...
— Нет, она никогда не вернётся!
— Почему ты так уверена?
— У неё есть подруга! — Аня вырвала бутылку из рук своего гостя и лихорадочно наполнила бокалы. Потом принялась врать на чём свет стоит: — Она референтка пастора в католической церкви. Такая из себя на вид святоша, понимаешь? Они уже не первый год встречались за моей спиной, а теперь решили сойтись окончательно. Даже официально. Если удастся, они обвенчаются. А я-то, дура, отошла от церкви, чтобы только угодить Карин! — Она отхлебнула изрядный глоток вина.
Себастьян пригубил свой бокал:
— Это ужасно.
Она огорчилась:
— Проклятье, не надо было покупать вино по спецпреддожению.
— Что? Ах, нет, я вовсе не вино имел в виду. Вино-то отличное. И ты всё это время ничего не замечала?
— Нет, прохлопала.
— Такого я от Карин никак не ожидал. — Он отпил глоток, отставил бокал и начал размышлять вслух: — Сколько я её знаю, она всегда плохо отзывалась о католической консультации для беременных. Вообще для неё католическая церковь была как красная тряпка для быка, и вот, пожалуйста... А может, это только вспышка? Ведь ей скоро будет сорок, и ей, может, хотелось лишний раз доказать себе, что она всё ещё привлекательна и желанна. А как только она получит этому подтверждение, сразу вернётся.
Аня, воспарив на крыльях собственной фантазии, воскликнула:
— Да ну её, я сама больше не хочу эту рыжую ведьму! Даже если она на коленях ко мне приползёт! Неужели ты думаешь, что я лягу в постель с этой неряхой, от которой несёт потом пресловутой католической референтки?
Себастьян обошёл вокруг стола и положил свои широкие ладони ей на плечи.
— Это так ужасно, Аня. Но верь мне: и это пройдёт. Ты найдёшь себе другую подругу.
Она всхлипнула:
— Я не хочу другую. Я хочу Карин!
Себастьян не знал, что и сказать.
Она вытерла слёзы и придвинулась к нему вместе со скрипучим стулом.
— Себастьян, у нас хоть и нет гостиной, но в нашей... — она всхлипнула, — в моей спальне стоит просторная софа. Там будет куда удобнее говорить, чем на этой тесной кухне.
Он кивнул и отпил ещё глоток вина, на сей раз большой.
Аня отметила это с удовлетворением.
Чуть позже они сидели рядышком на софе, и она подливала ему вина.
— Я не понимаю, как Карин может быть такой неверной, — возмутился он. — Ведь верность — это благороднейшая добродетель.
Аня придвинулась ближе и уже касалась его своим телом.
— Да, это ты замечательно сказал. Верность — самое главное!
Он не отодвинулся и сидел не сводя с неё глаз.
— Я бы никогда не смог изменить Хельге. Это разбило бы ей сердце.
Она заглянула ему в глаза:
— Ах, Себастьян, почему Карин не может быть такой верной, как ты?!
Он осушил свой бокал.
— Ты права. Верность — это высшая, самая высшая добродетель.
Её рука медленно скользила по его бедру.
Сюзанна стояла в просторном, ярко освещенном фойе Национального театра и чувствовала себя неуютно. Хотя она пришла задолго до начала, тут уже толпились зрители. Этот безумный курьер действительно доставил ей в больницу два билета на спектакль «Леоне и Лена» и очень милое письмо- приглашение. Собственно, она не намеревалась видеться с ним ещё раз. Она знала, что с каждым шагом приближается к краю пропасти, к чёрной дыре, которая перемелет её и снова выплюнет, опустошив и отняв уже всякую надежду на будущую любовь. Поэтому на приглашение она ответила отказом и отсекала все его звонки. Однако этот Бухнер оказался упорным. Он не хотел сдаваться. И вот он добился даже того, что она явилась в театр раньше него, нарядившись в элегантный тёмный костюм и добавив к этому легчайший аромат дорогих духов.
Тогда, давно, Сюзанна тоже не сдавалась. После несчастного случая на велосипеде и нескольких месяцев, проведённых в больнице, она с ожесточением навёрстывала пропущенные уроки, делая заметные
