Таким образом, что касаемо Иры, то мне в руки попало, в общем-то, уже абсолютно бедное, потрепанное и как попало одетое создание с богатым прошлым и женским алкоголизмом, свойственным, наверное, всем ста процентам московской богемы. Ира пила водочку с бездельницами-соседками, чьи мужья проводили время в большом бизнесе и абсолютно не уделяли им никакого внимания. Чтобы сделать совместную жизнь более сносной, пришлось Иру пару раз побить, после чего в моем присутствии напиваться она боялась. Жили мы в общем-то вполне обычно. Во всём остальном она оказалась вполне нормальной женщиной, аккуратной и доброй. Началось с того, что я занялся поисками работы. На деньги, заработанные с приднестровских помидоров, был куплен импортный телевизор, и вскоре жрать стало нечего. Я достал последние сто немецких марок, заработанные еще в пивном ларьке — кто-то из клиентов предложил, и я решил сделать вложение в иностранную валюту.
В кармане лежали эти самые марки и два жетона на метро. Я вышел на Чистых прудах. Зашел в обменник. Дамочка посмотрела на мои сто марок, и ноги мои подкосились:
— У Вас здесь десять марок, тут нолики наклеены, вот, посмотрите.
Это было сильно. Выходило так, что меня натянули тогда, в ларьке. Нефига было брать незнакомые деньги. Короче, я побрел в метро. Тетка сжалилась надо мной, и, мало того, что не вызвала ментов, так еще и отдала назад фальшивую деньгу. В голове витали очень простые идеи — на эти деньги требовалось что- нибудь купить. Не может быть, чтоб в таком большом городе единственным лохом оказался я сам. Главное было решить — что именно купить, и где, и еще чтоб не сдали ментам и не дали по голове. Я решил ехать на Киевский вокзал, все же злачное место. Поднялся на эскалаторе. На самом верхнем пятаке в полумраке, хохлы и хохлухи продавали цветы на столиках. Это очень прибыльный бизнес. И место такое центровое, хлебное. 'Наверняка у них водятся бабули' — подумал я.
— Можно купить у вас цветов? Вон тех, белых гвоздик. По чем они? Мне надо одиннадцать штук. Только у меня русских денег нету, одни марки.
Марки пошли по рукам. Полапали их три продавщицы и два их мужа. Всё лапали, нюхали и смотрели, есть ли блестящая лента. Отсчитали сдачу, я взял цветы, и эскалатор увёз меня прочь. Жадность человеческая неугасима. У меня появилось еще немного денег на продукты, и еще одна надежда, что удастся приостановить время, и найти наконец-то нормальную работу. Цветы Ира поставила в вазу.
У Иры был сын Шурик. Шурику шел восемнадцатый год, он был высокого роста, худой, просто скелет ходячий. Мой друг Олег Карпов позже дал ему кличку Богомол. В честь жука. Шурик слушал музыку Депеш Мод и во всем остальном был полным лентяем и лоботрясом, хоть и воспитанным, и еще, на удивление, очень добрым молодым человеком. Больше всего Шурик гордился своими бабушкой и дедушкой. За бабушкой Тамарой ухаживал в Тбилиси еще молодой и не известный всему советскому народу поэт Булат Окуджава, бабушка его обломала, потому что руку и сердце ей предложил будущий дед Шурика, Ефим Коган. Дед Ефим в годы войны в Тбилиси, пока весь советский народ сражался с оккупантами, рисовал картины Сталина, и картины эти, как и положено, покупались начальниками за очень большие деньги. Дед имел в распоряжении личный роскошный автомобиль ЗИМ, и, конечно, будущий бард Окуджава незаметно и без последствий проплыл мимо заветной цели. Бабушка, как и все советские женщины, была просто женщиной, и сделала по-житейски правильный выбор.
Через несколько дней я сдался в попытках найти приличную работу и позвонил Жене Бирюкову. Так я попал на работу в охранное агентство. Моим основным объектом стал разграбленный подвал на улице Тверской, через дорогу от Центрального переговорного пункта. Сидел я там сутки через двое, платили за это всего сто долларов. Нужно было приезжать туда к восьми часам утра и тупо там сидеть. Никто к нам не приходил. В подвале было много комнат, был телевизор, который мы с напарником и смотрели целый день, как полные дебилы, убивая время. Сначала моим напарником стал хирург Василий. Василий имел атлетическую фигуру, и регулярно устраивал в одной из комнат, где прорвало трубу отопления, парилку. В берцах на голое тело он лазил там по часу, иногда и более, и выходил очень довольный. Василий тоже имел какое-то отношение к уже бывшей партии, короче, то же 'коллега по национал-большевистскому блоку'. Хирургия была основной его профессией. Он работал в одном из московских медицинских НИИ. Платили там крайне мало. А вскоре его оттуда выгнали вон, со скандалом. Кажется, об этом даже написали в газетах. Все дело в том, что на операционном столе, под хирургическим ножом у Василия, друг за дружкой, скончались при невыясненных обстоятельствах два азербайджанца, цыганка и негр.
Русский доктор Василий из глубоких идеологических соображений носил на белом халате классическую черно-красно-белую свастику в круге в виде значка и имел болезненную ненависть к представителям еврейского народу-племени.
— Евреи — это не люди. Это зверомутанты. Они произошли от блуда дочери Сатаны — Лилит. От совокупления Лилит с обезьяной. Они просто чудом научились говорить. Их нужно хватать за ножки, и убивать головой об угол. Всех, даже самых маленьких, — просвещал меня доктор.
За время пребывания в оппозиционном движении я слышал речи многих сумасшедших. Но ничего подобного — ранее, да и позже — никогда. Вторым напарником был вернувшийся со срочной службы несколько недель назад, боец ОМОНа. Как это ни парадоксально, но он тоже принимал участие в октябрьских событиях в Москве. Только, разумеется, по другую сторону. ОМОНовец оказался милым парнем. Примерно полгода назад он служил в Осетии и получил на блокпосту в упор очередь из АКМ. У него весь живот снаружи был многократно разрезан — в жутких шрамах. Государство, конечно, не заплатило ни копейки за тяжелое ранение. А в Доме Советов он, к своему собственному счастью, стоял в оцеплении только последние несколько часов, и никого не убил. Целыми днями он названивал каким-то подружкам. У ОМОНовца была, хрен знает откуда, своя квартира в ближнем Подмосковье, поэтому его, кажется, хотели абсолютно все его телефонные барышни. Даже те, которых он не видел ни разу в жизни, мечтали как следует дать ОМОНовцу с квартирой. Он, конечно, суть ситуации прекрасно понимал и всячески этим пользовался, приглашая очень любящих его девушек на разное время. Когда случайно они там сталкивались, случались драки. Поэтому жизнь ОМОНовца постоянно висела на волоске, женщины — народ очень обидчивый. Такой вот был у меня напарник. Вместо нас утром приходили еще два колоритных персонажа, то же вышедшие из общества «Память» Васильева, и тоже все обсуждали порок Дим Димыча — педофилию. Один из этих охранников был очень толстый, второй — бородач. Представившись, первым делом они похвастались, что не очень давно совершили большой подвиг во имя спасения России — подожгли синагогу в Марьиной роще. При этом персонажи громко гоготали. Да, разные сущности живут в России. Слава Богу, долго работать здесь мне не пришлось. Вскоре меня отправили в личную охрану, ездить с каким-то очень богатым кексом. При этом никакого роста зарплат не планировалось, поэтому рисковать жизнью практически без причины, не очень хотелось. Таких кексов в Москве тогда убивали пачками, просто каждый из них надеялся, что пуля вместо него попадет в охранника. Однако, убивали обычно всех сразу. Так что в скором времени я покинул охранное агентство.
Жить было не на что. Новая работа, однако, подвернулась абсолютно спонтанно — опять ларёк, только вместо пива там были разные игрушки, аудиокассеты и прочая мелочь. Очередь стояла целый почти день, приходилось вертеться, однако, недостачи не было. Это и решило мою судьбу. Я снова стал продавцом. На работу приходилось добираться час сорок минут — с одного конца Москвы на другой. Дорога утомляла жутко. Я читал все подряд газеты. На метро Молодежная жизнь бурлила вовсю, и здесь прошли мои два с половиной года. Мучительно, долго, с серьезными морально-психологическими нагрузками. Нагрузки приходили, обычно, со стороны покупателей.
— Дай мне видеокассету. Новую. Давай две. Посвежее. А ты чё на меня так смотришь?
Иногда долбили по витрине. Часто заходили менты. Взять денег или купить чего-нибудь по закупочным ценам. Если хотели взятку, то начинали водить жалом по сторонам — смотрели накладные, кассовый аппарат, мои документы.
Невдалеке от нас на точке с фруктами работал мужик по кличке «Курдистан». Он брал у нас кассеты в прокат, и был руководителем Московского отделения движения курдов за независимость от Турции. Его регулярно показывали в теленовостях. Иногда люди из его общины поджигали себя в значимых местах, например перед зданием Государственной Думы. После ареста их лидера Оджолана мужик перестал устраивать акции, а, быть может, просто перебрался в Европу, и занимается теперь этим же самым там. Продает фрукты и затевает митинги.
Бывало, покупатели пробирали до коликов своими приколами. Утром к ларьку подходит тетка, лет сорока пяти, сразу видно, смотрительница домашних латиноамериканских сериалов. Стучится в
