оказалось немного иначе. Об истинных целях нашей подготовки можно судить по продолжению, и с Прибалтикой здесь не было ничего общего.
К моменту нашего возвращения в Москву движение «Россы» превратилось из радикальной партии в обычное охранное агентство. Женя Бирюков передвигался по Москве с пушкой, на черном БМВ, а kameraden работали рядовыми охранниками в самом центре Москвы, рядом с Красной Площадью — в здании напротив ГУМа, на третьем этаже, рисуя свастики в местном туалете. Все, кто проходил подготовку на 'юного террориста', исполнили указания Женьки — никого не слушать, и, как оказалось, возможно, и вправду тем самым спасли себе жизнь.
Моя же романтика пивного ларька уже серьезно сошла на нет — вместе с наступлением холодов и радикальным нежеланием рабочих пить под дождем пиво. В связи с этим я решил помочь папику в реализации молдавских консервов, и продал директору Московской фирмы, в которой проработал все эти полгода, две фуры томатов в собственном соку, мгновенно заработав первую тысячу долларов. Как оказалось потом, помидоры я ему продал фактически по розничной цене — и директор немного расстроился.
В один из дней, в конце сентября, рано утром раздался звонок — звонил Гоша. Предложил прибыть куда-то в центр города, для получения автомата и формы — якобы в стране началось восстание против Ельцина. Помня настоятельную просьбу Бирюкова, я решил не доверять Гоше, а, закончив свои дела, самостоятельно поехать к Белому Дому, вокруг которого началась революция, и во всем разобраться на месте.
Вскоре стало известно, что группа вооруженных людей под руководством Станислава Терехова предприняла попытку захвата абсолютно в военном смысле ничего не значащего штаба ОВС СНГ, при котором погибли милиционер на вахте и гражданская бабка в окне дома напротив. Все нападавшие были немедленно арестованы, а по всем телеканалам появилась свежая новость о первой бессмысленной крови, пролитой руками «красно-коричневой» оппозиции. О детях милиционера, убитого врагами молодой России, о безвинно застреленной бабке.
Короче, ни спустя месяц, ни спустя десять лет, так и не дал никто ответа на простой вопрос — почему так случилось, что тереховская группа, в которой случайно мог оказаться в том числе кто-нибудь из моих друзей, полезла на пустую, бессмысленную бучу, и в первые дни дискредитировала всю идею Сопротивления. Не потому ли, что все роли были прописаны изначально? В событиях 1993 года столько загадок, что запутались даже сами следователи, пытавшиеся честно расставить всё по своим местам, пока элита не решила просто по-тихому замять фактуру. Разменной картой стали жизни людей, на крови которых некоторые очень патриотичные политики до сих пор устраивают свою циничную пляску, сочиняют предвыборные слоганы, путая в начале каждого октября кладбище с собственной политической трибуной.
6. Восстание
На второй или третий день стояния у Дома Советов я оказался там. На площади столпилось огромное количество народа. С трибуны поочередно выступали ораторы патриотической направленности. У одного из подъездов шла запись ополченцев. Мои помидорные дела утром были окончательно улажены, работы все равно никакой не было, дома меня никто не ждал, да и дома — то определенного не было — я снимал диванное койко-место в Царицыно. Так что записали меня в 1-й взвод, 1-ю роту, 1-й батальон… Короче, не помню порядок, но всё было такое вот, первое. Отряда милиции особого назначения Верховного Совета России номер 1. Пафосу было, в общем, столько, сколько надо. Мало не показалось. Собрали всех в двухэтажном маленьком строении, рядом с большим главным зданием — в спортзале, на втором этаже. Публика была очень разная, я бы, конечно, многое ей не доверил.
Выступающий офицер отметил, что все мы теперь — защитники народа, и не должны бояться, ежели у кого работа или учеба — всем выдадут справки по форме призыва на военные сборы. Короче, все мы теперь — призванные в ряды Российской Армии, и обязаны подчиняться Воинскому Уставу и прочим актам. В случае неповиновения — расстрел на месте по закону военного времени. После чего еще раз переписали документы. Как объяснили, для выдачи в будущем формы и боевого оружия. В толпе народ перешептывался:
— Говорят, что после победы нам всем дворянский титул дадут.
Во как. Я, конечно, был не против титула или даже небольшого поместья с небольшим количеством крестьян и крестьянских краснолицых девок, тем более, что кроме крестьян в моем роду никого отродясь не водилось. Бабуля говорила, правда, что прапрадед был одним из тех, кто стрелял из крейсера «Аврора» во время штурма Зимнего Дворца в 1917 году. Однако, вряд ли он был дворянином — иначе какого лешего стал бы палить в честь начала революции. Короче, мечтать не запрещалось — поэтому разношерстный народ хором развешивал уши относительно светлого будущего. Как на пиратском судне. Обстановка меня вдохновляла.
Нас в этот вечер неоднократно строили самые разные офицеры. В основном, командовали всем на площади отставные военные, иногда глухие деды в шинелях, потешая свое самолюбие. Отряд выполнял разные повороты, и послушно маршировал в нужном направлении. Ближе к ночи любопытные москвичи разъехались по домам, а мы остались ночевать у костров на баррикадах. Пили чай, ели бутерброды. Скука висела смертная. Играли гармошки, бабуси пели старые советские песни, и напоминало действо какой- нибудь бардовский фестиваль, только для взрослых. Воевать тут за народное счастье явно было некому. Вскоре меня определили в комендантскую роту, и в наши обязанности теперь входил поиск пьяных и подозрительных лиц на площади, кормежка защитников и охрана штаба. Штаб располагался в подвале этого же маленького домика. На третий день сюда за шиворот приволокли журналиста с телекамерой. Он показался, наверное, тем самым, 'подозрительным элементом'. В подвале, кажется, парень серьезно испугался, начал объяснять, что он не враг. Но, поскольку командовали всем ветераны очень древние, может быть, еще времен НКВД, то, по-моему, ему не поверили. И с ненавистью вышвырнули с площади. Еще тогда стало абсолютно понятно мне, что так революции не делаются, и что почти все уже проиграно. Что информационной войной никто вообще не занимался, и что скрипучие, самовлюбленные отставные офицеры Советской Армии вообще ни на что не годятся категорически. Ну, может быть, школьникам охотничьи рассказы рассказывать в красный день календаря.
По рядам ходил старенький ветеран НКВД, наверное, сильно озабоченный возрождением своего ведомства. Записывал, кто чем занимался в мирной жизни, наверное, предполагая распределять после победы всех на высокие должности. Я сказал ему, что работал в ларьке. Старый шпион зафиксировал мою фамилию, и в графе напротив отметил будущую должность: «снабжение». Наверное, предполагалось, что я как какой-нибудь Цурюпа стану наркомом продовольствия. Что ж, неплохо, подумал я. Все же при продуктах. Это самое то.
Из старого телевизора марки «Рекорд» умельцы соорудили ламповую радиостанцию. Эта радиостанция, по сути, была практически единственным небумажным СМИ противников Ельцина. Следующим утром меня, вместе со старым, бородатым казаком, похожим на Ивана Сусанина, приставили посреди площади к этому телевизору. Охранять. Радио передавало скучные, однообразные, траурным
