что успею. Смейтесь, смейтесь!
— Стой, дурак! — кричит сзади кто-то из них, похоже что Венька. — Не успеешь! Дурак!
За мной раздается громкий плеск воды — значит, тоже поплыли. Я не останавливаюсь и изо всех сил шлепаю руками и ногами по воде, и весь мир состоит из двух частей, которые в суматошной очередности мелькают перед моими глазами — правая и левая, баркас и баржа с щебнем вдалеке и баркас уже угрожающе близко, небо и небо, река и река с зеленым конусом бакена много выше по течению — противоположной границей фарватера. Никогда еще я не плавал так быстро, и мне кажется, что я состою из одних лишь рук и ног. А звук мотора все растет и растет. Сзади мне что-то кричат, но слов не разобрать, только по интонации понятно, что ничего хорошего. Но мне на это наплевать. Я думаю только о двух вещах — о приближающемся баркасе и о том, чтобы не свело ногу.
И вот — победа — я на одной линии с далеким зеленым бакеном. Я останавливаюсь и ложусь на спину, чтобы отдышаться. Вода доходит мне почти до уголков губ, и я жадно ловлю воздух — я делаю такие огромные вдохи, что они едва вмещаются мне в легкие. Небо надо мной высокое, уже совсем светлое, и сейчас, лежа на спине, смотреть на него почему-то очень приятно.
Небольшая волна качает меня и, глотнув воды, я отплевываюсь и принимаю вертикальное положение — как раз вовремя, чтобы увидеть, как мимо идет баркас — метрах в десяти от меня. На палубе стоит человек и курит, и я приготавливаюсь нырнуть, но человек не смотрит в мою сторону. Не видит он и моих друзей, которые чуть ближе притаились среди волночек.
Баркас проходит, и моя компания сразу же оживает.
— Эй, Шпендик! — вопит Венька. — Я тебя сейчас сам утоплю! Лови его!
Я поворачиваюсь и снова начинаю плыть, но уже не тороплюсь. Остров ближе, он уже намного ближе, чем раньше, он словно плывет мне навстречу, как будто хочет, чтобы именно я доплыл первым, чтобы именно мне достались швейцарский нож и улыбка Юй. А вдруг случится чудо, и Юй скажет мне «Уо ай ни»? Но нет, этого конечно не будет.
— Ленька, стой! — Антоха доплывает до меня и хватает за плечо. — Ну чо ты завелся — пошутить нельзя?! Тоже мне… Ну ладно тебе!
Я останавливаюсь, и нас догоняют Венька и Гарька. Венька зол как черт, а на Гарькином лице задумчивость и легкое презрение.
— Чо ты рванул?! — спрашивает он меня. — Дурак! Из-за тебя Мишка уплыл!
— Куда уплыл?! — изумляюсь я и оглядываюсь. Река пуста и только вдалеке я замечаю маленькую фигурку — она машет руками, плывя в противоположную сторону. Я не могу этого понять. Хотя… Я вспоминаю, как резко изменилось настроение Мишки возле бакена, после того, как он задел ногой какую-то рыбу. Какую? И призраки, кривляясь, снова выползают наружу. На мгновение мне кажется, что Мишка поступил весьма разумно.
— Куда — обратно!
Мы, плещась в воде, с жаром начинаем обсуждать, почему именно Мишка это сделал. Версий несколько: Мишка увидел, как я поплыл наперерез баркасу, подумал, что он наедет на меня, и испугался, что придется за это отвечать; Мишка испугался какой-то рыбы; Мишка просто испугался плыть через фарватер; Мишка выдохся. Мы громко смеемся над каждой версией, но я отчего-то чувствую беспокойство, которое растет с каждой минутой. Чего-то не хватает в нашем смехе, чего-то очень сильно не хватает…
— Эй, а где Рафик? — вдруг спрашивает Венька, и тут же я понимаю, что меня так сильно беспокоило.
Рафика нет.
Мы вертим головами во все стороны, но Рафика нет ни вблизи, ни вдали, ни впереди нас. Его вообще нигде нет.
— Куда он девался? — растерянно спрашиваю я.
— Что за ерунда?! — Гарька крутится вокруг себя. — Он же с нами плыл! Что за шутки!
— Может, он за Мишкой поплыл?!
Венька ныряет, мелькая в воздухе пятками, а Антоха отчаянно мотает головой.
— Мишку-то видно еще. А его нету. Он с нами переплывал! И с нами был, когда баркас проходил! А потом мы поплыли за тобой, и он был сзади! Гарька, где он?!
— Может он нырнул? — предполагаю я. — Дурака валяет, как ты.
Антоха смотрит на меня, и его глаза наполняются отчаянием. Мы оба понимаем, что так долго сидеть под водой невозможно. Выныривает Венька, мы все смотрим друг на друга, и постепенно нас охватывает паника.
— Ну где-то же он должен быть! — кричит Антоха визгливо и ударяет по воде ладонями. — Рафик! Эй, то-о-олсты-ый! Вылезай! А ну вылезай, придурок! Рафик!
— Рафик!!! — кричим и мы. Но в ответ слышим только ленивый плеск реки да хриплую ругань мартынов. Мы здесь одни.
— Где мы были, когда баркас шел? — Венька крутит головой и вытягивает руку. — Там? Там? Метрах в шести, да? Давайте, поплыли! Попробуем его найти!
Антоха отчаянно мотает головой.
— Найти?! Там?! Да там глубина метров сорок! Как мы его там найдем! Блин, вот это влипли!
— Он не мог так вот сразу утонуть, — резонно замечает Гарька. — Он бы нас позвал.
— Что делать-то будем? — спрашиваю я, и Венька шипит:
— Меньше ныть!
Он поворачивается и плывет обратно, следом, решительно вздохнув, плывет Гарька. Я медлю. Конечно, я волнуюсь за Рафика, но плыть обратно, нырять… мне кажется, это не только бесполезно, но и опасно. Противоположный берег, где дом, теперь очень, очень далеко, и позвать на помощь некого. А остров… доплыть до острова, вылезти, отдохнуть на мягком теплом песке, пока не придет паром… А Рафик… А кто такой Рафик?! Антоха смотрит на меня и, кажется, читает мои мысли.
— Мы его не найдем, — говорит он убежденно, и его голос дрожит. — Там же глубина дикая! Это все бесполезно! Все, хана нам! Слушай, Ленька, на остров надо плыть и на паром! Скажем, что мы его сегодня не видели! Пусть сами ищут! Иначе нам такое будет! Надо пацанам сказать! Ну чо они там ныряют?! Чо они там найдут?!
Я слушаю его и неожиданно мне становится жутко и противно, наверное, отчасти потому, что Антоха озвучил мои собственные мысли. Его руки мелькают под водой, и он вопросительно и нетерпеливо смотрит на меня. Куда только девались его яркие веснушки?! — Антоха бледен, как рыбье брюхо, и от его выцветших глаз уже не веет абсолютной надежностью. Я начинаю злиться, потому что знаю, что наверняка выгляжу сейчас точно также, а, возможно и еще более жалко. Я заставляю себя повернуться и плыву туда, где уже ведут безуспешные поиски Венька и Гарька. По дороге я громко выкрикиваю имя пропавшего друга — с каждым разом все громче и отчаянней, потому что все больше уверяюсь в том, что Рафик меня не слышит, что мы его уже не найдем. Но куда он мог вот так неожиданно, беззвучно пропасть?! Куда? Но ответить на этот вопрос некому, а река молчит — ей нет дела до наших забот.
Где Рафик? И есть ли кто-нибудь там, внизу?
Мы ныряем долго, но единственное, чего мы добиваемся, — это того, что глаза наливаются кровью и болят, словно в них насыпали песку, уши закладывает, а легкие, кажется, вот-вот лопнут. В конце концов, к нам присоединяется и Антоха, но ныряет он неглубоко и больше мешает, и все время твердит, чтобы мы прекратили это бесполезное занятие.
— Надо на берег, — уныло бубнит он. — Пусть с лодками его ищут, пусть посылают кого-нибудь.
— Ну, где же он?! — кричит Гарька, чуть не плача, и мне тоже хочется зареветь от отчаяния и безысходности, а еще от страха. Я ничего не понимаю, но как же я теперь жалею, что мы все это затеяли. Что мы скажем дома? Что мы скажем родителям Рафика?
Только до дома нужно еще добраться. Остров ближе, чем тот берег, но он все равно далеко, он все- таки еще очень далеко, и теперь опять начинает словно отодвигаться, уплывать от нас. Горизонт уже занялся алым, и скоро вода начнет бликовать. Но странно — восходит солнце, а река не становится приветливее. Мутно-желтая вода тихо плещется в пропасти, над которой я плаваю, — есть ли кто-то там, внизу? Видит ли нас? А может уже плывет к нам? — что-то темное, бесформенное и кошмарное — все мои
