Вечером я постелил Лимонову и его охраннику общую постель, на полу в пустом зале. Лимонов смутился и попросил перестелить на две. Классику достался обычный полосатый матрасик прямо на полу, поскольку мебели все равно не было.
На следующий день приехали репортеры нашего местного независимого '60-го канала', сокрушаясь, почему у меня дома нет партийного флага, чтоб повесить его сзади интервьюируемого писателя. И сняли достаточно уважительный материал. Им было, конечно, глубоко наплевать на Партию, просто это мои старые добрые знакомые, и им то же нравилось лимоновское творчество. Разговор зашел о вере. И о грехах человеческих. Тема классика оживила. Лимонов поёжился так, бодро, обхватил себя руками, засмеялся и отметил:
— А мне в грехах тепло. Они от холода согревают.
Вечером я включил Лимонову 'Бойцовский клуб' — фильм, который, по мнению многих, вскоре стал для партии таким же культовым, как для хиппи какая-нибудь лента Кустурицы. По его окончании, классик встал, и, покрякивая, направился в туалет:
— Хороший фильм, но всё равно в концовке всё высмеяли!
Слава яйцам, ночью Лимонов спокойно уехал обратно в Москву. Я перекрестился, что никого за это время не посадили и не убили. Лимонов на прощанье подарил собственной рукой подписанный коллекционный фотоальбом со своими черно-белыми фотографиями. Вскоре, летом, приехала в гости моя мама, и, перелистывая в этом альбоме приднестровские снимки, где он сидит в нижнем ряду с добровольцами, сжимая автомат, вскользь заметила:
— Ну, Лимонов, ну и позы у него! Посмотри, он ствол автомата тут обнял, прямо как свой член. Разве так оружие держат? Посмотри на других!
Моей маме, на самом деле, нравилось лимоновское творчество. Глядя на его фотографию с первой супругой, Еленой, она как-то отметила:
— Если бы эта самая Елена его не бросила, он бы вообще никем никогда не стал. Так и просидел бы всю жизнь у её красивой жопы. Родила бы ему ребенка, или двоих, и всё. Посмотри, какой он тут пылкий и влюблённый. И ничего ему не надо. Покорный муж. Вот что жены иногда делают.
Вообще-то я и сам знал, что такое эти самые жены. А мама даже вступила потом, летом 2002 года, в его партию, и имела партбилет. Это просто приднестровский юмор такой. Из солидарности с незаслуженно обиженными. И ей казалось, что власти маленькой республики ПМР тоже совершенно незаслуженно обидели писателя:
— Ну, жмоты, ну чего ж не дали Эдичке медаль защитника Приднестровья, он вон сколько про него написал. Весь мир читает, да и всё равно ж приезжал, мало ведь кто тогда из писателей тут был, все за свои жопы держались. А эти! Пожалели, медальку, уроды.
Мама иногда чувствовала себя в оппозиции к Смирнову. Я её, конечно же, понимал.
Обстановка на самом деле накалилась до предела. Все ждали какой-то развязки. Наверное, и сам писатель ждал её не меньше. В Московский бункер шли странные звонки, и однажды всё ж пришло уже абсолютно точное известие. По всем телеканалам сообщили, что 7 апреля на пасеке Пирогова была арестована группа членов Партии, вместе с лидером — писателем Эдуардом Лимоновым. Позже все были отпущены, а сам Лимонов и главный редактор газеты «Лимонка» этапированы в следственный изолятор ФСБ «Лефортово». В предъявленном обвинении говорилось о создании незаконного вооруженного формирования, терроризме и прочих ужасах.
Спустя примерно неделю в Брянск приехал Голубович, рассказать мне о случившемся. Мы пили чай, и Лёша начал долгий свой рассказ.
В Магнитогорске, накануне выезда на Алтай, он основательно прикупил всего, что могло понадобиться при таком суровом время провождении. Набил рюкзак и выехал в Барнаул. После встречи в условленном месте, поселились в какой-то гостинице. Лимонов поселился как раз в соседней комнате, а рядом жили те, в чью работу входило подглядывание, записывание и слежка. Бойцы невидимого фронта. По городу нацболы передвигались по самой последней мелочи под их пристальным оком.
Лимонов вез при себе крупную сумму денег, которую удалось срубить в Нижнем Новгороде на скандале с участием каких-то депутатов. Кто-то в рамках 'черного пиара' хотел воспользоваться его авторитетом, и Лимонов их переиграл. В Нижнем журналистам предоставили какую-то очень разоблачительную аудиозапись. Сделана была она, кажется, в стенах Госдумы. Срубить таким образом удалось около 10 тысяч долларов. В общем-то, не много в сравнении с аналогичными случаями в других регионах. Выборы — штука крайне затратная. Денег на них никто, как правило, не считает.
Уже там, перед самим выступлением перед журналистами, Лимонов отвел в сторону лидера Нижегородских нацболов, Диму Елькина. В поезде с оружием арестовали Лалетина. Это был парень из Нижнего, которого по причине занятости Елькин случайно отправил вместо себя. У Димы, по его словам, после получения таких новостей, подкосились ноги, а Лимонов старался держаться молодцом. Словно ничего и не произошло вовсе. Раздал бодрячком необходимые интервью, взял деньги и уехал. Судя по всему, больше ни у кого в партии бодриться причин не было. Все ждали развязки. Желательно, чтоб обошлось без трупов.
В Барнауле Голубович, глядя на других членов группы, похоже, начал понимать, что речь уже давно не идет о каких-то там вооруженных мятежах и захватах соседних государств. Рядом с ним, вместо киношных Рэмбо, оказался насмерть перепуганный писатель и несколько ребят, своим видом никоим образом никак не походивших на людей, хоть в отдаленном прошлом державших в руках боевое оружие. Наверное, и впрямь было чего пугаться. В ночь на 1 апреля в Подмосковье погиб при невыясненных обстоятельствах активист Партии, отставной пограничник Бурыгин. Возможно, страшную новость каким-то образом сообщили Лимонову, чтоб уже окончательно деморализовать. Думаю, на этом месте логика событий уже полностью обрывается.
Лимонов позже сравнивал себя с Чернышевским. Наверное, они и впрямь ровесники — люди одной эпохи. Древней уже эпохи. По всем законам ведения информационной войны, а эта война поглавнее настоящей будет, ни в коем случае нельзя было ему уже ехать ни на какой Алтай. Ни в какие дебри. Самое главное в современной политической борьбе — это телесюжеты для новостей. Аудио и видеоматериалы. Не книги, не газеты, и даже не митинги, поскольку их просто можно не показать. А раз этого не было на телеэкране — то и тебя не было. Нацболы в регионах, да и в самой Москве, методом проб и ошибок давно уже разобрались, что такое этот самый пресловутый политический пиар. Лимонов сбросил все козыри противнику. Отъездом на Алтай он чудовищно навредил, и не только самому себе. Пленку со стоящими в белых подштанниках «террористами» комментировала вся страна. Не потому что страшно, потому что смешно. И стыдно.
Купили очень старый, раздолбанный УАЗик, и Лёха начал его ремонтировать. Лимонов чудовищно жался деньгами на каждую мелочь. Давно знакомые всем черты писательского характера — жадность и экономность, воспитанные в голодной американской юности, сейчас были не очень актуальны, и чрезвычайно бесили. Хотя бы поскольку речь шла о трудной и долгой, таежной дороге. Почти неделю Лёша провозился с ним в гараже:
— Эдуард Вениаминович, в дорогу надо ключей каких-нибудь купить. Нельзя ж совсем без ключей ехать. Машина всё ж таки.
— А как-нибудь так не обойдёмся?
— Нет, никак.
— Ну, я не знаю, ну придумайте что-нибудь эдакое, Алексей!
Голубович плюнул и насшибал старых ключей у обычных мужиков в соседних гаражах. Помогли, чем смогли. Какой тут уж на хрен мятеж. В последний день Шилину Мишке, охраннику своему верному, экономный классик купил-таки боты. Чтоб ноги не промокали. Вместо уже давно в прах разорванных, почти без подошв, как у бомжа. Ни у кого, кроме Голубовича, не было даже нормальных курток. Всё ветхое, как у рыбаков или грибников.
Собрались и поехали. По дороге прикупили какой-то то достаточно скромной еды, водки и немного сладкого. Чудовищные суммы рублей и долларов Лимонов пёр на себе в тайгу, как бурундук. Будто их можно потом было бы куда-нибудь спрятать и съесть. Наверное, по мнению Лимонова, был смысл. Можно было забуриться туда, подальше от глаз человеческих, и тупо пересидеть по-тихому несколько лет в таёжной избушке, покупая у местных еду. Стоила она там — сущие копейки, поскольку из наличных денег у людей
