подождали меня? Это глупо, конечно же глупо.
Хлебнув воды в очередной раз, я кашляю и пытаюсь быстрее шевелить ногами, и тут происходит то, что я больше чего боялся. Мышцы на правой ноге вдруг судорожно сжимаются — вначале пальцы сводит в комок, потом жуткая сверлящая боль поднимается все выше и выше, и вскоре вся нога до колена затвердевает как камень, и мне кажется, что ее непрерывно прокручивают через огромную мясорубку. Плыть я почти не могу — только беспомощно барахтаюсь, не продвигаясь вперед. Боль и паника перемешиваются друг с другом — я кручусь на месте, я захлебываюсь и кричу, я зову Веньку и Антоху, но никто из них мне не отвечает, никто не оборачивается, чтобы посмотреть что со мной.
— Венька!!! Антоха!!! — я почти визжу, потом мой голос срывается на хрип. — Помогите!
Конечно же, никто мне не поможет — одно дело вместе ловить рыбу, а другое дело, когда рыба ловит тебя. Сволочи! Какие сволочи! А Антоха… я из-за него время потратил, возился с ним, а он даже не обернется, чтобы посмотреть, что со мной! Он мог бы хоть обернуться! Раз он в состоянии плыть, он может хоть обернуться! Ведь он обещал мне! Там, на берегу, он обещал мне! Колотя по сведенной судорогой бесполезной ноге, царапая ее коротко остриженными ногтями, я плачу и ругаюсь. Антоха… Антоха… Венька…Юй… Вита…Рафик…Серега Бортников…Архипыч… — все они мелькают передо мной, словно цветные стеклышки в калейдоскопе, и я ненавижу их всех…
— Плыви! Ты чо встал, псих?!! — вдруг доносится до меня далекий голос Веньки. Он оборачивается только один раз и продолжает плыть. — Плыви к острову, дурак!
— Не могу!!! — кричу я с отчаяньем, злостью и болью. — Ногу свело! Свело ногу! Не могу плыть! Не могу! Помогите!!! Ну помогите же!..
— Что?!!
— Свело ногу!!! Судорога!!!
Терпеть боль уже нет сил, и я начинаю подвывать, все чаще глотая отдающую железом мутную воду, и в голове у меня уже мутится, а легкие жжет огнем. Еще немного, и я просто утону. Ну, где же все эти лодки, на которые мы так боялись наткнуться, где моторки, где катера — где все они? — ведь самое время для рыбалки! Но река пуста, и только по фарватеру, уже далеко отсюда, ползет баржа, с которой нас никто не видит.
— Ты козел! — кричит Венька. Антоха продолжает плыть, а он останавливается и нелепо дергается то вперед, то назад, глядя то на остров, то на меня. — Ты козел!!! Ты чертов придурок! Плыви!!!
— Не могу!!! — ору я из последних сил и отворачиваюсь, чтобы посмотреть — нет ли поблизости ЕГО. Я чувствую, что ОН где-то рядом, где-то внизу, смотрит на меня, плывет ко мне, улыбаясь. Он утопит меня или сначала ударит хвостом, чтоб не барахтался? Лучше бы ударил — тогда, наверное, я не почувствую, как буду задыхаться и, наверное, мне уже не будет больно. Я снова глотаю воду, смешанную с собственной кровью, все еще текущей из разбитого носа, и опять тускло смотрю в сторону острова. Антоха суетливо машет руками, он очень далеко, а Венька… Венька плывет ко мне! Он плывет ко мне! И когда Венька подплывает ближе, я слышу, как он отчаянно ругается дрожащим голосом. Его движения больше не слаженны и не уверенны — он плывет нервно, дергано — так, словно в любой момент сорвется и помчится обратно, к острову. Лицо Веньки бледно и перекошено от страха перед тварью, утащившей Гарьку, и от ненависти ко мне — если б я там, на берегу, послушал его, то сейчас не барахтался бы здесь. Но, черт возьми, если б в свое время они поверили мне, здесь бы сейчас не было никого из нас!
— Покажи, где свело! Не лупи ногой! — кричит он, оказавшись рядом со мной. Я покоряюсь и тотчас ухожу в воду по макушку, а Венька ныряет головой вниз и хватает меня за правую ногу. В следующее мгновение у меня изо рта вырывается крик, который под водой превращается в большие пузыри, — Венька сильно, до крови кусает меня сначала за икру, а потом — за скрученные судорогой пальцы. Я выскакиваю из воды, набираю в легкие воздуха и теперь уже ору по настоящему. Спустя секунду выныривает Венька и, сморщившись, отплевывается.
— Ну, как?! — спрашивает он. — Отпустила?!
Укушенные места достаточно ощутимо болят, но сама судорога чудесным образом исчезла, словно ее и не было. Я осторожно шевелю ногой и понимаю, что снова могу плыть, и меня захлестывает волна неописуемого счастья. Семнадцать лет спустя, когда я буду в очередной раз вспоминать обо всем этом, то сделаю вывод — точно так же счастлив я был только однажды — когда узнал о рождении дочери. Выздоровевшая нога и ребенок — и то, и другое — жизнь.
— Отпустила! — отвечаю я с восторгом, и Венька орет мне почти в самое ухо:
— Тогда ПЛЫВИ, сволочь!!!
И тут он вскидывает правую руку, точно хочет отдать пионерский салют, и мгновенно уходит под воду, словно поплавок при хорошей поклевке крупной рыбы, а в меня ударяется волна от резкого движения огромного тела, и только сейчас я замечаю там, внизу, то самое черное омерзительное склизкое бревно с пастью-пещерой, которая захлопнулась на Венькиной ноге.
Все происходит так быстро, что Венька уходит под воду не вскрикивая, и теперь понятно, почему Рафик не смог позвать никого из нас. ОН опять обманул нас, подкрался и напал молниеносно, ниоткуда, словно какое-то сверхъестественное существо.
Сам не знаю как, я успеваю схватить Веньку за пальцы вскинутой руки — за средний и указательный, и меня тут же втягивает следом вниз головой, и только сейчас я понимаю, с какой силой столкнулся. Меня тянет вниз с такой же легкостью, с какой умелый рыбак выдергивает из воды бычка или окунька. Я крепко зажмурился, но чувствую, как подо мной отчаянно бьется Венька, и его свободная рука несколько раз задевает меня по плечу. А потом его пальцы начинают выскальзывать из моих. Я пытаюсь перехватить его руку за запястье… но тут же понимаю, что мне не удержать его. Я хотел бы его удержать, я очень бы этого хотел, я хотел бы этого больше всего на свете… но он тяжелый, он такой тяжелый… И я разжимаю пальцы… Я не хочу этого делать, но я разжимаю пальцы…
Я легко, как поплавок, выскакиваю на поверхность и, кашляя, осматриваюсь, но ни чудовища, ни Веньки уже не видно под водой, и только тонкая цепочка пузырьков отмечает их след.
Я не помню, как я доплыл до острова. Но хорошо помню, что когда, наконец, почувствовал под ногами долгожданную твердую почву, то не ощутил никакой радости. Как-то тупо, краем сознания я отметил, что спасен, и все. Выйдя на берег, я просто повалился на мокрый песок, неподалеку от Антохи, и лежал так долго-долго, наверное, несколько лет, и плакал отчаянно, потому что я разжал пальцы.
Спустя какое-то время среди ленивого плеска реки, хриплых криков мартынов и далеких гудков я слышу удивительный, волшебный звук — тарахтенье лодочного мотора. Вначале я думаю, что мне это мерещится, но звук не исчезает. Я поднимаюсь с песка и в самом деле вижу моторку — она идет за остров, весело и безжалостно полосуя мутную воду. Сидящий в ней человек небрежно машет мне рукой, и я на мгновение оцепеневаю, а потом принимаюсь вопить изо всех сил. Вначале лодка преспокойно плывет мимо — сидящий в ней решил, что я попросту валяю дурака. Но потом, видя, что я не умолкаю, и слегка засомневавшись, все же направляет лодку к западной оконечности острова, откуда я уже могу продемонстрировать ему свою окровавленную руку, которой все это время вытирал разбитый нос и внятно прокричать, что трое моих друзей утонули. Он слышит, видит Антоху, который неподвижно лежит на песке, наконец понимает, что это не шутки, и причаливает. Я узнаю его — это тот самый рыбак из девятиэтажки, которому я вчера помогал, — владелец замечательной цветной японской лески.
Наш вид повергает рыбака в шоковое состояние. У меня расквашен нос и я расстроен и перепуган до смерти, и слова у меня изо рта выскакивают ломаные, невнятные, потому что меня до сих пор трясет. Покрасневшие глаза Антохи совсем заплыли, его сильно тошнит, но желудок пуст, и Антоха почти непрерывно содрогается в бесполезных рвотных спазмах. У него по-прежнему идет кровь, и сейчас, глядя на него, я не могу понять, как он умудрился доплыть до острова.
Рыбак переносит Антоху в лодку, я же, ковыляя кое-как, забираюсь в нее сам, не отрывая глаз от реки, уже окрашивающейся в красно-золотистый цвет — всходит солнце. Теперь она уже не кажется неприветливой и угрюмой, но я-то знаю, кто там прячется. Я-то знаю…
Оказавшись в лодке, Антоха неожиданно оживает. Пока рыбак отводит лодку с мелкого места, Антоха приподнимается, держась за борт, смотрит вокруг, и у него начинается истерика:
— Я не поплыву! Не поплыву! Выпустите меня! Я хочу на остров! Я не поплыву больше!!!
Тряся рыжей головой, он пытается выпрыгнуть из лодки, и рыбак, как-то вяло ругаясь, с трудом удерживает его и пытается успокоить, но Антоха продолжает орать:
