приятель.
Морозуля за ее спиной скорчил рожу в ответ на столь нелестную оценку своих мужских достоинств, затем заговорщески подмигнул мне, дурачась, послал воздушный поцелуй, а потом, как и положено настоящему другу, тихо слинял.
Так начались наши встречи с Таней. Мы гуляли по парку, ели мороженное, и наш роман стремительно набирал обороты. Таня полностью захватила бразды правления, безоговорочно лидируя в наших отношениях. Пока я терзался сомнениями по поводу того, что я должен или не должен делать, припоминая прочитанные мною романы, девушка успела понять, что ничего путного от меня не дождешься, и, заманив меня в укромный уголок парка, принялась целовать и ласкать меня с искусством, свидетельствовавшим о большом жизненном опыте.
Обычно героини книг так себя не вели, но я не стал сопротивляться, стараясь «сохранить лицо» и не выдать охватившего меня смятения. Красота и искусство Тани пробудили, наконец, во мне природные инстинкты, заглушенные напряженными тренировками, и гормоны забурлили во мне даже сильней, чем в хулигане Морозуле.
Я влюбился окончательно и бесповоротно. С каждой ноной встречей наши ласки становились все более бурными, и мы поняли, что пора подыскать более пригодное место для встреч, чем улицы и парки Симферополя.
Таня без труда разрешила возникшую проблему, обратив мое внимание на сарай, в котором хранились инструменты для уборки парка. Замок был сломан, поэтому сарай не запирался, и на его полу оставалось достаточно свободного места для нас двоих.
Мы договорились встретиться у сарая на следующий день. Всю ночь я не спал, ворочаясь с боку на бок и пытаясь представить себе, как все произойдет и удастся ли мне с честью выдержать экзамен на звание мужчины. Я прибежал к сараю за полчаса до назначенного времени, волнуясь, как никогда в жизни. Затем потянулось ожидание — час, два, три…
Таня не пришла.
С тех пор я больше не видел ее. У меня не было ее телефона, я не знал, где она живет, чем занимается. Я не мог отыскать ее, да и честно говоря, не хотел.
Боль, причиненная ее, как мне казалось, намеренным обманом, не проходила еще много месяцев. Я не понимал, зачем этой девушке понадобилось дурачить меня таким бессмысленным и жестоким образом, притворяться влюбленной, обещать мне райское блаженство. Первая женщина, которую я полюбил, оказалась для меня загадкой. Я не мог ни предвидеть, ни понять, ни оправдать ее поведения.
Возможно это ощущение униженности и подавленности повлияло и на мои отношения с Морозулей. Я вдруг увидел его в другом свете. Ведь, в сущности, он пытался поступать с женщинами таким же образом, как Таня поступила со мной. Последней каплей, положившей конец нашей дружбе, оказалась обострившаяся брезгливость, которую я испытывал, наблюдая, как, сходив в туалет, он затем неизменно вытирает пальцы о стену.
Даже сейчас, вспомнив, как Морозуля это делал, я брезгливо поморщился.
— Теперь ты видишь, как возникают перекошенные кирпичики модели мира, — сказала Лин. — О твоем отношении к женщинам мы еще поговорим, а сейчас я хотела бы обратить твое внимание на то, что произошло у тебя с твоим другом. Ты оставил его из чувства брезгливости, причем брезгливость эта оказалось двоякой — с одной стороны чисто физической, а, с другой стороны, эмоциональной, поскольку ты ассоциировал его с предавшей тебя девушкой. Откуда взялись у тебя такие проявления брезгливости?
— Наверное, от матери. — ответил я. — Она просто патологически брезглива, и питает к микробам столь непреодолимое отвращение, что моет руки по пятьдесят раз на дню, так что у нее облезает кожа от постоянного мытья.
— Но ты ведь не боишься микробов?
— Со мной все как раз наоборот, — сказал я. — Я могу спать хоть в ботинках, спокойно сажусь на чистую постель, а к микробам отношусь по принципу «к заразе зараза не липнет». Возможно, это у меня от отца. Он никогда не страдал приверженностью к излишней гигиене, а его брат дядя Федя вообще был искренне убежден в том, что если микробы в организм не попадают, то откуда взяться иммунитету?
— Если бы, не вспоминая историю с Морозулей, кто-нибудь спросил тебя, брезглив ты или нет, что бы ты ответил? — поинтересовалась Лин.
— Я бы сказал, что нет.
— Теперь ты видишь, как сознание фильтрует твою модель мира, выдавая желаемое за действительное. Совершенно неожиданно ты наткнулся на не очень приятную правду о самом себе: ты бросил своего друга из-за неосознаваемых тобою, но исключительно сильных убеждений, совершенно не связанных с его отношением к тебе.
Брезгливость матери не могла не отразиться на тебе, и она передалась тебе в трансформированной форме. Ты видел, сколь нелепо ее чрезмерное пристрастие к гигиене, и отвечал противодействием, подсознательно становясь более неряшливым и небрежным, чем это принято. Уверена, что если бы мать с детства говорила тебе, что после туалета ни в коем случае нельзя вытирать пальцы о стену, ты бы занимался именно этим, утверждая таким образом свою индивидуальность и право на свободное волеизъявление, и тогда твой приятель-хулиган вместо отвращения, вызывал бы у тебя уважение, как собрат по убеждениям.
Но поскольку запрет на вытирание пальцев о стену не входил в действия твоей матери, то в этом смысле ты оказался столь же брезглив, как и она по отношению к микробам.
Мне стало стыдно. Только сейчас я понял, что дружба с Морозулей, несмотря на его многие отнюдь не ангельские черты характера долгое время была важна для меня, и в свете того, что объяснила мне Лин, мое поведение выглядело не очень приятно.
— Тогда я этого не понимал, — сказал я, словно пытаясь оправдаться, хотя было очевидно, что оправдания тут никому не нужны.
— Не стоит сожалеть о прошлом, — мягко сказала кореянка. — Ты ничего не сможешь в нем изменить. Главное — понять и увидеть то, чего ты раньше не замечал, и избавить себя от подобных ошибок в будущем. В человеке важно не то, вытирает он пальцы о стену или нет, а его человеческая сущность. Ты должен быть не обличителем, а воспитателем. Если сущность какого-то человека тебе близка, не стоит разрушать ваши отношения из-за каких-то его привычек, неприятных тебе в силу неведомо как сформированных убеждений. Умея общаться с людьми, можно избавить их от многих дурных стереотипов поведения. Изменить сущность гораздо труднее. Для этого нужно изменить слишком многие кирпичики в модели мира.
— Ты расскажешь мне, как это сделать? — спросил я.
— Расскажу в свое время, — сказала Лин. — А теперь вернемся к травмам, когда-то нанесенным тебе женщинами. — Ты помнишь еще что-нибудь?
— Это трудно забыть, — ответил я. — Это случилось вскоре после исчезновения Тани…
Как я потом узнал, в очередной водоворот событий меня втянул одноклассник Беня. Как-то раз в разговоре с одной своей очень красивой и чересчур самоуверенной знакомой он рассказал обо мне, о моих спортивных успехах, между делом упомянув и о том прискорбном факте, что я в своем столь почтенном возрасте все еще пребываю в девственниках.
Вероника почему-то восприняла это, как вызов, и тут же заключила пари на бутылку коньяка, что за одно свидание сделает из меня мужчину.
Не имея понятия о том, что на меня уже делают ставки, я не почуял подвоха, услышав в трубке незнакомый, но приятный женский голос.
— Это Саша? — поинтересовалась незнакомка. — Вы меня не знаете, но нам необходимо встретиться, и как можно скорее. Речь идет о вашей матери.
— О моей матери? — удивился я. — Может быть, вам лучше поговорить с ней самой?
— Нет, — настаивал голос в трубке. — Никому ничего не говорите. То, что я хочу вам сообщить, я могу сказать только ее сыну.
Удивленный и слегка обеспокоенный, я согласился. Углубившись в хитросплетение узеньких улочек
