любовную связь, а с другой стороны, всегда имела повод демонстрировать мне свои душевные терзания, навешивая на меня вину в том, что со мной она не может быть счастливой, и приобретая таким образом рычаги эмоционального манипулирования а, заодно, снова подтверждая свою теорию, что все мужчины достойны презрения, и она сделала правильный выбор, решив стать матерью-одиночкой.
В любом случае она укрепляла свою искаженную модель мира, предпочитая чувствовать себя правой, чем быть счастливой.
Далее, она приписывает мне свои мысли о том, что общение с ней — тягостная обязанность для меня, и что она кажется мне смешной.
Это — очередная разновидность игры, поскольку я или вынужден признать, что она права, и оказаться неискренним притворщиком, непонятно с какой целью выносящим беременную женщину, или я должен начать оправдываться, оказываясь в психологически невыгодном положении, потому что она в любом случае продолжала бы отыскивать новые фантазии и обвинения, получая удовлетворение в роли безвинной страдалицы.
Не желая втягиваться в подобные игры, я продолжал вести себя нейтрально, относясь к ней терпеливо и доброжелательно, но в данном случае эта тактика не срабатывала, да я, честно говоря и не пытался, и, наверно, не смог бы перестроить ее модель мира. Итак, я оставался в роли стороннего наблюдателя, и жажды, не находившие утоления из-за моего отказа от игры, нарастали, усиливая общую неудовлетворенность и внутренний конфликт.
Очередной разновидностью ловушки является фраза:
«А теперь попробуй быть мужчиной, а не мальчишкой, и помоги мне обрести спокойствие.» Подтекст ее таков, что если я не помогу ей обрести спокойствие — значит я не мужчина, а следовательно, как и все прочие мужчины достоин презрения, так что ее модель мира снова оказывается верной.
Поскольку помочь Гале обрести спокойствие за всю ее жизнь как до, так и после встречи со мной не удалось ни одному мужчине, с тем же успехом она могла предложить мне достать луну с неба. В результате, я оказывался ответственным за ее душевное смятение, и, кроме того, я не был мужчиной.
Переваливание ответственности на других и на обстоятельства звучит и в утверждении, что если бы с детства ей не пришлось участвовать в серьезных семейных отношениях, то она могла бы быть музыкантом и любимой женой. Думаю, что многие женщины, принимавшие участие в серьезных семейных отношениях, стали любимыми женами. Одно другому не противоречит.
Теперь вернемся к продолжению дневника.
«Оказывается, то новое состояние, в котором я сейчас нахожусь, не такое уж и плохое. Я вспоминаю себя десять лет назад, когда возникла ситуация, при которой я должна была решать свою дальнейшую судьбу. Но при всей моей мобильности в этом вопросе — создавать или нет семью, заводить ребенка, терять два года минимум из жизни — я оказалась очень недальнозоркой. Это я теперь понимаю, спустя десять лет.
Тогда я танцевала, много ездила по стране, строила всякие прожекты насчет своей семейной жизни, а главное — не было во мне самой того главного состояния женщины, не родилось еще женское начало, которое сметает все на своем пути, и никакие логические постройки, никакие доводы не способны сдержать этот внутренний напор природы.
Тогда, десять лет назад, я думала, что рядом со мной должен быть человек, которому не нужно будет себя объяснять, тратить время на выяснение недоразумений, — их не будет, — мы ведь люди, умеющие думать, что мы одинаково остро будем ощущать жизнь, пить сполна чашу, которую она нам поднесла. О детях я не думала. Прежде всего рядом друг, а дети — производное. Смешно вспоминать.
Друга я так и не встретила, не появился он на моем пути. Я постепенно превращалась из мечтательницы в нечто среднего рода. Мужчины меня не интересовали. Всегда хотелось подчеркнуть их никчемность, слабость, беспомощность, потому что сама всего умела добиться и достичь.»
Здесь мы сталкиваемся с типичным для многих женщин искажением модели мира, которое впечатывается в нее с детства, и которое можно назвать «ожиданием принца».
Действительно, из данного отрывка мы можем ясно заключить, что Галя рассчитывала встретить мужчину, лишенного человеческих слабостей, способного без всяких затруднений читать чужие мысли («которому не нужно будет себя объяснять»), обладающего гениальной способностью избегать даже малейших конфликтов («не нужно будет тратить время на выяснение недоразумений, — их не будет, — мы ведь люди, умеющие думать») и в своих эмоциональных переживаниях полностью в любое время дня и ночи совпадающего с Галей («мы одинаково остро будем ощущать жизнь, пить сполна чашу, которую она нам поднесла»).
Мне кажется, что любой «человек, умеющий думать», способен сообразить, что даже отыскать мужчину, лишенного слабостей, особенно в глазах женщины, излишне склонной к феминизму — задача почти безнадежная, а если добавить к этому еще и способности к ясновидению и телепатии, — то, увы, это уже просто дохлый номер.
Подобное отношение к избраннику обычно является отражением глубинной установки, заключающейся в том, что настоящих мужчин не существует, и поведение женщины, даже если она с пеной у рта будет убеждать вас, что мечтает встретить своего принца, каждый раз будет неизменно направлено на то, чтобы доказать отсутствие в природе настоящих мужчин.
Видимо, если речь шла о замужестве, кандидат не был уж слишком Гале отвратителен, но наличие слабостей и отсутствие телепатических способностей как обычно, оказались решающим аргументом в пользу продолжения поисков принца.
Но, как и должно было быть по сценарию, принц так и не встретился, но зато наша героиня окончательно убедилась, что мужчины ее не интересуют. Посмотрим, что было дальше.
«Но так длиться долго не могло. Все должно иметь завершение, оконченность. А у меня даже горизонт не просматривался. Захотелось пожить в жизни, которую сама придумала, но проверка практикой обожгла, подсказала, что такое не для меня. Если нет друга, то нет и той семьи, которую я себе представляла. Сознание подсказало новый жизненный вариант, выход из тупика. Нужен отец моему ребенку.
Прагматизм? Да, но оправданный всей моей предыдущей жизнью. Честный, порядочный. Появился интерес к жизни, нет, грубо говоря, охота. Правда, мои вожжи уже настолько взяли надо мной верх, что слово „охота“, обычное, из природоведения, мне не подходит. Однако, я определяю свое состояние последних трех лет именно так.
Итак, я смотрела на мужчин с позиции самки. Я выбирала. Не друга, не попутчика в жизни, не приятеля, а отца своего будущего ребенка.
Этот отбор не был лихорадочным, хотя мои физические возможности уже давали тревожные сигналы. Я оценивала всех подряд с одной точки зрения, и знакомых и незнакомых. Мои поездки благоприятствовали этому.
Но вот что странно, — природа природой, а психология, человеческое начало все-таки очертили строгий порядок выбора. В фокусе оказался один-единственный, которому дано было мной право на меня, на вторжение в мой мир, до этого четко определенный, уже захлебывающийся в себе самом, но мой.
Уже год я живу по новым правилам, ничего не знаю о своем избраннике, кроме его рассказов обо всем и ни о чем. Это счастливый год, беззаботный, пряный, медовый. Мой год, год петуха. Хоть день, да мой, хоть миг. Да наш. Такое долго не длится, я знаю. И не строю никаких планов на будущее, не живу надеждой, не мечтаю, а просто так существую, как все.»
Здесь мы встречаемся с признанием, еще не достаточно осознанным, того, что модель мира Гали не соответствует реальности («захотелось пожить в жизни, которую сама придумала, но проверка практикой обожгла, показала, что такое не для меня. Если нет друга, то нет и той семьи, которую я себе представляла»). Это могло бы послужить толчком к изменению взгляда на мир, на семью, на взаимоотношения с мужчинами, но не стало таким толчком. Снова сработал стереотип, что лучше быть правой, чем счастливой. Пересмотреть свои взгляды на мужчин означало бы признать, что сама схема ее
