знать.
И вот ты снова в Брянске. Уже без денег, уже холодно. Продавцы в магазинах говорят на хорошем русском языке, только в каждом их предложении слышится 'пошли вы на'. Потому что зарплата у продавца в Брянске на порядок ниже, чем у последнего, не умеющего читать и писать, трахающего своего ближнего приятеля, бандерлога в Дубаи. Наверное, в том числе и по этой причине, наш народ, в целом, уже не способен немотивированно испытывать радость. Быть может, если б русские организованно так, всей страной, бросили пить, и принялись курить траву, какой-либо перелом произошел. А водка, она ведь, кроме пустой злобы и агрессии, никаких чувств не вызывает.
Назад из Эмиратов самолет летел полностью пьяным. В аэропорту народ на последние доллары тарился дешевым алкоголем в Дьюти Фри, и дорога до Москвы сопровождалась хоровым пением русских народных песен, а также бросанием через весь салон нездорового веса золотых колец и прочих там изделий. Обстановка стояла напряженная, а стюардессы выдавали любое количество порций еды, лишь бы российский средний класс водку Финляндия и Мартини Бианку закусывал хотя бы как. Потом все предприниматели, вместе со своими толстыми женами, поочередно ходили блевать в хвост — там была вечная очередь в туалеты. Самолет регулярно попадал в зону турбулентности, это вообще было очень забавное зрелище — из багажных отсеков прямо на головы нетрезвым пассажирам падали разные сумки, и было очень весело. Иногда самолет садился в других городах, в Питере, к примеру. И тогда все быстро трезвели, прикидывая неприятности. Желающие выходили здесь же. Мне, хоть и влом было долго париться в самолете, ни в каком Питере выходить было решительно нельзя. Я не был знаком с пропускной таможенной системой в их Пулково, а это было чревато. Спустя, наверное, поездок пять, я чувствовал себя уже бывалым контрабандистом и нарушал таможенные правила даже из чистого азарта, когда в этом не было особой необходимости. В Шереметьево-2 преодолеть таможенников особого труда не составляло. А в Питере шарили посерьезнее, поскольку там пассажиропоток меньше, и таможенники, ясное дело, беднее и злее.
Возвращение в Брянск, особенно зимой, непременно вызывало глубокую депрессию. Неудовлетворение достигло предела. Всё опротивело. Эти поездки за границу, не приносившие решительно никакого дохода, раздражали с каждым разом всё больше и больше. Невозможно было предугадать конъюнктуру — я опоздал с этими Эмиратами лет на десять. Раздражение накапливалось, казалось, мир остановился и замер. Апокалипсические постиндустриальные пейзажи города Брянска с каждым часом отторгали мою плоть куда-то в невесомые конопляные дали. Только там можно было хоть ненадолго оставаться тем, кто ты есть, там ничего не бесило, и Родина не казалась столь презирающей тебя самого. И, кажется, твое существование среди шести миллиардов таких же уродов, как ты, пока еще оправданно.
'Пока всё хорошо, пока всё хорошо'. Где-то справа, не как у людей, билось сердце, и черно-белые картинки сменяли друг друга, как кадры французского фильма «Ненависть».
9. Конец русского рок-н-ролла
В марте 1997 года из Эмиратов я привез гитару. Индонезийскую деревяшку за 120 долларов. Гитара издавала уже давно позабытые звуки, я заново учился играть. Вокруг появились разные люди. В основном они были лет на пять моложе меня, и всеобщими усилиями моя Брянская квартира была немедленно превращена в наркопритон и концертный зал. Жизнь в ней напоминала хипповские коммуны конца шестидесятых. Обычно, одновременно в квартире площадью 40 квадратных метров находилось человек 20–30. Каждый занимался своим делом. Кто-то трахал девушку, кто-то своего друга, кто-то курил траву, кто- то варил конопляное молоко, кто-то беседовал на философско-религиозные темы. Приходящие люди имели различный практический опыт в самых далеких друг от друга областях. Были будущие художники, бывшие наркоманы, будущие эпилептики и эмигранты. В основном, люди принадлежали к определенной субкультуре. Все это именовалось «неформалы». Они соответствующим образом одевались, говорили и вели себя тоже соответствующе. Позже, встречая многих из них на улице и в общественном транспорте, здоровался автоматически, обычно не припоминая, где это я человека видел. Оказывалось, как правило, что он пару раз был у меня в гостях. Ну там травой всех угощал, или еще по какому очень важному поводу.
Рано или поздно все они разбегались по своим делам, и я оставался в полном одиночестве. Обычно я читал разную религиозно-политическую литературу и мучил гитару. Это как немой, имеющий желание что- то сказать. Как правило, в очень редких случаях такое удается. Я начал предпринимать первые попытки. Наверное, действительно, что-то следует делать только в том случае, когда ты твердо уверен, что тебе самому это очень надо. Больше, чем кому-либо другому. В этот год у меня появились новые друзья. Их было очень много, и это уже, действительно, была совсем иная жизнь, никак не походившая на всё, что было раньше. Скорее, отличие было почти зеркальным.
Художник Юра Юдин жил в Новогиреево. Когда-то у него было огромное, светлое будущее. Был у Юры личный агент, который делал выставки в Европе. Картины Юдина висят в музее современного искусства в Милане, рядом с Пабло Пикассо. Я познакомился с ним весной, меня пригласила в гости к ним домой его жена, Валя. Обычная русская женщина, родом из Брянской области. Думаю, что она ни хрена не соображала в его живописи, но любила его за доброту и искренность, и терпела всевозможные юдинские выходки, преклоняясь перед талантом. Юдин оказался на редкость образованным, удивительным, глубоким человеком. Мы подолгу курили и переворачивали самые разные темы, в том числе и политику. Я немного просвещал его в нонконформистских музыках. Юра ставил Депеш Мод.
— Роман, это же ведь так концептуально! Только вдумайтесь! Как Вам их 'Персональный Иисус', 'Персонал Джизус'? Я хочу нарисовать, посвятить этому целый цикл работ. У каждого свой Иисус: Иисус — сталевар, Иисус — игрок футбольной команды, Иисус с теннисной ракеткой, бейсбольной битой, Иисус — архитектор, крупье, таксист — тема неисчерпаема!
Когда-то Юра заработал большие деньги на продаже картин в Европе, но эти времена ушли безвозвратно. Человека, который занимался его продвижением там, убили, и на этом всё прекрасное закончилось. Теперь Юра безвылазно сидел в своей квартире, Валя работала, где могла — кормила его. Иногда Юра надолго уходил в глубокий запой, и ей приходилось платить сумасшедшие деньги докторам, чтоб ее мужу вернули человеческий облик. Когда-то давно, в конце восьмидесятых, у Юры купили по паре работ Сукачёв и Борис Гребенщиков. Тогда Юра имел успех и в Москве. Много кто хотел с ним познакомиться, как всегда и бывает, если человека сопровождает успех. Все норовят к нему прикоснуться, будто и на их долю часть успеха перепадет. Как магические брызги от взмаха волшебной палочки. И точно так же внезапно отваливают от неудачника, как от прокаженного, словно боятся подцепить какую-то заразу. В те годы этого самого Сукачёва еще и в Москве-то знать толком никто не знал. Это сегодня им притомили на всех радиостанциях, когда он у эстрадных монстров на подпевках прыгает. Во мне Юрины картины вызывали бурю эмоций.
Юдин был на редкость непопсовым человеком в недрах этого долбанного Моску-Вавилона. На зарплату двух месяцев я купил у него несколько работ, решив, что деньги придут еще когда-нибудь. Так что они и сейчас смотрят на меня своими иррациональными телами — эти его картины. Как Юра и предвещал, они уже пережили столько всего в моей жизни — и людей, и вещей, и событий разных, что еще обязательно переживут и самого меня. Человек выкидывает всё, но картины всегда бережно сохранит, ибо от них пахнет вечностью. Средневековьем.
Вскоре, в конце мая, у меня случился концерт в клубе Московской рок-лаборатории на Басманной. Первое выступление мое было ужасным. После концерта ко мне подошла круглая большая девушка в очках, похожая на гигантских размеров муху, и пригласила летом на Оскольскую Лиру. Это такой фестиваль акустического рока. Девушку, как потом оказалось, звали Дюша Стахурская. Она была художником- оформителем обложек аудиокассет, и, по совместительству, барышней рок-поэта Саши Непомнящего.
По идее, примерно через месяц, должен был состояться еще один концерт, здесь же, в рок-лабе. Его отменили, и я в это время как раз беспорядочно шлялся по городу Москве. Сидел на Арбате у стены с разрисованными плитками, пока моя хипповская подружка Хэлл докапывалась до каких-то художников. Как
