была только пенсия, никаких зарплат никто уже лет пять не видел. Рубли потом стырили военные во время захвата. Доллары описали. Революция, бля.
Ехали долго. Машина буксовала в снегу и глубоких весенних таежных ручьях. Вечером следующего дня добрались до места. Все вымотались, как звери. Сели выпивать за встречу. Ужинать. В полном составе собравшиеся в этом глухом таежном лесу люди еще меньше походили на террористический отряд. Какой отряд, когда с оружием мог обращаться толком один Голубович? У Алексея был разряд по пулевой стрельбе. Он был победителем многих соревнований. Помимо этого уже не один год занимался бодибилдингом — мог кулаком убить свинью. Кроме него оружие держал в руках полуслепой Лимонов, стреляя в воздух пару раз из пулемета где-то в далёкой Боснии, и, наверное, всё. По-моему, даже в армии из присутствовавших никто не служил. Дима Бахур, опозоривший тухлыми яйцами и.о. царя в 'Сибирском цирюльнике', Никиту Михалкова, только недавно подлечил тюремный туберкулёз, которым наградила его Бутырка. У него, как у Салмана Радуева, в голове стояла металлическая пластина. Какая ему, на фиг, революция? Младший Гребнев, соответственно, проходил реабилитацию по лечению легкой степени наркозависимости. Тоже приходил потихоньку в себя. Неплохую физподготовку имел Шилин. Но Мишка вволю-то и не ел уже несколько лет. Его ежедневное меню составляла миска бункерских макарон с запахом фарша и луком, да чай. Вообще не понятно, как он ещё умудрялся себя в форме поддерживать и не распускаться. Всё равно, этих без Лимонова арестовывать в жизни никто бы не стал. Только б страну рассмешили горе- террористами. Ребята сидели в лагере, набирали вес и писали свои дневники а-ля Че Гевара. Такой вот потешный отряд.
Без ареста на Алтае никакой логической цепочки между дурацкими статьями в газете и судьбой партии и писателя не было бы. Как человек, что-то понимающий в политтехнологиях, я считаю, что Лимонова туда просто заманили. Как зверя. Как дикого кабана или обессилевшего волка. Расставили флажки, и пипец.
Наутро несколько десятков человек в белых комбинезонах с буквами «ФСБ» на спине окружили, обложили снайперами, как полагается, и захватили без всякого сопротивления спящий отряд будущих писателей-революционеров. Они даже не выставили дозор. Выпили и завалились спать. В подштанниках всех выволокли на снег и посадили на колени. Прямо в исподнем. Руки заставили сцепить за шеей, нагнуться и сидеть молча.
Примерно через полчаса местный начальник ФСБ принялся называть фамилии. Видно было, что у него этим захватом испорчен выходной. Была суббота. Лежал бы он сейчас, тискал свою жену, или смотрел телевизор, ан нет. Приходится экстремистов по сырой тайге вылавливать.
— Савенко! — зло крикнул начальник
— Лимонов! — уткнувшись лицом вниз, тихо прошипел классик.
— Савенко!
— Лимонов! — ещё раз, ещё злее.
— В последний раз спрашиваю, кто здесь Савенко? — с ненавистью заорал генерал ФСБ. Наверное, и впрямь, жалко было выходного.
— Ну, я Савенко! — приподняв голову.
— А-а-а, так это ты! Гражданин Франции? На кого работаешь? На Францию работаешь?
— Я русский патриот.
— Ты уже заебал нас, патриот!
Нацболы, чуть-чуть улыбнулись. Всем дали несколько секунд на одевание. Похватали, кто чьё успел — как попало. Натянули чужие боты. Всех заперли в бане. Там было уже совсем сыро и холодно. Держали долго.
Ловцы шпионов кругом полазили, посмотрели, поискали оружие. Оружия, по вполне понятным причинам, не оказалось. Потом всех вывели на улицу, и с поднятыми руками повели вперёд. Один офицер, увидев каких-то местных, другому скомандовал: 'Пусть уберут руки вниз, не хер позориться, ты посмотри на этих террористов. Это ж дети ещё совсем'. И плюнул. Руки опустили.
После всех необходимых следственных процедур всех, за исключением арестованных Лимонова и Аксёнова, попросили в 24 часа убраться восвояси, и никогда больше впредь сюда отдыхать не ездить. Народ вернулся в лагерь, выпили на прощанье с местными. Зачем-то подрались, отобрали спьяну чужой тулуп и ведро, и двинулись в путь. Бахур за тулуп дал в морду местному жителю. А тулуп потом оказался, и впрямь, чужой. Уже проехав через пост ГАИ, на котором машину опять обыскали, в карманах тулупа нашли связку ключей ото всех строений и боевые патроны. 'Вот, идиоты. Ещё повезло, что их не нашли'. Стало стыдно за то, что отобрали тулуп у мужика. Выбросили ключ и патроны и уехали.
Мы с Голубовичем за долгой беседой как-то уж слишком быстро допили коньяк, и уже под конец Лёша совсем начистоту заметил:
— Знаешь, Рома, а ведь нас могли и не брать. Просто, сделали бы коридор на ту сторону, в Казахстан, чтоб мы утром ушли, а вот уже на той стороне положили бы казахи двух снайперов. Не знаю, может, и вправду у них армии нет, или она там уж слишком слабая, но двух снайперов бы всяко нашли. Надели бы они такие же белые комбинезоны, залегли в сугроб, и в пятнадцать секунд закончилась бы вся эта наша 'казахстанская операция'. Прикопали бы всех прямо там, в тайге, и всё. Кто бы полез туда, в глухую тайгу, да ещё на их территорию, искать какого-то там Лимонова, а тем более остальных? Так что вышло даже слишком гуманно. Били ведь достаточно терпимо, так, больше для профилактики. Ну, кому там, Рома, воевать было?
Мы сидели с Голубовичем как раз, на той самой кухне, где совсем недавно давал интервью газетчикам Лимонов. Газетчики тогда пришли с двумя бутылками водки, всё писали на диктофоны долгое, изматывающее интервью, часа на три. Кассеты переворачивали. Чтоб потом не опубликовать в своей пошленькой, глупой газетенке ни строчки. Фотографировали всех, долго прощались, всё спрашивали, куда Лимонов теперь поедет. Куда поедет? В тюрьму он теперь уже едет, а фото, наверное, вместе с теми самыми интервью, лежат себе в архиве Лубянки, как память о визите самого скандального писателя новейшей истории России, посетившего провинциальный городишко, известный разве что тем, что в полста километрах от него пару недель в своем поместье пил и трахал крестьянок немец-протестант, не очень-то и любивший Россию, Федор Тютчев, а в ста километрах, в деревне глухой, спал на печи да ел калачи граф Алексей Толстой. И песен-то про этот Брянск нет ни одной. Только про лес: 'Шумел сурово Брянский лес'. Про лес есть. А про Брянск никаких таких песен в природе нет. Так что лет через сто, возможно, и вспомнят, что весной 2001 года в уездном городе Брянске побывал классик русской литературы, чудак и революционер, Эдуард Вениаминович Лимонов. Буквально недели за три до своего ареста. Всего лишь полтора дня.
Рок-н-ролльная тусовка в Москве постепенно меняла дислокацию. Михалыч сначала женился на одной даме, затем обвенчался и зачал ребенка другой, и вписываться у него в Люблино стало как-то неэтично. Поэтому большая часть музыкального народу теперь прибывала в Выхино. На флэт Наташи Журавлевой, доброй темноволосой девушки, выпускницы юрфака МГУ, теперь довольно известной в московском формоушне. Тётя Жура была бодрой тусовщицей, и очень любила кухонную радикальную политику и разные левацкие музыки. Непомнящий тем временем давно уже расстался со Стасей, и она загорелась смертельным желанием барду как-нибудь отомстить. Случилось всё само собой. Стася уже несколько недель висела в Москве и искала себе нового кавалера. Выходя из метро с подружкой, случайно углядела отдельно стоящего на выходе станции молодого человека. Просто в копейку Сергей Бодров. Вылитый. Прямо перед ней стоял самый крутой Брат-два, только не киношный, а реальный. Стася любит знакомиться со знаменитостями, поэтому немедленно докопалась, зазнакомилась, и поволокла его на Журин флэт с сугубо провокационными целями. Парень оказался обычным братком, имевшим за плечами срок за убийство. С сотовым телефоном и боевой пушкой за пазухой. Говорил заторможенно, как и положено браткам. Ну и звали его, конечно, совсем по-другому. Короче, художественный образ — один в один. У Стаси созрел план, и они двинули в Выхино. По флэту бродили полуживые от обильного возлияния рок-звёзды. Стася прошла в прихожую, сняла боты:
— Знакомьтесь, это Сергей Бодров.
Зная Стасин талант кадрить кумиров молодежи, ей немедленно поверили все. Усадили Бодрова за стол. Бодров достал две бутылки водки и улыбнулся, как полный придурок из фильма. Рядом сел уже изрядно захмелевший великий русский рок-бард Сашка Непомнящий, и дико обрадовался новому
