продвинутому собеседнику. Погнал философские беседы на свои извечные темы:
— А ты читал Рене Генона? Ну как же, ну вспомни, Рене Генон, — напряженно вглядываясь в абсолютно пустые глаза братка, умолял Непомнящий.
Браток, конечно, понятия не имеет, о чём идет речь. Сашка схватил гитару и очень эмоционально запел свои песни, втайне надеясь попасть таким вот случайным, мистическим образом в саундтрек какого- нибудь очередного «Брат-3». Попёрло 'Убей Янки' и всё такое, антилиберальное творчество. Браток напряженно вслушался, пообещал, что обязательно возьмет Непомнящего в фильм. Стася злорадно торжествовала. Бодров вращал бровями, и все на радостях напились до полного освинения. Наутро Стася и Бодров всех разбудили и признались во всём содеянном. Им дружно не поверил никто. Даже когда Бодров предьявил справку об освобождении.
Спустя несколько недель этот же самый клон Бодрова там же, у старушки Журы, угощал меня джин- тоником и веселил до припадку подробностями жуткого розыгрыша. А со Стасей они быстро расстались, поскольку клон оказался и вправду с суровым уголовным прошлым, настоящим и будущим. Революционерке Стасе данный придурок быстро наскучил своими быковскими замашками. По приколу, оно только в кино бывает. Стасина непреклонная страсть к тотальной свободе вела её в абсолютно ином направлении — сочетание несочетаемого, девушки русской контрэлиты стремились объять собой всё — революцию, университетское образование, замужество, рождение детей, карьеру… У некоторых получалось. Стасе, кажется, удалось вытащить из своей жизни обычной украинской провинциалки самый радикальный максимум. Не каждому удалось бы выцарапаться живой в буднях леворадикального движения на стыке эпох. 'Кто не согласен с маршрутом — тот может сойти'. Как у Талькова. Сошли очень и очень многие. Стася героически сражается до сих пор.
6. Раздражение
С арестом Лимонова партию сильно встряхнуло. Начались допросы. Таскали, по-моему, всех подряд, всё выспрашивали про проект Второй России. А чего выспрашивать-то? Пустое это. Тут, по-моему, как со сказками, стихами или песнями. Иногда бывает, что как споешь — так и будет. Нацболы, было дело, любили всевозможные аналогии вечно искать. По Дугину. Где-то непременно есть заговор, либо приближенное копирование уже давно свершившихся фактов. Слишком часто, наверное, все обсуждали прошлый опыт похожих организаций. Искали знамения. И, наверно, именно поэтому что-то в небесной математике сложилось. И вышла самая что ни на есть, обычная библейская история. Спаситель, ведущий за собой человеков в загробную жизнь. А какой она могла быть в том пыльном Казахстане? Наверное, не лучше, чем в пустыне Египетской. Только лишь загробной она бы для всех нас и была.
Ну и прочие, менее приятные совпадения — там про апостола Петра, трижды отрекшегося, и про любимого первого ученика, целующего бородатую щёку Учителя. Не оказалось разве что лишь отрезанного уха. Каждый должен был во время прохождения этого извращенного инициатического обряда оказаться на своем месте. Каждый исполнил свою роль. «от» и «до». Без отклонений. В остальном же всего тут было немерено. Ситуация, безусловно, вызвала интерес у разных специалистов, бурный и глубокий. Тема стала обрастать новыми подробностями. И людьми. Уже учениками апостолов. Новым поколением, жаждущем жизни загробной и вечной.
Я же тем временем уже почти год как ощущал себя 'профессиональным революционером'. Частичные заработки теперь появлялись только на большие праздники. На самом деле продал я уже и музыкальную студию, и машину. Не осталось больше ни гитар, ни микрофонов. Революция требует жертв. Как минимум, жертв финансовых. Устроиться на работу при этом было практически невозможно. Брянск, хоть и город большой, но все в нём друг о друге всё знают. Бывало, зайду куда-нибудь на работу устраиваться, и, кажется, уже взяли. На следующий день иду с документами — говорят, 'Вы нам не подходите'. В общем-то вполне обычная ситуация для каких-нибудь бывших зэков или больных СПИДом. Я с этим уже смирился и засобирался в заграницу. Как раз это был год массовой легализации в южно- европейских странах — Португалии, Италии и прочих.
В целях повышения шансов на получение виз и подведения некоторых итогов по прошествии двух лет совместной жизни, мы с Хэлл устроили свадьбу. Это была уже третья свадьба в моей жизни. Как и положено, со всякими белыми платьями и пьянкой. Вообще, было предчувствие, что всё это зря. Так оно и получилось. В расписанном состоянии мы прожили вместе целых полтора месяца. Те же самые. Как с Доррисон. На свадьбе я чудовищно распорол взорвавшейся в руках бутылкой себе ногу, и мы пожертвовали на дезинфекцию целых полбутылки водки. Мой старый друг Тин рассказывал разные прибаутки. Тин — старый неформал, и самой большой его мечтой был розовый Кадиллак, в котором на полную катушку орал бы свои рок-н-роллы старина Элвис. У Тина имелась в частной собственности настоящая русская баня. Средство для очищения совести и кармы. Я там бывал регулярно, хотя помогало не очень.
Вскоре вышла виза Хэлл. Итальянская. У неё уже было подготовлено там рабочее место, но она в силу мелкого возраста и роста имела гораздо меньше шансов эту визу получить. Поэтому мы решили, что она выедет первой, а я сразу начну оформлять свои документы, как раз, пока мне найдется какая-нибудь работа.
Мы собрали ей шмотки, накупили разной провизии и нужных мелочей, набили сумки и поехали. Вечером с Толей Тишиным вышли на лавочки на Фрунзенской. Распили бутылку шампанского, непьющему Тишину купили сока. Хэлл рыдала, совсем не осознавая своего скорого счастья. Толя её успокаивал. Классическая сцена. Мне казалось, что всё это я где-то уже видел. Утром посадил её на автобус и помахал рукой. Туда-сюда. Как щетки стеклоочистителя. Туда-сюда. Хэлл ни слова не выучила дома по- итальянски.
Я вернулся в Брянск и начал оформлять документы. В Португалии для меня была работа и возможность легализации. В Италии с работой оказалось всё непросто — прямого ответа никто не давал, но там была Хэлл. И ей хотелось, чтобы я приехал туда, к ней. Нельзя верить в женские эмоции, и доверять женщинам ничего серьезного. Это старая истина, рожденная не на пустом месте. Единственная такая оплошность обошлась мне вскоре чудовищно дорого.
Вышла виза, и я сел в автобус. Провожал меня сын Толика, Гриша Тишин. Мы попрощались на Киевской. Уже тогда было дурное предчувствие. В первый раз меня в автобус не пустили — получилось бы, что пришлось пересекать границу с Шенгеном за день до указанной положенной даты. Меня бы выкинули из автобуса. Так что теперь я, второй раз уже, спустя еще неделю, в этот злосчастный автобус сел. Выходило так, словно кто-то был явно против моего отъезда. Словно что-то оказалось незавершенным.
Автобус тронулся. Рядом со мной оказался мужик из далекой Башкирии. Лет пятидесяти. У него что- то не заладилось с бизнесом, и он ехал к своей жене. Она работала в Неаполе сиделкой, и, вроде, нашла ему какое-то место. Мужик ехал в костюмчике. Я надел старые джинсы, имея уже некоторый опыт дальних автобусных переездов. Решил, что спать буду на полу, чтоб уж совсем себя не мучить. Ехали через Польшу, Германию, еще, кажется, через Швейцарию. Кругом был туман и зеленела травка. В то время как в Москве кругом лежал грязный сырой снег.
Самым забавным во время длительного путешествия были тётки, ехавшие в ту же Италию на заработки. Автобус делал остановки раз в два часа, а тётки непрерывно хотели ссать. Всем автобусом они ходили по салону, сжимая крепче ноги, наверное, чтоб не вытекло ничего изнутри, и клянчили у водителей. Однако, в Европе нельзя вот так просто, остановиться и поссать у дороги. Тем более что водители не укладывались в график, поэтому тётки обламывались и терпели. Их морды в этот момент были похожи на лица коров, которых не подоили вовремя.
И вот пошла Италия. Милан, Верона, и всё такое. Сидящий рядом мужик спал лицом. Вдоль дорог стояли абсолютно уродские дома, поверх окон везде были металлические жуткие жалюзи. На заборах висели какие-то тряпки. Я такую грязь и бедность видел разве что в двориках Одессы, и если едешь поездом через её окраины — промзону и всё такое. Но, повидав Стамбул, к увиденному был морально подготовлен. А мужику сделалось совсем плохо. Наверное, он представлял себе Италию по передаче 'Клуб Путешественников' или чему-либо подобному. Я вышел в Риме, на автовокзале. Грязи было гораздо больше, чем в Брянске. Просто по колено. 'Да, похоже на Кишинёвский рынок, рядом с автовокзалом', — подумал
